Час героев - Александр Афанасьев

Глядя на все это, Марк Уильямс не мог поверить своим глазам. Для него неразобранная корзина входящих была чем-то вроде смертного греха – по крайней мере, не сильно отличалась по тяжести последствий. Вот теперь понятно, почему до сих пор руководитель Талибана мулла Мухаммед Омар находится на свободе! Потому что никто здесь даже не утруждает себя работой с информацией, которая поступает – она просто ссыпается в мусорную корзину. Да, мистер Микулич был прав – бардак, каленым железом тут все выжигать надо...

...просчитал варианты. Я не вижу здесь главного – шанса. Понимаешь, шанса! Хочешь, скажу – как делаются дела?

– Хотел бы послушать, сэр.

– Расскажу. У каждого крупного боевика, тем более у того, кого вы намереваетесь грохнуть – есть убежища. Очень надежные убежища, что по ту сторону границы, что по эту. Чаще всего – это убежища у дальних родственников или членов рода, в крайнем случае, племени. Здесь совершенно другие понятия о родстве, парень. Это у нас родители живут для себя, а дети сдают родителей в дом престарелых, здесь никто и никогда не сделает такое. Все живут в одном доме, семьи живут в одном кишлаке, держатся друг за друга. Пришлые боевики, люди из Аль-Каиды либо берут жен из местных, чтобы породниться, либо не суются сюда, на эту сторону границы, на длительное время. Джихад здесь для многих значит очень мало, кто бы что ни говорил, – и того, кто ведет джихад – предадут за понюх табаку. Но здесь никогда не предадут родственника. Мы это знаем. И они это знают. Пуштун пуштуну брат, если кто-то предаст и об этом узнают – это будет позором не только для него, но и для всех его родственников. Вот почему – в моей корзине для входящих всегда омерзительно воняет дерьмом. Но если ты терпелив и умеешь работать, парень, – их можно перехитрить. Это как рыбалка, понимаешь? Ты закидываешь леску с крючком на конце и червяком на крючке и говоришь тем самым рыбе – смотри, как вкусно! Хочешь попробовать? Если даже у тебя есть рыболовный сонар и ты можешь видеть, где рыба, ты же не ныряешь за ней, чтобы схватить руками, ты просто готовишь крючок с червяком, прикармливаешь какое-то место, которое нравится рыбе, закидываешь удочку и ждешь. И если тебе повезет, парень, – рыба поверит тебе и схватит червяка с крючком. И тогда, если ты не прозеваешь и сумеешь выбрать леску – рыба будет твоей.

Так и тут. Ты должен не искать, где находится тот или иной террорист – если и найдешь, то случайно, – а придумать что-то такое, чтобы заставить его прийти туда, куда нужно тебе. И если он поверит тебе и придет – тут у тебя будет игра на твоих правилах, а не на его. Возможно, ты эту игру и выиграешь.

Уильямсу пришлось приложить усилие, чтобы переварить все это.

– Как бы то ни было, сэр, это приказ директора. Мы должны его исполнять. И кроме того – мне бы хотелось поговорить о группе «Ромео».

– Ты еще произносил эти слова кому-нибудь? – резко перебил спецпредставитель.

– Какие именно?

– Группа «Ромео».

– Нет, никому, сэр.

– И не произноси. Группы «Ромео» не существует. Ее нет в природе. Нет, и никогда не было. Если у вас в Вашингтоне идут разговоры про группу «Ромео» – значит, дело неладно. Пошли, распишемся в журнале за секретные документы, и я заселю тебя в гостиницу. Резкая смена часовых поясов и местный климат – не лучшее сочетание...

Избавившись от «умного подонка», как называл таких людей Теннисон, путем заселения означенного подонка в гостиницу «Кабул», в номер, который прослушивался – спецпредставитель директора НРС немедленно поехал в другое место. Когда-то в этом здании, когда здесь были коммунисты – был районный комитет партии, потом, когда сюда пришли исламисты – здесь был районный исламский комитет, а потом, когда пришли талибы – здесь был срач. Талибы жили как звери, они могли испражняться в пустых комнатах дома, который заняли, простреливать и проламывать стены; уходя, они взяли из Кабула все, что только можно было унести с собой. Потом, когда пришли американцы – они убрали здесь срач и приспособили здание для допросов и содержания тех, кто причастен к террористической активности, но кого нельзя убить. Здесь было хорошее энергоснабжение, магистральное, а не от дизеля – и поэтому американцы оборудовали здесь и пыточную, самую крупную в Кабуле, если не считать пыточных, принадлежащих афганским органам власти. Пытали в основном водой, редко током, чтобы не оставлять следов.

Спецпредставителя здесь хорошо знали, но все же проверили документы. Охрана осталась снаружи, он же прошел тамбур, пошел по коридору первого этажа, застеленному линолеумом, – его почему-то не помыли сегодня, и остались следы. Заведение было устроено так: в оборудованном уже при ЦРУ обширном двухэтажном подвале содержали арестованных, на первом этаже пытали и до-прашивали, на втором этаже работали следователи. Допросных было много, и сейчас, на четырнадцатый год войны, их откровенно не хватало.

