Под знаком кометы - Юлия Викторовна Маркова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Экс-император Николай, приосанившись, с гордостью посмотрел на свою супругу: мол, смотрите, какая у меня умная жена.
А канцлер Одинцов, хмыкнув, ответил:
– Да я, собственно, Алла Викторовна, тут ни при чем. Милейший кайзер Вильгельм, когда искал выход из построенной нами идеальной мышеловки, сам додумался до данного хода. А нас в нем все устраивало, ибо уводило германскую экспансию на максимальное удаление от наших границ и влекло за собой, как вы правильно заметили, столкновение двух жесточайших хищников. При этом должен отметить, что с кайзеровской Германией, наевшейся колоний до разрыва брюха, мы соседствовать сможем, а вот с Соединенными Штатами, ненасытными в принципе – уже нет.
– Должен добавить, – сказал князь-консорт, – что, пока наша армия демонстрирует боевые возможности, свойственные временам Петра Великого, Суворова, Кутузова, Жукова и Рокоссовского, с Россией просто будут бояться связываться, ибо страшно. Именно по этой причине кайзер Вильгельм сделался записным паинькой. И чем дальше шли дела, тем сильнее становилось у него чувство страха. Сами мы ни на кого не нападем, война сама по себе нам не нужна, но за свою честь, за своих друзей и братьев мы любого разорвем в клочья. И именно это ощущение бренности своего существования, которое наступит, стоит перейти невидимую черту, и предотвратило самые очевидные глупости с германской стороны. Теперь хотелось бы остановиться на том, что произошло с Австро-Венгрией. Благие намерения, как известно, ведут прямо в ад. Империя, скрепленная волей императора Франца-Иосифа, рухнула сразу после его смерти, ибо никаких других скреп у нее не имелось. На будущее Павлу Павловичу следует тщательнее продумывать свою политику, ибо исторический опыт нашего мира несет в себе не только зерна истины, но и заблуждения. Как человек, непосредственно участвовавший в процессе распада австро-венгерского государства, могу сказать, что в нем было что-то схожее с крахом Югославии, только тогда государство, слепленное из разнородных кусков, постепенно ветшая, в отсутствии объединяющих скреп, смогло продержаться еще двенадцать лет с момента смерти своего основателя.
– Из этого, Сашка, – сказала императрица Ольга, – стоит сделать вывод, что всякий федерализм или его подобие является предтечей государственного распада. Если ты внутри своего государства проводишь условные границы, отделяя одну ее часть от другой, деля людей по расам, нациям и религиям, то через некоторое время по этим надрезам твое государство начнет расползаться на части. Из этого следует сделать два вывода. Первый – не стоит соединять несоединимое, что мы и делаем, упреждая создание большой Югославии и соединяя сербов к сербам, хорватов к хорватам и болгар к болгарам. Второй – не следует разделять то, что уже объединилось и чувствует себя одним целым. Как говорил мой прадед Николай Павлович, нет у меня ни немца, ни великоросса, ни еврея, ни малоросса, а только верноподданные и скверноподданные. Теперь у нас будет такая политика, что к русскому национальному ядру, обеспечивающему прочность нашего государства, мы присоединим и другие народы, чтобы они, в полном соответствии с учением господина Гегеля о диалектике, чувствовали свое разнообразие в культурной жизни и единообразие в политических целях, а также исторической судьбе. Dixi! Я так сказала! А теперь давайте прекратим разговоры о политике и переключимся на радости жизни. Сегодня с войны вернулись мой дорогой муж и наш общий друг Сосо, к которому мы чувствуем наше благоволение.
31 января 1908 года, 12:05. Санкт-Петербург, Зимний Дворец, Малахитовая гостиная.
Аудиенция, которую императрица Ольга дала графине де Гусман, носила частный характер. Присутствовали сама государыня с супругом, канцлер Одинцов, первая статс-дама Дарья Михайловна, прошлый куратор фигурантки полковник Мартынов и нынешний – полковник Баев. Ах да, помимо этой блистательной компании, тут находится скромный сердечный друг графини де Гусман – он же Хосе де Оцеро, он же Коба, он же Сосо, он же Иосиф Джугашвили.
Ольга встретила свою гостью чрезвычайно приветливо; не переменившись в лице, обняла и расцеловала в обе щеки.
– Весьма рада видеть у себя столь добродетельную и храбрую особу, – сказала императрица, закончив с поцелуйным обрядом. – Наш общий друг Сосо рассказал о вас, донна Мария, много хорошего.
– Ваше Императорское Величество, – покраснела от смущения Мария де Гусман, – я совершенно недостойна Ваших похвал. Откуда вы знаете, ведь у меня за спиной может иметься самое темное прошлое, другое имя и род занятий, а также, с точки зрения Высшего Света, более чем сомнительное происхождение…
– Достойны, милочка, и никак иначе, – отрезала императрица. – Уверяю вас, что темное прошлое вашей прежней жизни не имеет к вашему светлому настоящему почти никакого отношения. То, что было раньше, забыто и похоронено во тьме. За все грехи, совершенные вашим прошлым воплощением, вы понесли заслуженные страдания, но не сломались, а преобразились и обрели новую жизнь. Теперь Мы знаем аргентинскую графиню Марию Луизу Изабеллу Эсмеральду де Гусман, а несчастная Дора Бриллиант, по которой мы скорбим, умерла, и больше нет ее.
– Дора Бриллиант, – осторожно сказала Мария де Гусман, – боролась за счастье людей, отчего и пострадала…
– Мы тоже боремся за счастье людей, – парировала императрица, – и делаем это не ради одобрения образованной публики и обретения народной любви. К этому нас побуждают наша совесть, которая говорит, что кому много дано, с того много и спросится, а также государственные интересы, требующие, чтобы народ в Нашей богоспасаемой Державе был многочисленным, разнообразным культурно, довольным и зажиточным. И несчастные соплеменники Доры Бриллиант – не исключение. Только мы знаем, что на огромную глыбу людского горя и нищеты бесполезно бросаться с кулаками. Действовать следует хоть решительно, но аккуратно, и при этом четко соразмерять свои силы. Наш брат, которого так ненавидела Дора Бриллиант, не обладает способностью чувствовать Нашу огромную страну как самого себя, зато Мы наделены этим даром в полной мере. Шаг за шагом, медленно, но неотвратимо Мы делаем все возможное, чтобы уврачевать накопившиеся с былых времен раны и язвы. Спешка в таких делах хуже бездействия, ибо, торопясь, вместо одних ран можно нанести другие, не менее опасные.
