Миссис По - Линн Каллен

– Полезно для крови, – сказал, видя мое изумление, китайский швейцар. – Жить долго-долго. – И он с грохотом захлопнул дверь, а я осталась на пустой зимней улице.

Я в недоумении продолжила путь, миновала «Астор-хауз», перед входом в который на крыльце дрожал от холода швейцар в синей ливрее, часовню Святого Павла, закрытую студию мистера Брэди и несколько особняков, первоначальные обитатели которых давно переселились в мир иной. Наконец замерзшие ноги принесли меня к воротам, ведущим на погост церкви Святой Троицы. Я запрокинула голову. Шпиль колокольни, самое высокое в городе строение, строгий, надменный, бросающий вызов самой Природе, пронзал стылое белое небо.

Что-то было ужасно неправильно.

Я вошла в ворота церковного кладбища, потревоженные петли которых взвыли на морозе. Памятники усопшим, имена и даты на которых были занесены снегом, с немым неодобрением взирали на меня, прокладывавшую себе путь меж нагих скелетообразных деревьев. На ветку одного из них, каркнув, опустилась ворона, стряхнув мне на голову снежную пыль.

На ходу я тревожно озиралась по сторонам в поисках Эдгара, и любопытная ворона отслеживала каждое мое движение, тяжело перепархивая с ветки на ветку, словно чтобы лучше видеть. Скрываясь от ее взгляда, я поднялась по каменным ступеням крыльца, толкнула тяжелую боковую дверь и зашла в церковь, вдохнув ее холодный, застоявшийся воздух.

Под сводами огромного тихого храма стояли ряды пустовавших скамей. Просочившись сквозь плащи апостолов, изображенных на витражных окнах, дневной свет становился кроваво-красным. Впрочем, многие оконные проемы пока были всего лишь зияющими отверстиями в стене, наспех заколоченными досками. На месте алтаря, святая святых любой церкви, стояли козлы и возвышались строительные леса. Ни сегодня, ни в ближайшие дни ни один верующий не придет сюда, чтобы воздать хвалу Господу.

На ближайших ко мне козлах я заметила красную ленточку, а присмотревшись, увидела, что к ней привязан листок бумаги.

Дело рук миссис По? Против этого предположения свидетельствовал почерк Эдгара. Развернув листок, я прочла:

«Поднимись наверх, пожалуйста. Поспеши!»

Я огляделась по сторонам, но не увидела никакой лестницы. Куда же я должна подняться? Уже то, что Эдгар холодным зимним днем позвал меня в недостроенную церковь, было довольно странно, а теперь он вдобавок настаивает на том, чтобы встреча состоялась где-то наверху. Я почувствовала прилив страха и гнева. Почему бы нам не встретиться прямо тут?

Тут до моего слуха донесся приглушенный стук, и я затаила дыхание.

В здании завывал ветер, леса скрипели и трещали. Хоть я и уговаривала себя, что дело всего-навсего в сырых досках, горло перехватило от ужаса.

Наверху что-то промелькнуло.

– Эдгар? Это ты?

Снаружи рыдал ветер, он пробирался, свистя, сквозь щели в заколоченных окнах. Здание застонало, а потом настала тишина.

Я медленно двинулась вперед, и даже мое дыхание отдавалось эхом в этом огромном зале. Главная дверь храма была подперта какой-то деревяшкой, поэтому не закрывалась, а за ней, в притворе, одна из резных готических панелей неплотно прилегала к стене. Потайная дверь?

В притворе, темном и тесном, как пещера, было отчаянно холодно. Окутанная облачком собственного дыхания, я потянула панель на себя. За ней, будто в средневековой башне, во тьму уходила винтовая лестница.

Выровняв сбившееся дыхание, я уперлась руками в каменные стены и начала восхождение. Я поднималась по спирали все выше и выше и, наконец, задыхаясь, остановилась перед дверью. Толкнув ее, я оказалась перед входом в какое-то помещение, размеры которого невозможно было разглядеть в темноте.

Впереди что-то приглушенно стукнуло.

– Эдгар?

Почему он не отвечает?

Я уловила запах древесных опилок, мои глаза силились приспособиться к слабому свету, просачивающемуся сквозь окна-розы.[84] Таких окон было три, и они выходили на три из четырех сторон света. В полумраке я смогла разглядеть лишь нечто, напоминающее тюки хлопка, наваленные в центре помещения. Если не считать этих тюков, тут было холодно и пусто.

Над головой я ощутила какое-то движение воздуха, подняла глаза и во тьме скорее почувствовала, чем увидела массивный маятник, размером с целое дерево, мерно раскачивающийся взад-вперед.

