Пояс Богородицы.На службе государевой - Роберт Святополк-Мирский

— Я непременно приму его сегодня, но позже.

Король подумал немного и спросил:

— Пан маршалок, пан староста, каково ваше мнение по поводу вчерашнего посольства от господаря молдавского короля Стефана?

Воевода Троцкий, маршалок земский пан Богдан Андреевич и староста земли жмудской пан Ян Кезгайлович переглянулись.

— Ваше величество, — осторожно начал маршалок, — мне кажется, что его сообщение о готовящемся нападении турок на наши южные земли, мягко говоря, не соответствует действительности. Всего два месяца назад на наши южные окраинные земли напала банда крымского хана Менгли-Гирея…

— Менгли-Гирей напал на нас по наущению Москвы! — перебил король.

— Совершенно верно, ваше величество, но мы не можем забывать о том, что Менгли-Гирей является данником Стамбула и без разрешения султана он никогда бы не предпринял такого похода. Мне представляется мало правдоподобным, чтобы после Менгли-Гирея туда пришло еще и турецкое войско. Это лишено смысла.

— Позвольте мне добавить несколько слов, ваше величество, — вмешался Ян Кезгайлович и, после того, как король благосклонно кивнул, продолжал: — Я обсудил предостережение господаря Стефана с несколькими членами Литовской Рады, и мы все пришли к единому мнению. Из неофициальных источников нам известно, что Стефан готовится выдать свою дочь Елену за сына Ивана московского. Супруга господаря Стефана — родная сестра хорошо известного вам князя слуцкого Михаила Олельковича. Все они горячо симпатизируют Москве. Мы думаем, ваше величество, что это предупреждение сделано либо по прямой просьбе Ивана московского, либо из желания ему услужить. Оно показывает страх Москвы перед Ахматом и направлено лишь на то, чтобы вы, ваше величество, не послали наши войска на помощь ордынцам.

Король глубоко вздохнул и посмотрел в высокое стрельчатое окно замка. Он увидел лишь по-зимнему голые верхушки деревьев и стаю черных воронов над ними.

… Нет, если Литва выйдет из унии с Польшей, она не продержится самостоятельно и пятидесяти лет. Уже который раз я сталкиваюсь с этим странным образом мышления литовских вельмож. Получив сигнал об опасности, они думают не о том, как от этой опасности защититься, а о том, что сигнал наверняка не верен, а потому и беспокоиться нечего… Какое гибельное заблуждение… Как дорого оно может обойтись литовцам…

— Господин воевода! Господин староста! — сказал король. — Ваши предположения могут оказаться верными. Но это всего лишь предположения. А если они окажутся неверными и турецкие войска внезапно нападут на нас, что будет тогда? Даже если предупреждение об опасности, от кого бы оно ни исходило, кажется абсурдным — нельзя его игнорировать! И мы должны держать наготове войска на юге. Кстати, как идет отражение татар Менгли-Гирея?

— Нам удалось остановить их в районе Чернигова.

Наши войска постепенно оттесняют их на юг, — доложил пан Богдан Андреевич.

— Ваше величество, — вмешался канцлер, — прибыл маршалок дворный пан гетман Ходкевич. Он просит срочной аудиенции по важному государственному делу. Я сказал, что вы примете его вслед за послом хана Ахмата, но он настаивает на первенстве.

— Должно быть, у него есть основания. Благодарю, господа, все свободны. Пригласите Ходкевича.

Маршалок доложил королю обо всем, что ему удалось выяснить.

Король внимательно прочел жалованную грамоту, подписанную Олельковичем, и спросил:

— А этот Степан Ярый? Его нашли?

— Нет, ваше величество. Но я распорядился послать гонцов на все пограничные посты и заставы с подробным описанием его внешности, которое получил от очевидцев в кабачке.

— Вы уверены, что это не какая-нибудь пьяная шутка Олельковича?

— Увы, ваше величество, все свидетельствует о том, что мы имеем дело с настолько хорошо подготовленным заговором, что его участники не сомневаются в успехе. А это может означать только одно: православные князья дерзнули посягнуть на вашу жизнь.

Король прошелся по тронному залу в глубокой задумчивости.

— Это серьезная угроза, — сказал он. — Но дело не в моей жизни. Я не боюсь умереть. Риск отторжения почти половины княжества в пользу Москвы слишком велик, чтобы пренебрегать этим. Собранное для помощи Ахмату войско нельзя отпускать. Мы не знаем, как далеко протянулись нити заговора. Быть может, нас ждет многолетняя усобица…

Король приоткрыл дверь и сказал стражнику:

— Пана канцлера ко мне.

Первый канцлер и воевода виленский вошел.

— Передайте посланцу хана Ахмата, что я не могу его принять. Пусть он отправляется к хану с известием, что обстоятельства не позволяют мне в настоящую минуту оказать ему военную помощь против Москвы.

— Ваше величество, — побледнел канцлер, — позвольте заметить, что это очень опасное решение. Разгневанный хан может бросить свои войска на нашу землю!

— Неожиданно открывшиеся обстоятельства не оставляют мне выбора, — сурово сказал король. — Из двух зол я должен выбирать меньшее. Исполняйте.

— Слушаюсь, ваше величество, вам, разумеется, виднее, как надлежит поступать на благо княжества.

Канцлер подчеркнуто низко поклонился и вышел.

— Ваше величество, — сказал Ходкевич, — я полагаю, вам следует отменить поездку в Кобрин. Это, несомненно, ловушка.

— Тем более, маршалок, нельзя ничего отменять, иначе они догадаются. Мы должны нанести внезапный удар, застать их врасплох и схватить всех заговорщиков одновременно. И я знаю, как мы это сделаем.

Ты предоставил в мое распоряжение своего офицера.

Я присмотрелся к нему и нашел его способным молодым человеком.

— Вы совершенно правы, ваше величество. Он прекрасно зарекомендовал себя на службе вашему величеству, не раз выполняя мои поручения, которые порой были весьма трудными и опасными.

— Вот и отлично! — воскликнул король. — Мы дадим ему все необходимые средства и поручим схватить заговорщиков! — Король потянул за шелковый шнур, и в тронный зал тотчас вошел помощник канцлера.

— Немедленно разыщите и пригласите ко мне офицера для особых поручений при маршалке дворном князя Андрея Святополка-Мирского!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Пояс Богородицы

Зима в тот год пришла рано и была неслыханно лютой.

Восьмого октября утром в стан хана Ахмата приплелись двое голодных, обессилевших, замерзших путника в жалких лохмотьях — старик и девушка.

Страшная весть, которую они принесли, прокатилась горестной волной по всему тридцативерстному пространству правого берега Угры, который занимало ордынское войско.