Михаил Строгов - Жюль Верн

Как бы там ни было, Иван Огарев с притворной поспешностью ответил на обращение бедного отца. И тот уже на следующий день после прибытия мнимого гонца отправился во дворец генерал-губернатора. Там он поведал Огареву о тех обстоятельствах, при которых его дочери пришлось выехать из Европейской России, и рассказал о своих теперешних беспокойствах.

Нади Иван Огарев не знал, хотя и встречался с нею на ишимской почтовой станции в тот день, когда она была там вместе с Михаилом Строговым. Но тогда он обратил, на нее не больше внимания, чем на двух журналистов, находившихся на станции в это же время. И поэтому сообщить Василию Федорову каких-либо сведений о его дочери он не мог.

— А когда ваша дочь должна была выехать из России? — спросил Иван Огарев.

— Примерно в то же время, что и вы, — ответил Василий Федоров.

— Я выехал из Москвы пятнадцатого июля.

— В это же время должна была выехать из Москвы и Надя. В ее письме прямо так и сказано.

— Значит, в Москве она была пятнадцатого июля? — переспросил Иван Огарев.

— Да, как раз этого числа.

— Ну что ж!.. — задумался Иван Огарев.

Потом, спохватившись, сказал:

— Нет, я ошибся… Я чуть не перепутал числа, — добавил он. — К несчастью, слишком велика вероятность, что ваша дочь успела пересечь границу, и вам остается надеяться лишь на то, что, узнав о татарском нашествии, она не поехала дальше!

Василий Федоров опустил голову. Он знал Надю и вполне отдавал себе отчет, что если она приняла решение ехать, то ничто не могло остановить ее.

Итак, безо всякого повода, Иван Огарев совершил поистине жестокий поступок. Ведь он мог одним-единственным словом успокоить Василия Федорова. Хотя Надя, при известных читателю обстоятельствах, действительно пересекла сибирскую границу, Василий Федоров, сличив дату пребывания дочери в Нижнем Новгороде с датой указа, запрещавшего выезд из города, пришел бы, естественно, к единственному заключению: Наде беды нашествия не угрожают, ибо она, вопреки своему желанию, все еще находится на европейской территории империи.

Однако Иван Огарев, следуя своей природе — природе человека, которого чужие страдания волновать уже не могли, хотя и мог произнести это слово, но… не произнес.

Василий Федоров ушел с разбитым сердцем. После этого разговора он утратил последнюю надежду.

В последующие два дня — 3 и 4 октября — Великий князь несколько раз вызывал к себе мнимого Михаила Строгова и просил повторить все, что тот слышал в императорском кабинете Нового дворца. Заранее приготовившийся ко всем возможным вопросам, Иван Огарев отвечал без колебаний. Он намеренно не скрывал, что для царского правительства нашествие было совершенно неожиданным, что мятеж готовился в полнейшей тайне, что к тому моменту, когда новость дошла до Москвы, татары уже вышли на линию Оби и, наконец, что в русских губерниях не были готовы для отправки в Сибирь войск, достаточных для отражения нашествия.

Совершенно свободный в своих перемещениях, Иван Огарев изучал Иркутск, интересовался состоянием его укреплений, их слабыми местами, — чтобы воспользоваться своими наблюдениями впоследствии, если в силу каких-либо обстоятельств предательство оказалось бы невозможным. Его особое внимание привлекли ворота на Большой улице — их он и намеревался распахнуть перед осаждавшими.

Дважды по вечерам выходил он на площадку перед этими воротами. Прогуливался по ней, не боясь подставить себя под выстрелы осаждающих, чьи передовые посты находились не далее чем в версте от укреплений. Он знал, что стрелять не будут, более того — что его должны искать. Он успел заметить тень, проскользнувшую к самому подножию земляной насыпи.

Это Сангарра, рискуя жизнью, пыталась связаться с Иваном Огаревым.

Между прочим, вот уже два дня, как осажденные наслаждались покоем, от которого с начала татарской осады успели основательно отвыкнуть.

Таков был приказ Ивана Огарева. Первый помощник Феофар-хана пожелал, чтобы все попытки захватить город силой были приостановлены. Вот почему с момента его появления в Иркутске артиллерия хранила гробовое молчание. Быть может, — так он, по крайней мере, надеялся, — это ослабит бдительность осажденных? Во всяком случае, тысячи татар на аванпостах были готовы ринуться в оставленные без защитников ворота, как только Иван Огарев даст знать о часе вторжения.

