Лёшка-"студент" - Александр Каменский-Мальцев

Кириллов кивнул соглашаясь.

Через десять минут Лешка вошел в небольшой зал, где собрали боевиков группы «Каскад». Среди боевиков рядовых не было, все являлись офицерами. Солдаты в пятнистых комбинезонах, положив на колени автоматы, с интересом смотрели на вошедших. Тот, которого командир называл Сапогом, приветливо улыбнулся Ковалеву.

— Здравствуйте! — сказал генерал и успокаивающе махнул рукой. — Вставать не надо.

Впрочем, вставали эти ребята не очень-то охотно. Они знали себе цену и не пытались скрыть этого. Это была элита армии.

— Я, как вы знаете, начальник личной охраны президента, — сказал генерал. — Это, — он показал на Кириллова, — помощник президента. Это, — он показал на Ковалева, — человек, чью жизнь вам надо сохранить во что бы то ни стало. Только он может обезвредить оружие, находящееся на объекте, штурм которого, возможно, предстоит в ближайшие часы. Непосредственное командование над вашим подразделением я принимаю на себя. С этой минуты все распоряжения вашего бывшего командования считаются недействительными.

Офицеры слушали внимательно.

О том, что сказать спецназовцам, генерал с Ковалевым и Кирилловым обсудили заранее, и разногласий в этом вопросе между ними не возникло. Все Лешкины предложения принимались безоговорочно.

Кириллов вышел вперед.

— Ребята!.. — негромко сказал он. — В руках мятежников оказались несколько ядерных бомб. Вы уже знаете о штурме Останкино, Белого дома и знаете, кто руководил мятежом. Но, как оказалось, арестовали мы только главных зачинщиков, а те, кто оставался в тени, еще на свободе и продолжают действовать. Но главное — мы не знаем всех, не знаем, кто они, мы можем только догадываться об этом… Но бомбы во что бы то ни стало должны лежать в арсеналах! И мы с вашей помощью это сделаем. Сейчас с вами поговорит товарищ Ковалев.

Давно никто Лешку не называл «товарищем», и он машинально усмехнулся, но, глядя на серьезные лица перед собой, стер ухмылку с губ.

— Друзья!.. — проникновенно сказал он, вглядываясь в лица боевиков. — К сожалению, кровь ваших друзей уже пролилась… Мне очень жаль, поверьте! Но учтите, что под удар бомб, которыми завладели мятежники, могут попасть ваши жены, ваши дети и ваши соседи. Бомбы рядом с городом — и кто ими владеет, мы не знаем! Вас много лет готовили к тому, чтобы однажды, когда мир, когда ваш дом окажется в опасности, защитить его! Вы знаете о предательстве вице-президента, который клялся в верности президенту офицерской честью! Неужели вы, да хоть один из вас, сможете точно так же отбросить свою честь?! Нет!!! Я не верю этому! — Лешка чувствовал, как все больше овладевает вниманием аудитории, он не только чувствовал, он видел, что каждое его слово впечатывается в мозг боевиков.

Только с одной стороны он ощущал сопротивление — со стороны генерала. Краем глаза он увидел, как генерал что-то шепнул Кириллову и они тихо вышли из зала. Управлять вниманием слушателей сразу стало легче.

— Вы — гордость армии, вы — ее эталон! — говорил Лешка, все больше загораясь сам. — Вы смеетесь, глядя на экране кинотеатра, как кто-то пытается подражать вам, не зная и капли того, что знаете и умеете вы! Но учтите, что на этот раз вы должны показать все, на что вы способны и даже больше!.. Все выложить, потому что всего лишь одна ошибка, всего лишь одно мгновение растерявшегося товарища может дать возможность преступникам взорвать эту бомбу! И тогда не останется на земле не только того, кто замешкался, не будет и вас, ваших товарищей, потому что все вы будете рядом!.. Буду рядом и я… Вы ходили друг к другу в гости, вместе ели хлеб, пили водку, любили женщин… Не думайте о себе, думайте о друге и деле, которое выполняете! Никаких эмоций! Никаких отвлечений! Сейчас на карту поставлена судьба России. Выполнять только мои команды и команды генерала! Никаких!!! — повторил Лешка, пытаясь заставить не то что понять, а вбить последние слова в головы слушающих. — Только мы знаем, как обезвредить бомбу, все остальные, даже бывшие ваши начальники, в силу своей некомпетентности могут отдать неверный приказ — и бомба взорвется! Я не прошу вас сохранить себя, нет, я не прошу сохранить страну. Если такая бомба взорвется здесь, в Москве, через месяц вся страна будет воевать. Попробуй объясни потом, кто был виноват! Вы знаете, насколько трудно живется России, и от вас сейчас зависит, будет ли еще трудней. Но помните, нет сейчас одного человека, от которого бы зависел мир. Только вместе и только четко выполняя команды мы можем добраться до бомбы… Я верю в вас, верю, что вы все сможете. А я буду рядом… С вами…

Ковалев еще раз обвел взглядом собравшихся, повернулся и вышел из зала.

