Аферистка - Любовь Овсянникова

Давид ошалел не только от неожиданности, не только от реально прочувствованной угрозы, а еще и от вида этой женщины — ибо голос был женский. На ней не видно было одежды, зато всю фигуру драпировала белая простыня, так что открытыми оставались только ступни ног. На голове, полностью скрывая волосы, белел какой-то неохватный допотопный платок, глаза и половину лица закрывали черные солнцезащитные очки с большими стеклами. А то, что оставалось на виду, ужасало сильнее зловещих одежд.

Прежде всего бросался в глаза обезображенный широкими розовыми шрамами лоб, будто здесь кто-то учился производить электродуговое сваривание, за что получил двойку и пошел вешаться. А сварка обязательно требовалась, ибо недавно с этого чудища старались снять скальп и делали это каким-то варварским каменным томагавком. Оголили череп до темени, а потом передумали, в сердцах рубанули это существо вдоль лба и так бросили умирать.

Почти та же картина приоткрывалась и на подбородке. Что делалось на шее, которую закрывал платок, можно было только представить. Как легко было догадаться и о ранении или ушибах головы в области висков и ушей, потому что оттуда на щеки наползали сине-кровавые синяки с желтоватыми окантовками по краям, приходящиеся на уголки губ и крылья носа. Сомнений не было: этому чудищу совсем недавно поменяли всю кожу лица. Но женщина уже вычихалось и держалась чертовски бойко!

Она мельком глянула туда, куда Давид бросил оружие, и удовлетворенно хмыкнула — нож закатился далеко под платяной шкаф.

— Стреляю! В своем доме за убитого не отвечаю! — между тем зычно говорила Татьяна, интонациями голоса подчеркивая уверенность в своей правоте.

— Кто это? — лепетал бандит. — Я как будто тебя знаю, я слышал твой голос.

— Молчать!! — закричала Татьяна. — Освободи Григория! — приказала дальше. — Развязать, я сказала!! — еще сильнее гаркнула она, заметив, что Давид медлит и посматривает на входную дверь. — Твой нукер больше не появится, не надейся. Он сдох!!

Давид поверил сказанному и побледнел. Выполняя приказ, медленно подошел к Григорию и начал развязывать его с дрожью в руках. Но скоро он поборол первый страх и немного отошел от внезапного ошеломления.

— Ничего вы мне не сделаете. Здесь есть мое имущество, поэтому я имею право прийти в этот дом, — начал он объяснять свои козыри хозяевам. — За это не убивают.

— А холодное оружие с твоими отпечатками? — напомнила Татьяна. — А продырявленный твоим ножом бок Григория?

— Мало что я имел при себе, едучи в глухое село, да еще и в темное время. Кто это? — заканчивая развязывать узлы, при этом бестолково помогая себе зубами, спросил Давид у Григория, будто Татьяна была безжизненным предметом. — Не обижайся, Гриша. Но я имею право просить денег за эксплуатацию своей машины. Не так ли?

— Ты же подарил мне ее, — насмешливо напомнил Григорий, разминая затекшие от тугих веревок руки. — Сейчас я тебе сделаю алаверды, гадюка, окажу взаимную любезность — раскрою башку о стол и ткну шилом под ребра. И потом тоже посоветую не обижаться. Согласен?

Давид недовольно засопел.

— А это моя жена, — объяснил дальше Григорий. — Конечно, ты ее видел и слышал, так как она была на моей свадьбе с Кариной. Пела здесь с девушками. Ты еще рот на нее разевал, помню.

— Сейчас ты сядешь к столу и напишешь расписку, что получил свою машину целой-целехонькой и никаких — ни материальных, ни моральных — претензий к Летюку Григорию Викторовичу не имеешь, — не опуская пистолет, приказала Татьяна, и Давид покорился. Татьяна подошла ближе и нависла над ним, с отвращением осматривая его наклоненные костлявые плечи. — Внизу поставишь подпись и напишешь свою фамилию. Затем выйдешь отсюда, сядешь в свою машину, где в багажнике лежит связанным твой пособник (да не дрожи — он живой), и уедешь отсюда как можно дальше. Гриша, подай своему бывшему родственнику бумагу и ручку.

Григорий выполнил то, что сказала жена. Вскоре он получил из рук Давида расписку, прочитал ее и осторожно отнес в гостиную, где положил в ящик рядом с другими документами.

— Вы были правы, что защищались, — смирно изрек Давид, искоса посматривая то на Григория, то на его жену. — Я выбрал не наилучший метод решения своих проблем.

— Главное, что несвойственный тебе, бездари, — бросила Татьяна. — Вижу, что ты и на настоящего негодяя не тянешь. Так, недобитый подонок, не больше. Ты не альфонсом ли часом подзарабатываешь?

— Вы теперь считаете меня уродом, — мужественно держал удар Давид, стараясь уладить конфликт так, чтобы за ним вслед не погналась милиция. — А мне позарез нужны деньги. Я просто хотел продать вам свою машину или как-то по-иному заработать на ней. Это же не преступление.

— Мы не позволили тебе совершить преступление, идиоту. Благодари Татьяну, — сказал Григорий, снова появившись в прихожей, при этом он скомкал салфетку и намочил остатками водки, чтобы ею обработать пораненные места.

Давид пристально посмотрел на женщину, на дуло пистолета, которое все еще было нацелено на него, и выбежал из помещения.

Татьяна и Григорий переглянулись и подались следом. Во дворе гараж оказался открытым и в дверной проем хорошо было видно вымытую и ухоженную машину. Давид с кислой миной начал ее рассматривать, будто колебался, садиться за руль или нет.

— Ты еще нам должен приплатить за пользование гаражом и за охрану твоего имущества. Как я промазала? — сказала Татьяна. — Наверное, загоню тебя сейчас назад в дом и заставлю написать еще одну расписку — в том, что ты погасишь этот долг. Сколько, Гриша, мы ему предъявим? Гараж тянет никак не меньше двухсот долларов в месяц, как в городе. Ведь он теплый. И плата за круглосуточную охрану, в три смены, — это еще трижды по столько же. Так, и умножим все это на количество месяцев. За год выйдет свыше девяти тысяч долларов. А она же здесь не один год стояла.

Голос и интонации Татьяны были настолько убедительными, что даже Григорий искоса взглянул, заподозрив, что она вполне серьезно это говорит. Давид вздохнул и бросил раздумывать. Он стремглав метнулся в салон «мерседеса», крутанул ключ зажигания, газанул. Машина заурчала и, набирая скорость, задним ходом выскочила со двора.

На улице беглец остановился, ощутив себя в относительной безопасности, — не будет же эта закутанная в белое уродка палить из пистолета на виду у всех. Он расхрабрился, вышел из машины и повернулся к воротам с наглой улыбкой на лице.

— Можете проститься со спокойной жизнью, — охрипшим от волнения и ненависти голосом сказал он. — Я вас замордую, изведу, сожгу, уничтожу. Не пожалею никаких денег и напущу на вас всех собак преступного мира, — шипел по-змеиному. — Вы пожалеете, что не выручили меня, когда я к вам по-хорошему пришел.