Ночная музыка - Джоджо Мойес

Ответом ей стала длинная пауза. Похоже, барменшам в пабах было не привыкать к дипломатическим уловкам.

«Да, – ответила девушка. – Но он уже ушел».

А десять минут спустя она услышала шуршание шин по гравийной дорожке. Лору терзали сомнения, то ли ей радоваться, что он действительно был в пабе и наконец вернулся, то ли расстраиваться, что он не поднялся наверх. Поскольку она не знала, как поступить, если бы он выбрал последнее. Она вообще теперь ничего не знала. Лора вспомнила, как Николас держал ее за руку и говорил, что ее муж – дурак. Она тогда ужасно смутилась и отдернула руку. Лора будто снова услышала, как рассказывает Николасу самые темные секреты своего замужества, и внезапно почувствовала себя предательницей. Николас так пристально на нее смотрел. И все, что ей оставалось сделать – тут уж она не сомневалась, – это подать сигнал. Да, она рассказала ему слишком много, но в остальном совесть ее была чиста.

Клочок бумаги с нацарапанным на нем номером лежал в кармане штанов, в которых она работала в саду. Эх, надо было сразу выбросить его, говорила она себе. Хотя это, в сущности, ничего не изменило бы, ведь Мэтт в любом случае не узнал о ее благородном порыве. Он просто наорал на нее, укатил в паб и вернулся домой вусмерть пьяный.

Лора села на кровати, потирая виски. В голове царил полный сумбур, и она понимала: надо срочно что-то делать. А что говорили ей подруги? Ты хочешь быть правой или счастливой? Ей следует извиниться. Постараться сдвинуть их отношения с мертвой точки.

Она уже подошла к двери спальни, как вдруг услышала, что муж звонит кому-то по телефону. Должно быть, по сотовому, поскольку телефон возле кровати даже не звякнул. Лора бесшумно вышла на площадку, ступая босыми ногами по бежевому ковру.

– Это я, – донесся до нее голос Мэтта. – Мне надо кое-что тебе сказать. Возьми трубку. Я все понял. – Он замолчал, и Лора напряглась, пытаясь определить, отвечает ли Мэтту его абонент. – Ты должна взять трубку, – продолжил он. – Ну пожалуйста, возьми трубку… Послушай, я хочу сказать тебе о своих чувствах. Все, о чем мы говорили после той ночи, было досадной ошибкой. Ведь я знаю, почему ты расстраиваешься. Наверняка из-за Лоры. Ты ведь не похожа на… Ты не похожа на других женщин. Но я еще никогда тебя такой не видел… Понимаешь, о чем я? Для меня тот случай вовсе не легкая интрижка на стороне… Мы можем быть счастливы вместе, ты и я, в твоем доме. Есть только ты, Изабелла. Только ты…

Лора поняла, что жизнь кончена. Еще немножко – и она упадет в обморок.

– Позвони мне. – У ее мужа заплетался язык. – Если надо, я буду ждать твоего звонка всю ночь. Но я знаю…

Похоже, в конце концов он заснул. А этажом выше Лора Маккарти вошла, словно сомнамбула, в спальню и прикрыла за собой дверь. Сняла халат, аккуратно сложила его в изножье кровати, подошла к окну и раздвинула шторы. Сквозь деревья виднелись смутные очертания Испанского дома и одинокий огонек на верхнем этаже. Лора прислушалась к далеким звукам музыки. Зов сирены, подумала она, содрогаясь от душевной боли. Зов сирены.

17

Разумеется, Изабелла не стала бы в этом признаваться, но леса вокруг Испанского дома напоминали ей море, изменчивое и капризное, – источник опасности и радости одновременно. Уже несколько месяцев спустя Изабелла поняла, что ее восприятие леса было зеркальным отражением собственных эмоций. По ночам, когда ей было хуже всего, лес казался пугающе черным, несущим неведомое зло. Но когда ее дети, заливисто смеясь, бегали между деревьями вместе со своим щенком, лес казался ей чудесными райскими кущами. Ведь в лесной чаще Тьерри снова обретал голос, и вообще Изабелла не могла не видеть благотворного влияния леса на их жизнь, ведь он служил своеобразным барьером, отделяющим их семью от враждебного мира.

