Что-то не так с Гэлвинами. Идеальная семья, разрушенная безумием - Роберт Колкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Данная идея была интуитивно понятна Уайнбергеру. Для каждого из нас подростковый возраст – важнейший период наведения порядка в мозгу, который постоянно строился и перестраивался на протяжении более чем десятилетия. Этим, в частности, объясняется, почему подросткам нужно больше сна, или почему после подросткового возраста большинству людей труднее выучить иностранный язык или оправиться от черепно-мозговой травмы. Тогда вполне разумно предположить, что при наличии некой генетической предрасположенности к шизофрении она проявится именно в этом возрасте. По крайней мере, возрастная гипотеза Уайнбергера объясняла, почему в случае, когда шизофренией заболевает один из монозиготных близнецов, вероятность заболевания ею другого составляет примерно пятьдесят процентов, но при этом каждый из них с равной вероятностью передаст эту болезнь будущим поколениям. «Риск передачи болезни следующим поколениям сохраняется вне зависимости от того, заболеет данный человек или нет», – писал генетик Кевин Митчелл из Тринити-колледжа.
Судя по всему, заболеет данный человек или нет, зависело от того, что будет происходить после того, как шар опустится на дорожку боулинга.
В последующие годы, по мере роста масштабов и амбициозности задач генетических исследований, возрастная гипотеза приобретала все больше сторонников в научных кругах. Она предполагала, что для эффективной борьбы с этой болезнью нужно лечить людей еще до того, как они станут явно больными. Тогда казалось, что такой подход будет способствовать изоляции генетического строения шизофрении. Ряд других ученых присоединился к ДеЛизи и Фридмену в их поисках генетических мутаций, которые, в свою очередь, могли бы внести полную ясность в картину.
Глава 28
Дон
Мими
Дональд
Джим
Джон
Майкл
Ричард
Джо
Марк
Мэтт
Питер
Маргарет
Линдси
К моменту появления ученых из Национального института психиатрии и Денвера на улице Хидден-Вэлли Дональд был молчаливым и безучастным. Он толстел и становился неуклюжим. Он практически оставил попытки устроиться на работу и даже не разгуливал по окрестностям, как раньше. Дональд присоединялся к остальным членам семьи только когда наступало время поесть. Как бы ни было больно Мими видеть все это, но присутствие старшего сына в доме стало для нее подспорьем и в бытовом, и в более глубоком смысле: он ездил вместе с ней за продуктами и помогал по дому, и это придавало ей сил.
На протяжении семи лет Дональду удавалось не попадать в Пуэбло, ограничиваясь регулярными визитами в клинику Пайкс-Пик на инъекции антипсихотика тиоридазина и подавляющего мании литиевого препарата продленного действия литобида. Время от времени он пытался жить в пансионах, но каждый раз это продолжалось очень недолго. Во время одной из таких попыток накануне Рождества 1986 года он полностью развалился. В январе он в восьмой раз оказался в Пуэбло. Дональд отказывался отвечать на вопросы о семейном положении (неудачный брак с Джин по-прежнему довлел над ним) и постоянно цитировал Библию. Новым витком болезни стало то, что он твердил о каких-то литовцах, которые ищут его и хотят ему зла.
Дональд сказал сотрудникам больницы, что прекратил прием лекарств, потому что остановились его часы. Говоря о матери, он называл ее «женой отца». Дональд решил, что Мими не его настоящая мать, что его подменили в роддоме и что на самом деле он отпрыск осьминога. В ответ на настойчивые расспросы об отношениях с родными, Дональд рассказал, как поссорился с родителями из-за покупки машины. На вопрос о наличии у него водительских прав он сказал, что ему их выдали Златовласка и три медведя.
За несколько недель его состояние стабилизировали новыми медикаментами и вернули домой к Мими и Дону. В начале весны 1990 года Дональд, спокойно живший несколько лет в своей комнате, узнал, что Питер может вернуться к родителям после нескольких неудачных попыток жить самостоятельно. Он решил, что младший брат будет претендовать на его комнату, и решил действовать. Дональд стал названивать в сухопутные войска и ВВС с просьбами отправить его служить в Гренландию. Он объявил, что питаться будет не на кухне, а у себя в комнате. Потом он пошел на рынок, купил там тушку осьминога, принес к себе в комнату и оставил там тухнуть. Тут Мими заметила, что Дональд не ходит на прописанные ему инъекции галоперидола. Когда он отказался от приема проциклидина, родители отправили его обратно в Пуэбло.
«Мы с родителями просто не сошлись в материальных вопросах. Я не хочу жить под одной крышей с Питером», – заявил Дональд, прибыв в больницу.
Джим жил один и сидел на таблетках флуфеназина. Ослабленный многолетним приемом нейролептиков, тучный и болезненный, он выглядел человеком, страдающим депрессией. У него было слабое сердце и проблемы с дыханием, но вместе с тем его паранойя и бредовые фантазии окончательно не исчезли. Теперь Джим стал полным изгоем, но мать все же навещала его. Несмотря ни на что, он оставался одним из ее сыновей, а она никогда не смогла бы окончательно захлопнуть дверь перед любым из них. Девочки никогда не спрашивали о нем, а она старалась не упоминать его в разговорах.
Из всех больных братьев Джо вызывал у Маргарет и Линдси самую острую жалость. Какое-то время он жил вместе с Мэттом, а затем получил квартиру за счет государственной субсидии. Джо понимал, что у него видения. Он любил поразглагольствовать об истории Китая и о том, что в своей предыдущей жизни был китайцем, хотя и признавал, насколько все это странно. Однажды Джо с восторгом уставился в небо и сказал Линдси, что из розовых облаков китайский император обращается к нему по поводу его прошлой жизни. «У меня галлюцинация, – сказал он, сам себе не веря. – Разве тебе не понятно?»
Джо мог жить один в своей квартире, но оказался не способен обеспечивать себя. Поскольку пенсии по состоянию здоровья не хватало на покрытие расходов, он стал
