Голован - Федор Березин

Иногда наши тяв-тяв попросту пропадали. Когда с пожитками, когда без. Если пес испарялся с места лежки на привале, то об этом всегда напоминал перекушенный привязной ремень. Кем перекушенный — самим песиком или кем-то похуже, об этом приходилось только гадать. Разумеется, можно было взывать к джунглям: «Ко мне! Ути-ути! На колбаску!» Поскольку, как уже указывалось, клички наша свора заполучала крайне редко, то и зов в джунгли разносился как бы без определенного адресата. Впрочем, если бы мы звали: «Кругляк!» или, там: «Дики! Иди к папочкам!», то ничего бы принципиально не изменилось. Какой-нибудь питон, заглотнувший тяв-тявку целиком, разве что рыгнул бы с просыпу, и не более того.

Одно время грешили на марайя и на прочих аборигенов. Не, не на диких. Как-то все же насчет вторжения извне мы весьма доверяли Маргиту и его воякам. Если б не доверяли, то тогда б померли все от бессонницы давным-давно. А грешили мы — точнее, тот же гвардии ротмистр, да и проводник-охотник тоже — на наших собственных туземцев. Наемных носильщиков. Насторожило то, что когда еще Лапка отмучился и отдал собачью душу Мировому Свету, то марайи из племени поклонников Песчаного Великана просили отдать его им в качестве добавочного пропитания. Очень, оказывается, собачатину любят. Страсть просто. Жуж Шоймар тогда еще со мной посоветовался. Решили, что не стоит, по двум причинам. Во-первых, Выдувальщик его знает, что за токсин остался внутри мохнатого трупа, а во-вторых, не стоило создавать прецедент. Если наши грузчики-носильщики усвоят, что померших собак им обязательно отдают, то не будут ли они каким-то образом провоцировать их досрочный падеж?

К тому же консервов тогда еще хватало. А время от времени кто-нибудь — чаще штатный охотник Дьюка Ирнац — добывал чего-то свеженькое мясное или тоже съедобное, но по растительной части. Так что, хотя на нас можно повесить различные прегрешения… ну, там, рабовладение, неумеренную эксплуатацию развивающихся первобытных народов, но вот грех поедания собственных носильщиков, в смысле мохнатых друзей человека, на нас повесить не удастся. Уж по этой-то причине ни один песик свое тяжкое житие не прервал.

72. Голован по кличке Гекрс. Следы и метки там и тут

Собака совершенно бесполезна в информационном смысле, если попугаить по-человечьи. В отличие от последних, ее не допросить. Потому прок от этого взрослого кутенка-толстуна один: мясо, жилы и кости. Ну еще, понятно, кровь. Молодой поросли круглоголового народа прибывает все больше, пища требуется в край. В этом плане подмога еще и от собачьей поклажи. Конечно, хотелось бы выудить из поклажи какие-нибудь документы — переносную память народа людей. Но не судьба.

Собачка семенила за гипнотизирующим ее разведчиком Коркой. Надо же, мало того, что пятнадцать кило мяса и сколько-то кило не слишком вкусных, но все же питательных костей приперлись на бойню своим ходом, так еще и приволокли на себе десять банок тушенки — пальчики на лапках оближешь! Судя по картинке на банке, вареное мясо какой-то крупной птицы. Моя шерстистая сущность никогда такой не видела; в лесу круглоголового народа такое пернатое не водится. Очень жаль. Хотя жалеть, понятно, не о чем. Если бы вдруг такое толстое и нежное в чавканье птичье отродье тут и водилось, то его бы давно выели под корень. В условиях дикой природы слишком вкусным быть не следует.

Кроме тушенки на толстуна навешали три теплых одеяла из шкуры барана. Совершенно бессмысленный трофей. Подремывать на такой мягкости, может быть, и удобно, но никто нормально мыслящий из народа никогда не позволит себе подобной расслабухи на виду у прочих. Разве что самочка, уже непосредственно перед пометом. Непонятно, зачем народу людей эти одеяла здесь? Человеческие особи, конечно, лишены естественной шкуры, но ведь вокруг вроде бы вполне так жарко? Уж гораздо жарче, чем на родине прибывших сюда человечьих сущностей, это уж точно.

Еще в поклаже две маленькие пачки с патронами. Что ж, разведчики не только добыли мясо, но и чуток разоружили этих пришельцев с севера. Не лишнее дело, если разобраться.

Моя пещерная сущность — да и не только моя — обратила внимание на удобство собачьей сбруи. По весу на песике было навалено прилично, если исходить из длительности похода, но нес он все это весело и игриво. Так и провилял хвосточком до самой последней остановки в своей жизни. Даже не тявкнул, когда «назначенный» перекусывал горло. Глупое собачье отродье, что еще гавкнуть по этому поводу? Нет, никак не может случиться, будто они — давние родственники истинного народа. Быть не может, и все тут. А вот насчет сбруи следует покумекать особо. Возможно, даже оговорить с Тявкающими Только по Делу. Неплохо бы впоследствии, когда и если истинному народу будут подчинены человеческие сущности, заставить их пошить такие же «грузила» в изрядно-достаточном количестве. Ведь чем дальше уйдут стаи-батальоны круглоголового народа, тем больше придется с собой носить. Слишком много на Большой Суше мест, где ходячего мяса и костей совершенно не вволю.

