Клад - Медеу Сарсекеев

— Не ругай меня, Казыбек! Я хотела как лучше!

— Ну, ладно, ладно! Только не реви.

Слова его не были согласием, она это понимала. Казыбек испытывал чувство страха и гадливости, будто воришка, пойманный на горячем. Ему было по-настоящему жаль жены. По его мнению, Меруерт «влипла» в историю, из которой еще дай бог вылезти благополучно! Вдруг вспомнилась их давняя встреча в Актасе, когда студентка нежданно-негаданно появилась в его холостяцкой комнатенке и призналась, что без него жить не может… Какая она была хрупкая, беспомощная, с душой нараспашку, словно птенчик, невзначай выпавший из гнезда. Так хотелось подставить этой птахе ладошки, не уронить, не сделать больно… Сколько лет минуло с той поры? В таком состоянии девушки забывают об отце и матери. «Только ты нужен мне!» Попробуй, не поверь этим словам! А вдруг сама судьба заговорила с тобой?.. Та же Меруерт и так же рыдает, сострясаясь всем телом, у него на груди сейчас. И слезинки… Но как не похожи одна на другую — прошлая и нынешняя Меруерт!

В пору их сближения она влекла к себе чистыми помыслами, безоглядной любовью. В тот день она была почти неземной, а как бы сошедшей с гор или спустившейся из-за облаков богиней, пришла в его келью, чтобы подарить ему счастье. И то было на самом деле счастье. Подтвердили годы совместной жизни.

Хорошо понимая умом, что перед ним сейчас другая Меруерт, круто изменившаяся за годы разлуки, Казыбек напряженно отыскивал в своей жене какие-либо внешние перемены и… не находил. Все те же густые, пушистые брови полумесяцем, те же с золотинкой черные глаза и до боли родное смуглое лицо с ямочкой на левой щеке… Да, моя Меруерт истинная красавица! Располнела немного, заметно сгладилась талия. Но в росте прибавила, распрямилась. Во всяком случае, не потеряла молодой стройности. В глазах поселилась гордость, знаменующая женскую уверенность в себе.

В покупках у Меруерт отменный вкус. Все ей идет, любое платье как по заказу! Взгляд несколько осолиднел — сказывается возраст, опыт, уравновешенность довольной жизнью хранительницы очага.

— Разговор непростой… Да и слезы нам не помогут.

Прозвучало, будто приговор.

Казыбек уже почувствовал неладное в словах жены и сам испугался. Почти не владея собой, усадил ее на кровать рядом.

— Давай выкладывай все начистоту. Будем разгребаться.

Так и сказал: «разгребаться», словно увидел свою половину погрязшей в чем-то липком.

Меруерт вытерла глаза, села прямее. Поправила волосы, свалившиеся на плечи.

— Нам было тяжело без тебя, Казыбек… Ты даже не знаешь, как тяжело с тремя детьми. Меняются на глазах привычки, запросы… Не все я могла написать тебе. Пока письмо дойдет, прежняя забота заменит другую… Помогали, конечно, и твои родители, мои не оставляли без внимания. Где советом, а где и рублем. Все случалось. Без отца с матерью я рехнулась бы, наверное. Но вот ты дома. Я так рада!

Меруерт улыбнулась той же непередаваемой улыбкой, что и в семнадцать лет.

Казыбек не поддался очарованию. Мелькнула мысль: «А как же переносили тяготы люди в войну? С ума солдатки не сходили, тянули лямку на заводе, в поле. И сами в нитку вытягивались и детей растили. А тем из них как приходилось, что были обречены на вдовство? А дочери их, выходит, другое племя? Могут только в тепле да на всем готовеньком?»

Не высказал упрека вслух. Хватало переживаний и у Меруерт. Сам видел, как она мучилась в Алжире вдалеке от детей. Да и здесь, без него.

Меруерт продолжала спокойнее:

— Дети кто чем заняты, а я со своими думами. Как ты там? День и ночь перед глазами голые стены да потолок. Другой раз до утра не заснешь. Меня так напугало одиночество, что дала себе слово: больше не отойду от тебя ни на шаг. Куда бы ни послали — вместе.

Она опять движением головы отбросила с глаз нависшую прядку. Казыбек молчал.

— А еще я тебя прошу, Казыбек… Не давай мне воли, не нужна она мне. Я сама себя другой раз боюсь. Взбредет что-нибудь в голову, и я иду: к министру, к подружкам, к твоим родителям. Так вот и с этим гарнитуром… Да и с квартирой.

— С квартирой другое дело! — оборвал Казыбек. — Квартиру дает государство. Проси не проси, если не полагается, не дадут.

— А как же быть с машиной? — Подбородок Меруерт опять затрясся. — Тебе же новую дали.

— Еще не дали, но не в этом дело.

— А в чем? Я думала: все равно продавать. А тут квартира оказалась большая. Чем-то заполнять надо. И тебя ждали… Очень хотелось встретить уютом. Вот и продала.

