Ночная музыка - Джоджо Мойес

Он нахмурился. Интересно, как лиса может открыть дверь, тем более такую тяжелую? Он подошел поближе, ухватился за край двери и дернул. Затем шагнул внутрь, дав глазам привыкнуть к темноте. Скулеж прекратился.

Тьерри увидел перед собой Г-образное помещение. Когда он прикрыл дверь и спустился по лестнице, жалобное попискивание возобновилось. Мальчик пошел на шум и увидел знакомую картину. Он наклонился достать из коробки одного из щенков Байрона, а затем крепко прижал его к себе. Должно быть, Байрон оставил их здесь для безопасности, пока он где-то работает.

Тьерри уселся на бетонный пол, чтобы щенки могли забраться на него и лизнуть прямо в лицо, что, по словам сестры, было отвратительно.

И только когда собачата немного успокоились, Тьерри заметил, что их коробка не единственная вещь в комнате. В углу стоял складной стул, на брезенте лежал спальный мешок, возле него – рюкзак и парочка мешков. Рядом собачьи миски. На краю крошечной раковины – стаканчик с пастой и зубной щеткой. Тьерри выдавил прямо в рот ментолового червячка из тюбика с пастой. Интересно, и зачем это Байрону понадобилось разбивать здесь лагерь?

– Тьерри! – послышался сверху голос матери. – Кушать пора! Тьерри!

Он осторожно положил зубную пасту на место.

– Тс! – сказал он собакам, приложив палец к губам. – Тс!

Тьерри знал о секретах абсолютно все, знал он и то, почему некоторые вещи лучше держать при себе, ну а кроме того, он не хотел, чтобы Байрон понял, что разворошили его гнездо.

Руки помнят ноты даже тогда, когда музыка давно отзвучала. И точно так же руки Изабеллы сохраняли тактильную память о прежней скрипке еще долго после того, как она с ней рассталась. Изабелла размышляла об этом, представляя, что исполняет Дворжака; она вспоминала дрожание струн и корпус скрипки Гварнери под подбородком. Наверное, у нее уже никогда не будет такой скрипки, она никогда не услышит ее бархатный тембр, не почувствует дрожание струн. Ну и ладно, пора успокоиться, незаменимых вещей не бывает, сказала она себе.

После суматошливых весенних месяцев лето принесло ей определенное спокойствие. Ее огород радовал глаз, она купила большую морозильную камеру для запасов, которую поставила в столовой, а теперь, с началом каникул, Китти взяла на себя кур, среди которых были кохинхинки, маленькие бентамки и огромные рыжевато-желтые орпингтоны. Яйца и цыплята приносили небольшой, но стабильный доход. Днем двери дома оставались распахнутыми настежь, поэтому Изабелла нередко находила на диване петушка с ярким оперением и глазами-бусинками или курицу-несушку, сидящую на груде выстиранного белья. Изабеллу все это не слишком печалило, ведь смотреть, как Китти и Тьерри возятся с цыплятами, было для нее как бальзам на душу. Какое счастье, что дети перестали оплакивать свои утраты и начали хоть чему-то радоваться!

Тьерри, хвостом ходивший за Байроном, бóльшую часть времени проводил в лесу, откуда приносил грибы, листья для салата или вязанку хвороста на зиму. Изабелла с удовольствием представляла, как он криком подзывает к себе щенка, которого подарил ему Байрон. У Тьерри было такое счастливое лицо, когда он узнал о подаренной Байроном собаке, что Изабелла едва не расплакалась. Тьерри, ну скажи хоть что-нибудь, беззвучно умоляла она сына. Дай выход своей радости. Присвистни, завопи во все горло, как сделал бы на твоем месте любой нормальный мальчишка. Но Тьерри только молча подошел к ней, обхватив руками за талию. Изабелла обняла сына в ответ, скрыв от него свое разочарование.

– Ему скоро придется заняться дрессировкой щенка, – заметил стоявший рядом Байрон, и Изабелла вознесла к небесам безмолвную молитву, чтобы щенок, которого назвали Пеппером, заставил бы Тьерри снова заговорить.

В то утро Байрон учил ее колоть дрова. Конечно, она все делала не так. Топор оказался тупым. Просто поставить чурбак на колоду и разрубить его посередине опасно, поскольку можно повредить глаза. И вообще, лучше откалывать плахи ближе к краю. Байрон показал, как правильно извлечь топор, стукнув по нему молотком. А потом он разрубил чурбак одним мощным ударом.

– Вам полезно, – ухмыльнулся он. – Хорошо успокаивает нервы. Вроде терапии.

– Ну да, конечно. Если только я случайно не отрублю себе ногу.

Тем временем руки Изабеллы, не привыкшие иметь дело с колючими кустами крыжовника и малины, загрубели и покрылись царапинами. Пальцы были в порезах от разделки кроликов, а ладони – в мозолях от малярных работ. Изабелле очень хотелось сделать дом ярче и веселее. Конечно, Лора Маккарти и компания назвали бы самопалом неровно покрашенные полы и настенную живопись, желто-зеленым плющом украсившую стены на лестничных площадках. Но Изабелле, собственно, было наплевать. С каждым ярким мазком их жилище из временного пристанища, где они с Китти и Тьерри оказались по воле судьбы, постепенно превращалось в настоящий дом.

Но Испанский дом обладал очень странной особенностью, в наличии которой она смогла признаться себе только после того, как Китти однажды заметила: «Мне нравится наш дом. Гораздо больше, чем тогда, когда мы только сюда въехали. Даже со всеми этими дырами в стенах и вечным бедламом. Но тут почему-то никогда не возникает ощущения настоящего дома, правда?»

Изабелла пыталась ее разубедить, говоря, что, дескать, никому полработы не показывают, а потому еще рано судить. Она что-то плела насчет новых окон и ванных комнат, в глубине души отлично понимая, что Китти права.

Неужели это из-за того, что тут нет тебя? – мысленно обращалась она к Лорану? Неужели без тебя мы не можем чувствовать себя как дома?

И все это время Изабелла старательно избегала Мэтта Маккарти, насколько возможно было избегать человека, каждый божий день крутившегося поблизости. Иногда у нее неплохо получалось. Например, когда она давала уроки игры на скрипке, которые всей душой ненавидела. Изабелла разработала разнообразные стратегии с целью не оставаться с ним наедине: угощая чаем, старалась держаться поближе к Байрону или другим рабочим; просила детей составить ей компанию, если надо было что-то срочно решить; все деловые разговоры приберегала на тот случай, когда Мэтт приходил с сыном. Тем временем Мэтт, ставший чуть менее жизнерадостным и разговорчивым, словно нарочно тянул время.

Изабелла заметила, что в отношениях отца и сына образовалась трещина. Они практически не общались, а Энтони смотрел на Мэтта с плохо скрываемым отвращением. Однако с самой Изабеллой мальчик был крайне любезен, из чего она сделала вывод, что он ничего не знал о ее отношениях с Мэттом. Время от времени она спиной чувствовала обжигающий взгляд Мэтта, но ей удавалось путем сложного лавирования избегать выяснения отношений.