Повесть о чекисте - Виктор Михайлов

Были и другие причины, испортившие этот праздник. Несколько сотрудников Управления, получив рождественские отпуска, поехали в Германию. Удивительно, как их письма миновали военную цензуру! Они писали такое, что каждый немец, который еще не разучился думать, даже сидя под елочкой, с зажженными свечами, представлял себе с горечью и безнадежностью будущее. Эту напряженную обстановку в Управлении усиливали сводки военных действий с Восточного фронта. Сотрудники уже давно привыкли до получения официальных сообщений верховной ставки фюрера пользоваться сводками Советского информбюро — время подтвердило их объективность. А известия были мало сказать скверные — катастрофические! Советские войска неумолимо двигались на запад, и даже здесь, совсем близко, на Херсонском направлении, русские опрокинули последний предмостный плацдарм немцев на левом берегу Днепра. Очень активизировались партизаны Одессы. В районе Ближних Мельниц вспыхнул склад горючего и боеприпасов. Это была поистине рождественская иллюминация!.. На станции Одесса-Товарная пять паровозов, предназначенных для военных эшелонов, были на полном ходу направлены в тупик и разбиты... После заводского ремонта, истребитель подводных лодок «КТ-39» взорвался в открытом море... Самоходная баржа «Шпрее» взорвалась во время погрузки боеприпасов...

Была и еще одна причина, почему настроение сотрудников Управления было смутным:

По рукам служащих «Фольксдейче миттельштелле» ходила дерзкая листовка на немецком языке, написанная Гельмутом Цвиллером, лейтенантом восемьсот сорок девятого полка двести восемьдесят второй дивизии. Называя вещи своими именами, между прочим, Цвиллер писал:

«Восточная кампания проиграна! Пока не поздно, пока война не пришла к вашим очагам, бросайте оружие! Это говорю вам я, Гельмут Цвиллер, такой же, как и вы, немец!»

Еще месяц назад подобную листовку, негодуя, отнесли бы Гофмайеру, теперь же ее читали, передавали из рук в руки и обсуждали в кулуарах Управления.

Словом, рождественский бал проходил не в очень-то праздничной атмосфере. Сделав прямо в письменном столе старого Зеппа отверстие — старику теперь стол не нужен, — воткнули в него елку, срубленную в Александровском парке. На елке горели польские свечи, висели голландские шоколадки, французские игрушки, чешская канитель и венгерские шкалики с ликером — все это, вместе взятое, называлось «немецкая елка»!

Сидя под елкой, гости и хозяева попытались петь добрые немецкие песни, но, увы, не было необходимого для этого немецкого духа. Тянули киршвассер, запивая скверным пивом. Затем гауптштурмфюрер Вебер, наряженный вайнахтсманом[40], преподносил гостям подарки.

Юле Покалюхиной досталась красивая вязаная кофточка, а Гефт в это время побывал в специальном отделе и сунул в карман несколько аусвайсов и ночных пропусков.

Николай считал рождественский бал удавшимся, Юля тоже.

Когда он, проводив Юлю, вернулся домой, Вера Иосифовна предупредила, что дважды приходил какой-то молодой человек и спрашивал Николая Артуровича Гефта, интересовался, когда его можно застать дома.

Николай удивился. Никто, кроме Рябошапченко, не мог быть у него дома!

— Какой он из себя? — спросил Николай.

— Невысокий, блондин, голубоглазый, очень приятный молодой человек. Вежливый, — ответила мать и, подумав, добавила: — Улыбается...

— Улыбается!.. — раздраженно повторил Николай.

— Да, улыбается. Ты спрашиваешь, какой он из себя. И я говорю тебе: улыбается, — терпеливо объяснила она. — В наше время люди улыбаются не часто...

— Пожалуй, ты права. Кто же это мог быть? — сказал он в раздумье, глянул в окно и увидел на улице Бурзи.

Радость захлестнула Николая. Он выбежал из подъезда и под аркой ворот встретился с Валерием. Ни пароля, ни ответа им не понадобилось. Они долго трясли друг другу руки, хлопали по плечам и, конечно, улыбались...

— Пойдем в парк, там есть такие глухие аллеи... — сказал Николай и взял его под руку. — Ты Бурзи?

— Да.

— Ну, пойдем, товарищ Бурзи, дорогой ты мой человек! Ждал я тебя, как... Поверь, ни одна женщина никогда тебя так ждать не будет!.. Постой, ты когда вылетел? — они остановились посредине моста.

— В ночь с семнадцатого на восемнадцатое...

— От меня связная не приходила?.. Хотя, что я спрашиваю, семнадцатого она была еще в пути. Какая удача, что ты пришел! Надолго?

— Возьму информацию, передам задание, и назад!

— Да, задерживаться тебе нельзя, не то время.

В парке было голо, холодный ветер оборвал последние листья. Снег не таял и глубокими сугробами лежал на дорожках. Море, темное, в белых барашках волн, шумело, заглушая их голоса. Здесь они могли не опасаться того, что их подслушают.

— Ты что-нибудь привез от моих аульских? — спросил Николай, когда они устроились на стволе спиленного платана.

— Не аульских, а батумских! — поправил его Валерий. — Герасим Остапович поручил передать тебе, что Анна с сыновьями переехала в Батуми. Живет на улице Камо, в доме четыре. Не нуждается, получает по аттестату и работает в Морском клубе. Мальчики устроены в детсад. Майор сказал: передай Николаю Артуровичу, что через два-три месяца он будет встречать свою семью в Одессе!

— Скажи, Валерий, большая идет сила? Ты же все видел своими глазами!

— Сила огромная! Я никогда не предполагал наличие таких резервов, такой техники! Понимаешь, Николай, смотришь на все это и проникаешься гордостью, что ты русский!

— У самого синего моря сидели на бревне два немца и задавались своей русской гордостью! — с юмором сказал Николай.

— А что? В этом есть логика!

— Есть, Валя, есть, дорогой! — согласился Николай. — Ну что же, давай перейдем к делу...

Гефт информировал его по всем вопросам, связанным с выполнением задания. Но как бы ни были важны сведения, добытые разведчиком, не менее важно доставить их по месту назначения. Бурзи не был вооружен средствами тайнописи, емкость же человеческой памяти ограниченна.

Николай предложил ему испытанное средство — десятипроцентный раствор желто-кровяной соли. Бурзи обещал подумать.

На этом закончилась их первая встреча, и они направились к выходу из парка. Близился комендантский час.

Пообещав связать его с Покалюхиной и условившись о следующей встрече, Николай проводил Валерия на Канатную, до самого дома.

Только седьмого января Бурзи удалось прописаться, да и то не по Канатной, а в доме двенадцать по Большой Арнаутской. Обошлось это в пятьсот марок, заплаченных экзекутору, с которым его свела хозяйка.

Теперь он мог свободно двигаться по городу, не опасаясь того, что его задержат в первой же облаве.