Букет для будущей вдовы - Вера Русанова

Он не только не стал меня бить, но даже собственноручно купил большую коробку конфет и ананас для "тетеньки" их архива, к которой нам предстояло пристать со своей необычной просьбой. Коробка оказалась красивая, с коняжками и девицами в душегрейках, а "тетенька" - чрезвычайно любезная.

- Знаю я эту группу, - она ушла куда-то за стеллажи и ворковала уже оттуда. - И Говорова вашего помню. Точнее, его личное дело. Не так давно и про него, и про группу уже спрашивали.

- Кто? - я так и подалась вперед.

- Женщина. Ей кого-то из родственников разыскать надо было. То ли внучку, то ли племянницу? В общем, я толком не поняла.

- А что за женщина? Пожилая такая, невысокая, худенькая?

Насторожившаяся хозяйка архива тут же вынырнула из-за полок с бесконечными картонными папками:

- В чем дело, ребята? Вы, может, мне объясните?.. Вообще-то, я не обязана выдавать такие справки частным лицам. Более того: не должна!

Митрошкин больно ущипнул меня за руку, сдерживая мой наметившийся словесный порыв.

- Просто это тетя Оля, наверное, моя была. Мы с ней одного и того же человека ищем. Только тетя Оля сама из Подмосковья, а мы - из Питера.

Я с удовольствием отметила, что соврал он по минимуму, а, значит, практически избежал возможности попасться.

- Так и спросили бы тогда адрес у тети Оли! Она уж, наверное, разыскала эту племянницу.

- Понимаете, нам теперь, чтобы тетю Олю найти, - Леха обворожительно улыбнулся (как ни странно, при желании он умел быть очаровательным), - штук десять таких архивов переворошить нужно. Она ведь не родная тетя двоюродная сестра маминого сводного брата. Так что через институт проще... Если мы вас не очень обеспокоим, конечно?

"Тетя" печально посмотрела на ананас и пожала плечами:

- Да нет? Почему же? Какое беспокойство?

В результате мы получили штук двадцать адресов, из них четырнадцать с телефонами. Широчайшее поле для деятельности. Огорчало другое. Одни бывшие однокурсники Андрея Говорова по указанным адресам уже не проживали, другие не слышали о нем ничего чуть ли не с момента окончания института.

- Ну и что? - подбадривала я Леху, обреченно накручивающего телефонный диск. - Тетя Оля его искала? Искала! Судя по тому, в каком настроении она вернулась домой, она его нашла? Нашла.

- У неё был и другой повод для плохого настроения.

- Да, я понимаю... Но все равно! Она стала ненавидеть Андрея ещё больше, значит, убедилась в том, что он жив.

Телефоне на одиннадцатом нам неожиданно повезло.

- Андрей? - тихим, почти детским голосом переспросила женщина, обозначенная в нашем списке как "Батурина Оксана Леонидовна". - А, простите, кто им интересуется?

- Видите ли, - начал Митрошкин. - Я - троюродный брат его жены...

- Какой жены?

- Он был женат, разве вы не помните? Женился ещё в институте. Ее звали Марина, и она училась на два курса младше.

- Ах, вы - брат Марины!.. Нет, Марину я хорошо помню. Я не в этом смысле спросила. Андрей ведь женат второй раз.

Я стояла, тесно прижавшись к Митрошкину, и поэтому прекрасно слышала весь разговор. Мои глаза изумленно округлились, Лехины же просто поползли на лоб:

- Как "женат второй раз"?

- Обыкновенно. Как все люди женятся... А вы не знали разве? Ну да, в общем, могли не знать... Нет, он женат на дочери какого-то большого человека, работает... А что вы, собственно, хотели?

- Найти его хотел. Нужен он мне по делу... Но вы точно знаете, что он женат? Видели его жену?

На том конце провода послышался тихий, прозрачный смех:

- Простите, это что - допрос? Мне не нравится, когда разговор ведется в таком тоне... Нет, в паспорт я к нему не заглядывала и с женой не знакома. Но знаю, что жена у него есть, и, по-моему, даже ребенок.

- А где он сейчас работает? - Лехин голос стал совсем глухим. - Вы телефона его, случайно, не знаете?

Телефона женщина не знала. Но назвала адрес обыкновенной московской больницы и добавила после паузы:

- Вы, я так понимаю, можете быть не в курсе... У Андрея теперь другая фамилия. Сергиенко. Там были какие-то проблемы с родственниками жены, что-то связанное с ребенком... Впрочем, неважно.

- Спасибо, - медленно проговорил Митрошкин и положил трубку, а потом, подняв на меня изумленные глаза, спросил:

- Ты хоть что-нибудь понимаешь?

- Естес-ственно! - я к этому времени уже пришла в себя, поэтому моя способность соображать частично восстановилась. - И не надо делать похоронную физиономию!.. Можно было загружаться по поводу Марининой судьбы до того, как эта женщина сказала, что у Андрея теперь другая фамилия. Он ведь был Говоров, а не Таракашечкин какой-нибудь и не Хрюшкин. Разве не странно, что его фамилия так категорически не устроила родственников второй жены?

- Странно. И что из этого? Есть куча вариантов. Она же сказала, что Андрей женат на дочери какой-то "шишки", что проблемы возникли, вроде бы, из-за ребенка... Может, её родители не хотели, чтобы внук носил фамилию "Говоров"?