И вот теперь, в этот рассветный час, лес нес мир и покой ее душе, а пение птиц помогало справиться с сумятицей в голове. Лечило и успокаивало.

– Осторожнее. Смотрите под ноги. – Шедший рядом с ней Байрон указал на змеящиеся по земле толстые корни.

Она поправила висевшую на поясе корзину с грибами и замедлила шаг, чтобы положить ружье на плечо.

– Ничего не понимаю. Я вроде бы научилась целиться. И вполне навострилась стрелять по банкам. Могу даже попасть в кирпич с тридцати футов. Но здесь почему-то не успею я поднять ружье, как мои мишени моментально исчезают.

– Может, вы производите слишком много шума, – ответил Байрон. – И, сами того не подозревая, пугаете добычу.

– Не думаю, – ответила Изабелла, обходя заросли крапивы. – Я очень тихо.

– Скажите, а на охоту вы отправляетесь в положенное время? Ведь их тут просто великое множество.

– Поздним вечером, как вы и велели. Или рано утром. Байрон, их здесь действительно хватает. Я вижу их повсюду.

Он протянул ей руку, чтобы помочь перебраться через канаву. Изабелла с благодарностью приняла помощь, хотя, если честно, больше в ней не нуждалась. За последние несколько месяцев она окрепла и накачала мускулы от хождения по пересеченной местности, подъема тяжестей и бесконечных малярных работ. И если раньше она знала о своем теле лишь то, что ее рука может держать скрипку, то теперь не могла нарадоваться своей отличной физической форме.

– И вы больше не надеваете вашего ярко-синего пальто, – заметил Байрон.

– Нет. Я больше не надеваю своего ярко-синего пальто, – ухмыльнулась Изабелла.

– А вы учитываете направление ветра? – спросил он. – Если вы идете за ними по ветру, они учуют ваш запах гораздо раньше, чем вас увидят. Как бы осторожны вы ни были.

– А это мне зачем? – поинтересовалась она, показав на тонкий зеленый шарф, которым он велел обмотать шею.

– Маскировка. Чтобы кролик не видел вашего лица.

– Значит, чтобы он меня не узнал? – рассмеялась она. – Это что, вроде капюшона палача?

– Хотите верьте, хотите нет, но кролики очень смышленые. Ни одно животное не умеет так хорошо чуять хищников.

Изабелла проследовала за ним до опушки леса.

– Надо же, в жизни не подумала бы, что я хищник!

Сегодня он не взял с собой собак. Слишком уж они возбуждены по утрам, сказал он, когда она, еще полусонная, открыла ему заднюю дверь. Спугнут любую дичь в радиусе пяти миль. Он явно давно ее ждал, хотя она просила зайти за ней около половины шестого.

Уже в третий раз он составлял Изабелле компанию, причем всегда рано утром, до начала работы у Мэтта. Сразу после рассвета лучшее время суток, сказал Байрон. Они видели молодых оленей, барсуков, лисицу с лисятами. Байрон показал ей фазанов, которых разводил для хозяина соседней фермы. Яркое оперение этих птиц плохо сочеталось со сдержанным зелено-коричневым ландшафтом; они напоминали индийских раджей, решивших почтить визитом английскую глубинку. Байрон надергал дикого щавеля и сурепки, нарвал листьев боярышника с живых изгородей, а потом рассказал Изабелле, как еще ребенком по дороге в школу лакомился лесными растениями. Однако Байрон не стал подносить дары леса к ее губам, как непременно сделал бы Мэтт, а осторожно положил их ей на ладонь. Изабелла избегала смотреть на его руки, она старалась не видеть в нем мужчину, поскольку боялась разрушить те хрупкие отношения, что между ними установились.