Цинковые мальчики - Светлана Алексиевич

Гляну на часы:

- Валера, спать.

- давай, матушка, еще посидим.

Он звал меня: матушка моя, матушка моя золотая.

- Ну, матушка моя золотая, твой сын поступил в Смоленское высшее военное училище. Рада?!

Сел за пианино:

Господа офицеры - голубые князья!

Я, наверно, не первый,

И последний не я...

Мой отец - кадровый офицер, погиб, защищая Ленинград. Дед был офицером. Сына сама природа слепила военным человеком: рост, сила, манеры... Ему бы в гусары... Белые перчатки... Карты, преферанс... "Моя военная косточка", веселилась я. Хотя бы на нас что-нибудь капнуло с небес господних...

Все ему подражали. Я, мама, подражала ему. Садилась, как он, у пианино. Иногда начинала ходить, как он. После его смерти особенно. Я так как хочу, чтобы он всегда присутствовал во мне...

- Ну, матушка моя золотая, твой сын уезжает.

- Куда?

Молчит. Сижу в слезах:

-- Сыночек, куда ты едешь, дорогой?

- Что "куда"? Уже известно куда. Матушка моя, за работу. Будем начинать с кухни... Друзья придут...

Мгновенно догадываюсь:

- В Афганистан?

- Туда, - и такое сделал лицо, не подступиться, железный занавес опустил.

Ворвался в дом Колька Романов, его друг. Как колокольчик, все рассказал: они еще с третьего курса подавали рапорт с просьбой отправить их в Афганистан.

Первый тост: кто не рискует, тот не пьет шампанского. Весь вечер Валера пел мои любимые романсы и:

Господа офицеры - голубые князья!

Я, наверно, не первый,

И последний не я...

Четыре недели оставалось. Утром перед работой захожу в его комнату, сижу и слушаю, как он спит. Спал он тоже красив.

Как природа нам стучала в дверь, как подсказывала. Вижу сон: я на черном кресте в черном длинном платье... И ангел меня на кресте носит... Я еле-еле вишу... Решила глянуть, куда же я упаду... В море или на сушу?.. Вижу - внизу котлован, залитый солнцем.

Ждала его в отпуск. Он долго не писал. Звонок на работу:

- Матушка моя золотая, я прибыл. Не задерживайся. Суп готов.

Я закричала:

- Сыночек, сыночек! Ты не из Ташкента? Ты дома! В холодильнике кастрюля твоего любимого борща!!

- Ох ты! Кастрюлю видел, но крышку не поднимал.

- А у тебя что за суп?

- Суп - мечта идиота. Выезжай. Иду встречать к автобусу.

Приехал весь седой. Не признался, что не в отпуске, а отпросился из госпиталя: "Матушку повидать на два дня". Дочка видела, как катался по ковру, рычал от боли. Гепатит, малярия - все вместе привязалось к нему. Предупредил сестру:

- То, что сейчас было, это не для мамы. Иди, читай книгу...

Опять я заходила перед работой в его комнату, смотрела, как он спит. Открыл глаза:

- Что, матушка моя?

- Почему не спишь? Еще рано.

- Сон я видел плохой.

- Сыночек, если плохой, надо перевернуться. Будет хороший. И не надо рассказывать плохих снов, тогда они не сбываются.

Провожали его о Москвы. Стояли солнечный майские дни. Калужница цвела...

- Как там, сынок?

- Афганистан, матушка моя, это то, что нам делать нельзя.

Только на меня смотрел, больше они на кого. Протянул руки, лбом потерся:

- Я не хочу ехать в эту яму! Не хочу!! - Пошел. Оглянулся. - Вот и все, мама.

Никогда не говорил "мама", всегда "матушка моя". Солнечный прекрасный день. Калужница цвела... Дежурная в аэропорту смотрела на нас и плакала...

Седьмого июля просыпаюсь без слез... Стеклянными глазами уставилась в потолок... Он меня разбудил... Как бы пришел попрощаться... Восемь часов... Надо собираться на работу... Мечусь с платьем из ванной в комнату, из одной комнаты в другую... Не могу надеть почему-то светлое платье... Меня кружило... Никого не видела... Все плыло... А к обеду успокоилась, к середине дня...

Седьмое июля... Семь сигарет в кармане и семь спичек... Семь снятых кадров в фотоаппарате... Семь писем ко мне... И семь писем невесте... Книга, раскрытая на седьмой странице... Коба Абэ, "Контейнеры смерти"...

Секунды три-четыре у него было, чтобы спастись... Они летели с машиной в пропасть.

- Ребята, спасайтесь! А мне - концы, - он не мог прыгнуть первым. Оставить друга. Он этого не мог.

"... Пишет вам заместитель командира полка по политической части майор Синельников С.Р.

Я, выполняя свой солдатский долг, считаю необходимым сообщить вам, что старший лейтенант Волович Валерий Геннадьевич погиб сегодня в десять часов сорок пять минут..."

Уже весь город знает... В Доме офицеров черный креп висит и его фотография... Уже самолет с гробом вот-вот приземлится... Мне ничего не говорят... Никто не решается... На работе моей все ходят заплаканные...

- Что случилось?

Отвлекают под разными предлогами. Заглянула в дверь приятельница. Потом наш врач в белом халате. Я как просыпаюсь:

- Люди! Что вы, с ума сошли? Такие не гибнут, - стала стучать по столу. Подбежала к окну, стучала в стекло.

Сделали укол.

- Люди! Вы что, с ума сошли? Спятили?..

Еще укол. Меня никак не брали уколы. Говорят, я кричала:

- Я хочу его видеть. Ведите меня к сыну.

- Ведите, иначе она не выдержит.

Длинный гроб, необтесанный... И желтой краской большими буквами: "Волович". Я подняла гроб. Хотела с собой забрать. У меня лопнул мочевой пузырь...

Нужно место на кладбище... Место сухое... Сухонькое... Нужно пятьдесят рублей? Я дам, дам. Только хорошее место... Сухонькое... Я понимаю там, внутри, что это ужас, а сказать не могу... Место сухонькое... Первые ночи не уходила... Там оставалась... Меня домой отведут, я назад... Скосили сено... В городе и на кладбище сеном пахло...

Утром встречаю солдатика:

- Здравствуй, мама. Ваш сын был у меня командиром. Я готов вам все рассказать.

- Ой, сынок, подожди.

Пришли домой. Он сел в кресло сына. Начал и раздумал:

- Не могу, мама...

Когда захожу к нему - поклонюсь, и когда ухожу - поклонюсь. Дома я только тогда, когда гости. Мне у сына хорошо. Я и в мороз там не замерзаю. Там письма пишу. Возвращаюсь ночью: горят фонари, едут машины с включенными фарами. Возвращаюсь пешком. У меня внутри такая сила, что ничего не боюсь. они зверя, они человека.

Стоят в ушах слова сына: "Я не хочу ехать в эту яму! Не хочу!!" Кто за это ответит? Должен за это кто-то отвечать? Я хочу долг прожить, очень стараюсь для этого. Самое беззащитное у человека - это его могилка. Его имя. Я всегда защищу своего сына... К нему приходят товарищи... Друг ползал перед ним на коленках: "Валера, я весь в крови... Вот этими руками я убивал... Из боев не вылазил... Я весь в крови... Валера, я теперь не знаю, что лучше было погибнуть или жить? Я теперь не знаю". Хочу понять, кто ответит? Почему не называют их имена?

Как он пел:

Господа офицеры - голубые князья!

Я, наверно, не первый,

И последний не я...

Ходила в церковь, с батюшкой беседовала.