— Судя по выступлению, вам не раз приходилось говорить вот так? — спросил Кириллов, с уважением глядя на Лешку. — Здорово!

— Приходилось… — ответил Ковалев, не уточняя где.

— Генералу потребуется сорок минут, чтобы собрать своих людей, — сказал Кириллов. — Вы можете пока отдохнуть в моей комнате, вы должны быть бодры…

— Хорошо.

Они опять вернулись в кабинет Кириллова, и Лешка прилег на диван в комнате отдыха помощника президента. Он лежал, смотрел в потолок и неожиданно улыбнулся, вспомнив, где и при каких обстоятельствах ему пришлось в последний раз говорить перед большим количеством людей. Это было в зоне…

Администрация советских колоний, впрочем, как и всех тюрем мира, постоянно озабочена проблемой управления поведением большого количества криминально настроенных личностей, а если учесть, что кое-где существуют тысячные зоны, где, кроме поддержания порядка, еще и необходимо, чтобы зэки «пахали», выполняя двойные нормы выработки при полном отсутствии калорийной пищи, можно понять, почему эта проблема для МВД являлась достаточно актуальной. Коммунисты всегда использовали принцип «разделяй и властвуй». Для этого они поощряли тех, кто так или иначе не сжился с основной массой заключенных. Им они давали власть, и пусть эта власть на первый взгляд покажется мизерной, но это была реальная власть. На все должности внутри колонии, а это столовая, библиотека, клуб и так далее, менты ставили только таких, кто соглашался сообщать администрации планы и намерения тех, кто не признавал право администрации на власть. Но сколько людей можно поставить на такие должности? Мало. Потому что надо еще и производить продукцию, делать план… И тогда по образу и подобию властей всей страны внутри зоны начали создавать дружины. Только там это называли чуть-чуть по-другому. Более точно — «козлы». Люди, согласившиеся следить за порядком внутри зоны, освобождались от работы, им перепадали другие льготы типа чуть лучшей кормежки, а если учесть, что зэки в этой стране всегда жили впроголодь, а доносы являлись политикой правительства, желающих продаться было много. И за тех, кто не работал, надо было «пахать» остальным…

Но такая практика, мягко говоря, не совсем согласовывалась с исправительным кодексом, считающимся «законом». Ведь каким бы «исправившимся» не становился заключенный, преступником, притом потенциальным, он оставался! Дорвавшись до власти, продавшиеся зэки начинали сами решать, кого им посадить в карцер, кого — помиловать, а кому — переломать ребра. И ломали…

Наказывать «помогающих» администрация не могла, да и не хотела, тогда где им взять других?.. Ведь эти могут отказаться!.. Да и делали-то они как раз то, чем должна заниматься сама администрация… Пусть и с превышением полномочий…

В общем, однажды Лешка организовал бунт в зоне против «дружин порядка».

За ночь, пока внутри колонии не оставалось ни одного человека в погонах, переловили почти всех, согласившихся «наводить порядок» среди заключенных. И только красноречие Лешки и Бог спасли пойманных от смерти. А он толкал речь в защиту «козлов» не потому, что сочувствовал им, а потому, что знал — убьют кого-то из предателей, ему первому грозит большой срок и смена режима содержания на еще более строгий…

Администрация, если не пресекла такой бунт в зародыше, естественно, тоже страдала от своего начальства, а вот если трупов не было… Тогда ничего! Подумаешь, мелочь, зэки друг другу пару-тройку десятков предплечий сломали… Пустяк! Вот если бы они, сволочи, в конторе колонии портреты Ленина с Дзержинским разорвали!..

Лешка отогнал воспоминания и подумал о сыне. Ему остро захотелось увидеть его.

— Малыш! — позвал он мысленно. — Костик мой, отзовись!..

Ковалев попытался представить себе, что сейчас чувствует его сын. Лешку потянуло в сон, и он сразу успокоился, когда понял, что мальчик спит. Как спит, это вопрос второй, главное — что пока он спокоен, а значит, какое-то время и Лешка может не волноваться за его психику.

Ковалев очень боялся за Костю и в первую очередь потому, что знал, насколько тот впечатлителен. Малыш уже перенес сильнейший стресс, когда перед Лешкиным побегом из тюрьмы оказался над районом начинающегося тайфуна, потом перенес еще более сильное потрясение, когда пролетал над островом в Северном море, где охотники дубинами убивали сотни морских котиков… Сын Ковалева видел самое ужасное, он чувствовал, как рядом убивают его папу, и все это ребенок перенес в детстве!.. А сейчас?..