Впрочем, откладывать вторжение надолго не приходилось. С делом следовало покончить до подхода к Иркутску русских частей. Решение свое Иван Огарев уже принял, и в этот вечер с высоты насыпи в руки Сангарры упала записка.

В ближайшие сутки — именно в ночь с 5 на 6 октября, в два часа утра Иван Огарев решил сдать город.

Глава 14

НОЧЬ С 5 НА 6 ОКТЯБРЯ

План Ивана Огарева был составлен с особой тщательностью и, не случись чего-либо невероятного, обещал полный успех. Главное — чтобы ворота Большой улицы, когда наступит момент их открыть, были свободны. Вот почему было необходимо, чтобы внимание осажденных целиком захватил какой-нибудь другой объект города. Для этого с эмиром был согласован отвлекающий маневр.

Этот маневр намечалось предпринять со стороны иркутского предместья на правом берегу реки, выше и ниже по течению. Наступление на оба эти пункта должно было вестись с полной серьезностью и в то же самое время предполагалось разыграть мнимую попытку перехода через Ангару с левого берега. В этом случае ворота Большой улицы были бы скорее всего оставлены без охраны, тем более что чуть оттянутые отсюда назад татарские аванпосты могли показаться вообще снятыми.

Было 5 октября. Менее чем через сутки столица Восточной Сибири должна была перейти в руки эмира, а Великий князь — оказаться во власти Ивана Огарева.

Весь этот день в лагере на Ангаре совершались непривычные передвижения. Из окон дворца и других правобережных домов было отчетливо видно, как на противоположном откосе ведутся какие-то важные приготовления. К лагерю стекались многочисленные татарские отряды, с каждым часом усиливая армию эмира все новыми подкреплениями. В этом и заключалась подготовка к условленному отвлекающему маневру, и велась она с подчеркнутой откровенностью.

Впрочем, Иван Огарев вовсе и не скрывал от Великого князя, что опасность нападения с этой стороны не исключается. Ему известно, — говорил он, — что татары собираются пойти на штурм выше и ниже города, и он посоветовал бы Великому князю укрепить оба эти пункта, которым угрожала непосредственная опасность.

Поскольку наблюдавшиеся приготовления подтверждали точку зрения Ивана Огарева, осажденным следовало принять незамедлительные меры. И после состоявшегося во дворце военного совета были отданы распоряжения сосредоточить силы обороны на правом берегу Ангары и на двух городских окраинах, где земляная насыпь упиралась прямо в реку.

Именно этого и хотел Иван Огарев. Разумеется, он не рассчитывал, что ворота Большой улицы останутся вовсе без защитников, но число их заведомо свелось бы к минимуму. К тому же Огарев собирался придать отвлекающему маневру такой размах, что Великий князь был бы вынужден выставить против него все наличные силы.

Мощной поддержкой выполнения этих планов должно было стать некое исключительно важное, задуманное Иваном Огаревым предприятие. Даже если бы Иркутск и не подвергся атакам по правому берегу в местах, удаленных от Большой улицы, одного этого события оказалось бы достаточно, чтобы отвлечь все силы защитников туда, куда нужно было Ивану Огареву. Он замыслил вызвать страшное стихийное бедствие.

Все шансы были, таким образом, в пользу того, что ворота, оставшиеся к назначенному часу без защитников, будут открыты тем тысячам татар, которые пока что выжидали, укрывшись в густых лесах на востоке.

Весь день гарнизон и население Иркутска держались настороже. Были приняты все меры, чтобы отразить неизбежное, по словам Огарева, нападение на те пункты, которые до сих пор не вызывали опасений. Великий князь и генерал Воронцов навестили усиленные по их приказу посты. Ударный батальон Василия Федорова занимал северную часть города, но с условием переброски туда, где опасность окажется наиболее серьезной. На правом берегу сосредоточили весь тот минимум артиллерии, которым располагал гарнизон. После быстрого принятия всех этих мер по столь своевременным рекомендациям Ивана Огарева можно было надеяться, что готовящийся приступ не достигнет цели. И татары, на время обескураженные, наверняка должны будут на несколько дней отложить попытку нового штурма. А тем временем подойдут русские войска, которые с часу на час ожидал Великий князь. В общем, спасение или потеря Иркутска висели на волоске.

В этот день солнце, взошедшее в шесть часов двадцать минут, заходило в семнадцать часов сорок минут, за одиннадцать часов прочертив свой дневной путь над горизонтом. Еще часа два должен был тянуться спор сумерек с ночью. После чего на землю, над которой нависли тяжелые облака, опустится густая тьма, а значит, луне уже не суждено появиться.