— Как продала? — переспросил Казыбек. — «Волга» оставлена у отца, на приколе…

— Нет ее… Машину уже угнали.

— Разве? И деньги получены?

— Все сложнее, Казыбек! Денег я и в руках не держала. Сразу привезли мебель. Все равно что обменяли на гарнитур… Тебе не нравится?

— Мебель нравится, сделка — нет. Что это за люди? — Он покосился на дверь, за которой раздавались скрежет гвоздей и постукивание молотка: мужчины распаковывали очередной ящик.

Казыбек сейчас думал не о покупке. Машина его тоже не интересовала. Не раз думал там, вдалеке, что «Волга» пропала от ржавчины, превратилась в металлолом. Сейчас он с ужасом размышлял о судьбе жены, которую какие-то ловкачи втянули в аферу. Рано или поздно люди эти попадутся, и тогда на скамье подсудимых окажется Меруерт, жена «покорителя Алжира», как его поименовал пышно, поднимая тост, один из гостей. Да, она по неопытности, в силу своих бабских увлечений тряпьем, угодила в какую-то торгашескую помойку.

— Меруерт! — с ожесточением в голосе воскликнул муж. — Зачем нам такая мебель, которой нет ни у кого из наших знакомых? Что о нас станут говорить люди?

Лиф его испугало женщину.

— Успокойся, Казыбек, — она прильнула к нему, пытаясь повернуть к себе бледное, побравшееся испариной лицо. — У Селиховых югославский гарнитур, весь резной, закачаешься.

— Селихов — замминистра! — Казыбек не находил слов от возмущения.

— Ну и что? — Меруерт решила не сдаваться. — Может, и ты будешь заместителем. У тебя все данные…

— Дура ты! Дурочка!

Не находилось слов, а главное — он пока не видел выхода. Но решение уже вызревало.

— Сколько это все стоит? — он кивнул головой на дверь.

— Не знаю.

— А машину в какую сумму оценили?

— Не знаю.

Казыбек в отчаянии хлопнул себя по ляжкам.

— И на таком уровне подготовки, — того не знаю, сего не ведаю, и с кем дело имею, понятия не имею, — ты вступила в аферу?

— Но это не афера, Казыбек! Мы просто обменялись!

— Святая простота! Неужели ты и сейчас не понимаешь, в какую грязную лужу тебя затащили?

— Но я же ничего не украла, Казыбек! Мы согласились баш на баш!

Казыбек оттолкнулся от кровати, неверным качающимся шагом, словно больной, подошел к окну. Пока думал, ни разу не обернулся. Ей показалось жутким его молчание.

— Может, я не смогла правильно оценить? Я у Назкена совета спрашивала. Он у нас большой. Мы, правда, торопились. Хотели как лучше.

Казыбек окончательно убедился в том, что Меруерт многого недопонимает. Да, в этом деле, так лихо под-закрученном пройдохами, и черт ногу сломит!

— Не мало! — произнес он с отчаянием. — Мебель баснословно дорогая. Она не по карману таким, как мы с тобою. А эти прохиндеи наверняка украли с базы, схимичили, нечестным путем присвоили. Это приходило тебе в голову? Не приходило? Ну, умница, ну, молодец! — он снова заводился. — Ведь ты сейчас соучастница преступления!.. Неужто совесть тебе не подсказала? Ты берешь то, что не для нас припасено. Оно будет вечно жечь тебе, всем нам глаза! В конце концов, эта куча дров может однажды сгореть за одну минуту! Жить потом как? Детей воспитывать? Эти людишки, — он шагнул к двери, — завтра твою «Волгу» сбудут по спекулятивной цене, и цепочка пойдет крутиться дальше. А в начале этой роковой цепочки — твоя наивность, Меруерт! И глупость заодно!..

Когда Казыбек начал свою длинную и беспощадную тираду, похожую на речь прокурора, Меруерт тоже поднялась с края кровати, прошла на середину комнаты. У нее был потерянный вид, но мысль работала четко и ожесточенно. Она не первый год замужем и знает: нет такой семьи, где бы не разлетались вдребезги тарелки. Или не случалось бы размолвок… У них с Казыбеком тоже возникали объяснения по-крупному. Но подобных грубых слов, вплоть до обвинения в глупости, пока у их очага не раздавалось. Да, она где-то переступила край в своем супружеском рвении угодить мужу. Только теперь ей стало понятно: разве все это или что-либо другое в этом роде с мебелью получилось бы хуже, если бы они с мужем занимались обставлением квартиры вдвоем? Разве только того, что она «выбила» для семьи гараж и четырехкомнатную квартиру, недостаточно, чтобы любимый оценил ее ум, желание быть равной в семье?

К Казыбеку наконец пришло решение:

— Иди и скажи этим прохвостам, что мы отказываемся от гарнитура. Да, мол, не понравилась покупка мужу… Разве так не бывает? Иди же скорее, пока не ушли.