- Ну, и на здоровье! Записали бы ребенка на фамилию матери. Зачем Андрею-то документы менять?

- А, может быть, опасались, что он сначала согласится, а потом права отцовские качать начнет?

- Леш, - я села на тумбочку, поставила локти на колени и подперла обеими кулаками щеки, - ты же сам не веришь в то, что говоришь. Это же так очевидно! То есть, для нас очевидно, потому что мы многое знаем... Эта Оксана не видела его жены, и никто, наверняка, не видел. Она видела просто Андрюшку Говорова, который почему-то сменил фамилию. А почему, как не в связи с каким-нибудь сложным новым браком? Самое логичное и простое объяснение... Он ведь не разводился с Мариной? Как он мог жениться во второй раз? Только по поддельным документам. А не проще предположить просто факт наличия поддельных документов? Тогда все становится на свои места.

- Да, - проговорил он. Не вполне, впрочем, уверено. - Надо ехать в эту больницу и выяснять все до конца...

На следующий день, сразу после утренней репетиции, не пообедав и не выпив даже по чашечке кофе, мы рванули в метро и поехали на север Москвы. Гундосый голос в телефонной трубке лениво сообщил, что доктор Сергиенко, вроде бы, на работе, смена, вроде бы, его, и вообще - сплошные "вроде бы".

- Что мы ему скажем? Что мы ему скажем? - ныла я, вдруг впавшая в состояние близкое к истерике, в то время как Митрошкин оставался монументально спокойным. - Он же просто не станет с нами разговаривать. Вот так запросто подойти к человеку и обвинить его в трех убийствах? Да ещё при этом пожать руку: дескать, вы - молодец, мы вас вполне понимаем и даже где-то одобряем? И, вообще, все получается как-то слишком просто. Слишком просто! Не может этого быть!

Леха выслушивал все это с видом достаточно флегматичным, но, в конце концов, взорвался:

- Слушай, что тебе не нравится? Сначала ты целыми днями доставала меня со своей дурацкой тенью, выступающей из темноты, потом верещала, что Андрей может знать убийцу, а теперь тебя вдруг взволновало, что же мы ему скажем? Вовремя опомнилась, нечего сказать! Просто очень к месту тебя деликатность заела. Других слов у меня нет... И простота ей, видите ли, не нравится! Просто - аж удавиться! А тебе чего бы хотелось? Чтоб мы сейчас приехали, и выяснилось, что Сергиенко - это просто однофамилец? Что никакой Андрей в этой больнице никогда не работал? Что Оксана Леонидовна Батурина - это фантом? Чтобы мы позвонили ей второй раз, а в трубке раздался зловещий хохот и пояснение: "С вами разговаривает автоответчик"? Этого бы тебе хотелось, да?

Редкие, но внезапные приступы Митрошкинского красноречия меня всегда пугали, поэтому я благоразумно заткнулась и до того момента, когда мы ступили на двор больничного городка, хранила скорбное молчание. А больничный городок оказался очень заурядным и ужасно похожим на аналогичное заведение в Михайловске. Те же унылые серо-бурые корпуса, те же тусклые окна. Те же утоптанные до опасного блеска асфальтовые дорожки, и те же санитары в телогрейках, надетых поверх белых халатов. Так же каркали вороны, срываясь с деревьев, так же дымила труба над домиком пищеблока.

- Ну вот и пришли, - констатировал Леха, останавливаясь для того, чтобы выкурить сигарету. - С тобой свяжешься... А-а! - Он махнул рукой. Все равно я должен был бы с ним поговорить. Хотя бы ради Маринки. Только вот он меня и не помнит, наверное?

- Главное, чтобы ты его узнал. Все-таки три года прошло. Да и потом, он вполне мог не только фамилию поменять, но и усы с бородой отрастить. Или прическу сменить? Или ещё что-нибудь?..

- "Что-нибудь еще" - это что? Пластическую операцию? Или смену пола? Или и то, и другое? Был высоким темноволосым мужиком, стал крохотной белокурой карлицей?

- Тебе охота острить? - с нервным интересом осведомилась я, чувствуя, что коленки начинают слабеть от волнения.

- Нет, - признался он и, резко дернув меня за руку, скомандовал: Пойдем.

А дальше все было до смешного просто: мы вошли в терапевтический корпус, сунулись со своим вопросом сначала к нянечке из гардероба, потом к проходящей по первому этажу медсестре. Нам объяснили, что, вообще-то, в больничном городке карантин в связи с эпидемией гриппа, но если у нас личное дело доктору, то тогда, конечно... Отправили куда-то в боковой коридорчик с указаниями "потом направо, а потом налево". Потом мы семь верст тащились по лестнице и ещё столько же по какому-то чудовищному лабиринту, заставленному сломанными кроватями и стульями. И, в конце концов, очутились перед двустворчатой застекленной дверью с предупреждающей табличкой: "Внимание! Карантин!" Толкнули её и чуть ли не нос к носу столкнулись с мужчиной в белом халате, зеленоватых медицинских брюках, такой же шапочке и приспущенном респираторе, болтающемся на шее. У него, в самом деле, была аккуратная черная бородка и ровные черные усы. Нельзя сказать, чтобы они меняли его внешность до неузнаваемости, но если бы я встретила доктора Сергиенко где-нибудь на улице, не рассчитывая на то, что могу его встретить, то, наверняка, не вздрогнула бы и не обернулась.