73. Доктор Дар Гаал. Приписываемые дневники

К утру, точнее к подъему, мы недосчитались трех марайя.

— Массаракш! — сказал Маргит Йо. — Вот что значит с детства лазать босиком. Эти сволочи умеют ходить бесшумно.

Ему было отчего возмущаться. Ночной бивак охранялся вдвое усиленным караулом, но никто не уловил, когда туземцы сбежали. Разумеется, охрана бдела границу периметра от вторжения извне. Слежение за рабами и порядком в лагере являлось второстепенной задачей, и все же…

— Померкни Мировой Свет! — ругнулся Жуж Шоймар. — Поклажу свою они оставили нам, и теперь у нас на трех носильщиков меньше.

— Поклажу-то оставили, — кивнул ротмистр, — но кое-что из продовольствия все-таки утянули. И не только из продовольствия.

— Да? А что еще?

— Два мачете, четыре мясницких ножа и пистолет нашего доблестного хозяйственника Йоки Матрона.

— Вот же зараза! — Похоже, Шоймар был возмущен до глубины души. — Он что, отстегивал оружие на ночь?

— Говорит, что кобур оставался прямо на нем, — пожал плечами Маргит. — Может, врет.

— Надо снарядить погоню и вернуть этих…

— И не думайте, профессор! — бесцеремонно перебил его находящийся тут же Дьюка Ирнац.

— Это почему же? — Теперь начальник отряда возмутился уже по другому поводу. — Вы же сами раньше рассказывали, что беглых рабов потребно всегда преследовать, чтобы другим было неповадно и чтобы подобное более не повторилось.

— Но согласитесь, профессор, эти поклонники Великана все же не рабы, мы их попросту наняли. Разумеется, разницы тут особо нет. Они нарушили договор и… Ладно. Главное-то не в этом, прямо скажем. Главное в том, господин Шоймар, что раньше на нас все же не охотились стаи безумных собак, — тихо возразил Дьюка. — Отныне отряд нельзя делить. Но, конечно, надо внимательней следить за остальными носильщиками. А то, глядишь, придется каждому из нас тащить на себе по сто килограммов. От собак, как видите, проку совсем мало.

Насчет этого он был прав. Наши четвероногие носильщики в течение суток превратились из помощников в обузу. И в отличие от людей, никакое запугивание тут не действовало.

— Хорошо. Нашего Йоки за пистолет я сам отчитаю, — констатировал Жуж Шоймар. — Но все равно придется выдать ему что-то для самообороны. Кроме того, надо, конечно, усилить бдительность в отношении оружия и припасов. Не хватало лишиться чего-то воистину важного. И давайте не тратить время, а сниматься с места. Мастер-проводник Ирнац, будьте добры, распределите груз, оставшийся «без ног», по остальным.

— Сделаем, господин Шоймар, — кивнул проводник.

Очень скоро колонна была готова двинуться дальше, но мы не успели.

— Стоять! Не двигаться! Буду стрелять! — рявкнул кто-то позади.

Маргит Йо и с ним еще двое гвардейцев тут же рванули туда, на ходу сбрасывая мешающие рюкзаки.

— Всем в кучу и залечь! — крикнул ротмистр на ходу оставшимся.

Я тут же достал и снял с предохранителя свой «меньхерт». Но стрельбы мы, слава Выдувальщику Сферы, не дождались.

Через некоторое время Маргит Йо вернулся, гоня перед собой одного из наших марайя. Одного из сбежавших.

74. Доктор Дар Гаал. Приписываемые дневники

Мы знаем: никто из нас не вернется. Ни один участник экспедиции больше никогда не шагнет на скукоживающийся с каждым годом осколок былой Империи. Это, вообще-то, безальтернативно, если рассуждать логически. Но человек — удивительное существо: изобретя логику, он относится к ней, как и положено относиться к тому, что вышло из головы, — исключительно как к игрушке. А ведь игрушку можно отбросить прочь, если припечет. Вот мы и отбросили. Разум твердит: никто из нас не вернется в цивилизацию. Но ни один из нас в это не верит. А верит в то, что случится чудо. «Пусть другие вокруг мрут, как мухи, — невольно констатирует каждый, — но со мной этого случиться не может. Я особенный. Да, конечно, у меня тоже порой клинит голову, глаза не воспринимают окружающее, в брюхе ни с того ни с сего ощущается брожение, выливающееся в понос. Так же, как все, я пью назначенные доктором Гаалом профилактические микстурки с витаминами, иногда получаю укольчик, после укуса особо злобной мухи неясного науке вида. Но все это не по-настоящему. Все другие конечно же могут умереть без укольчика шприцем от предварительного укольчика комара. Я — нет. Я просто притворяюсь, просто маскируюсь под всех. Дабы они не догадались, что я совершенно бессмертен».