Где же Эдгар?

Взгляд уперся в красный лоскут. Кокну была прислонена длинная лестница, а к ней алой лентой крепился свернутый в трубочку листок.

Над моей головой вдруг захлопали крылья, и я испуганно отшатнулась.

– Эдгар!

Мимо неспешно раскачивающегося маятника пролетел голубь и ударился в стену, взъерошив перья.

Испуганно схватившись за сердце, я увидела, что один из лепестков оконной розы не застеклен, как остальные. Наверно, бедная птица залетела через него сюда, а теперь не могла понять, как ей выбраться.

Свернутый листок молча манил меня к себе. Неуверенно ступая по грубому дощатому полу, я подошла к лестнице, взяла листок в руки, развернула и поднесла к свету. «Жди меня».

Я проследила взглядом за лестницей, которая высоко наверху упиралась в открытое окно. Мне не нравились подобные игры. Совсем не нравились. Нельзя так обращаться с женщиной, которая носит твоего ребенка, пусть даже ты не знаешь об этом, с болью подумала я. Мистер По не стал бы так поступать, если б любил меня.

Миссис Эллет говорила: чтобы на самом деле понять мистера По, нужно читать его книги. Он этого не отрицал. Будучи писательницей, я прекрасно знала, как много в каждом моем произведении от моей личности, неважно, входило это в мои намерения или нет.

В памяти замелькали страшные рассказы мистера По, героини которых, невинные женщины, были убиты: «Убийство Мари Роже»,[85] «Черный кот», «Падение дома Эшеров». Даже в «Овальном портрете» жена художника умирает, когда тот добивается успеха.

Безумие распространяется, будто капля чернил в воде, и скоро невозможно будет понять, кто безумен, а кто – нет.

Мистер Бартлетт предупреждал, что мистер По способен к насилию и вдобавок не имеет четких нравственных установок. Нужда, невзгоды, помешательство Виргинии привели поэта на самую грань, а потом, когда он тянулся ко мне, отчаянно нуждаясь в моей любви, я не подпускала его ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Быть может, его разум не выдержал этого? Быть может, он, не надеясь больше завладеть мною при жизни, решил владеть мною в смерти?

Наверху мягко бился о стены голубь. И неслышным, как легкое дыхание, было движение потревоженного гигантским маятником воздуха.

Мой взгляд упал на тюки. Кто-то сложил их прямо под маятником, словно чтобы с него было мягко падать. Я посмотрела выше, потом еще выше, пока наконец не разглядела сквозь темноту то самое место, где маятник крепился к толстой, будто мужская рука, веревке, и тут услышала отдаленный зов. Казалось, он донесся в этот подобный склепу зал из каких-то иных областей.

– Френсис! Подожди!

Сердце в груди зачастило. Это был мистер По. Он хотел, чтобы я оставалась на месте, пока меня не раздавит маятником. Разве он не написал похожий рассказ?[86] Это меня он хотел убить. Меня.

Я в отчаянии оглядела помещение. Уйти отсюда можно было только по винтовой лестнице, которая привела меня сюда. Но он может оказаться на ней прежде, чем я успею спуститься. Мой единственный шанс на спасение – окно. Добраться до него и звать на помощь.

Я стала карабкаться по приставной лестнице. А снизу, из притвора, послышались шаги Эдгара и его крик:

– Нет, Френсис! Стой!

Нога соскользнула со ступеньки, я ударилась подбородком и прикусила язык.

– Френсис!

Ощущая вкус крови во рту, я восстановила равновесие и снова устремилась наверх. Лестница закончилась чуть в стороне от окна. Дрожа и цепляясь за стену, я вытянулась на верхней ступеньке.

– Френсис, нет! Ты не сделаешь этого!

Сердце в груди подскочило, когда я всем телом бросилась на круглый подоконник. Высунувшись наружу через то место, где отсутствовало стекло, я почувствовала, что все мое тело в поту, несмотря на царящий в здании холод.

Мелкие льдинки секли мне лицо, голову, шею. Вдалеке я увидела Бэттери-парк, купол Кастл-гардена и пришвартованные в гавани корабли со свернутыми из-за снега парусами.

Внизу, далеко подо мной, по Бродвею не спеша ехали сани.

Я открыла рот, но не могла кричать – голова стала какой-то невесомой. Я чувствовала, как отделяется от тела душа и смотрит сверху на фигурку на лестнице, такую отчаявшуюся и перепуганную. Наконец мои легкие, словно пузырь, вытолкнули слово: «Помогите!»

Возница на санях огляделся по сторонам, будто услышав меня, но не догадался посмотреть вверх и уехал.