Теннисон подошел к дежурному – его пост был оборудован там, где раньше был парадный вход, а вход в этом здании ныне был там, где раньше был запасной вход. По левую руку от поста дежурного была караулка, где сидел усиленный наряд охраны и отдыхали конвоиры из бодрствующей смены. На службу сюда направляли тех, кто в чем-либо провинился – но были и такие, кто вызывался добровольно, потому что им нравилось смотреть, как людей пытают и иногда ликвидируют. Сейчас в караулке громко ржали, а за столом дежурного сидел молодой мексиканец с модной бородкой готи и в американской военной форме, он жевал жвачку и читал комикс.

– Сэр?

– Заключенный три-шесть-семь, – сухо сказал Теннисон, – какая из допросных свободна?

Мексиканец сверился с журналом.

– Могу предложить пятую и тринадцатую, сэр. Пока свободны.

– Пятую.

Спецпредставитель был немного суеверен.

– Хорошо, сэр. Ваше удостоверение.

Задержанные, которые сидели здесь, числились за спецпредставителем Теннисоном, они сидели в отдельном крыле и находились под отдельной охраной. Иногда их вывозили – якобы на следственные действия, иногда даже на несколько суток. Но обычно они сидели здесь – если не находились на задании.

Мексиканец сверился со списком, проверил полномочия владельца удостоверения, сделал запись, Теннисон расписался за задержанного. Тюрьма, если так вдуматься – лучшее место, чтобы там находилась группа «Ромео», происходила постоянная утечка информации, и никакая, даже самая надежная и засекреченная, военная база не могла служить надежным пристанищем для группы, которой не существует. «Бригадный генерал» получил ключ от допросной – старомодный, со стальной биркой, как раньше выдавали в дешевых мотелях.

Потом мексиканец взялся за микрофон – все было так устроено, что выход из подземелий был только один – через дежурку с бодрствующей сменой охраны.

– Парни, кто там... Заключенного три-шесть-семь поднять в пятую камеру!

Спецпредставитель Теннисон только успел освоиться в допросной, установить магнитофон – как в дверь ввалились «выводящие». Они были вооружены шокерами, специальными пистолетами шестьдесят восьмого калибра с пулями, сбивающими человека с ног, и больше ничем. Огнестрельное оружие было не у выводящих – а только у охраны наверху, из тех, кто не спускался в подземелье. Это было сделано для того, чтобы не допустить попадания боевого оружия в руки заключенных. У заключенного, которого они привели, были связаны руки, ноги, на голове был черный колпак.

– Заключенный три-шесть-семь доставлен, сэр!

Отрапортовав, один из охранников умышленно толкнул заключенного так, чтобы он упал на пол. За время работы здесь подобрался контингент настоящих садистов, людей, любящих причинять боль другим людям, причиняющих ее при первой возможности и получающих от этого удовольствие. Даже малейшая возможность унизить связанного человека никогда ими не упускалась.

– Закройте дверь, – сказал «бригадный генерал».

– Да, сэр.

Когда дверь закрылась – Теннисон достал нож, перерезал путы на руках и ногах заключенного, снял колпак с головы, помог ему подняться. Потом включил магнитофон – на нем была дикая какофония криков пытаемого человека. Она совпадала по тембру с человеческим голосом – пусть тот, кто попробует прослушать, потом поработает с тем, что получилось, попробует отделить фон от человеческого голоса.

– Как дела? – спросил он по-русски, он не знал русского языка, но наиболее ходовые выражения, в пределах офицерского разговорника, знал. Работая с русскими – он учил русский язык.

– Могло быть и лучше... – ответил бородатый пожилой моджахед по-английски, – пребывание в камере, даже если тебя не бьют и нормально кормят, не способствует бодрости духа.

Когда спецпредставитель слушал новости, с ритуальными плясками вокруг костра в Вашингтоне – иногда его охватывало бешенство. В администрации президента собрались все те, кто желал войны, все те, кто ее жаждал. Война, по их мнению, должна была стать ярким свидетельством того, что США является лидером цивилизованного мира, что США по-прежнему способны и готовы нести факел свободы по всему миру. Когда ублюдочное восточноевропейское лобби продавило вопрос о вооруженном вмешательстве в ситуацию на Украине – прозвенел первый звонок, спецпредставитель был готов к тому, что русские взбунтуются, откажутся выполнять приказы, и все то, что шло до сей поры так хорошо – полетит в тартарары. По неизвестным ему причинам русские не стали бунтовать, не разорвали контракт и продолжили службу – проще всего было предположить, что из-за денег, но дело было не в деньгах, спецпредставитель не мог понять, почему, и сильно нервничал от этого. Потом, когда стало понятно, что на Украине завязли, и те же ублюдки, которые все это начали, возопили о необходимости вооруженного вмешательства в ситуацию в самой России – это вызывало еще большее бешенство. Ему хотелось взять этих молодых хлыщей с труднопроизносимыми фамилиями и университетскими дипломами, притащить их сюда, в место, где пахнет блевотиной и кровью, и сказать – вот, ублюдки, смотрите! Эти русские служат здесь, ради секретности они живут здесь, как звери в норах, и выходят только для того, чтобы уничтожать муджиков! Кто-нибудь из вас готов так же – жить, как крыса в норе, и выходить оттуда только, чтобы убивать врагов Америки? Вы, гребаные ублюдки, которые в жизни не держали в руках ничего опаснее старой бритвы – готовы быть такими, как они? Готовы так же, не на словах, а делами защищать Америку? Если нет – то какого же беса вы творите, какого беса вы хотите еще одной войны, которая нас похоронит?!