Глаза ребёнка - Ричард Паттерсон

— Чего ты боишься? — спросила она. — Прошу тебя, Крис, скажи мне.

Крис, казалось, не слышал ее. Но в его глазах она увидела невысказанную им правду: что бы он ни думал относительно причастности Джеймса Коулта, он понимал, что дело выходит за чисто политические рамки.

— Странные вещи происходят во время бессонницы. — Услышала Терри его голос. — Иногда явственно вижу, что меня забросили куда-то далеко, где нет тебя, и мне кажется, что я никогда не увижу, как взрослеет Карло. Психологическая мелодрама, вроде «Отверженных».

Терри нежно гладила его по голове, стараясь вспомнить выражение его лица и его голос, когда он сказал, что не убивал Рики.

— Так что же нам теперь делать? — задала она вопрос.

Крис, казалось, только что заметил ее присутствие. Повернувшись к ней, он спросил:

— Прямо сейчас?

— Да. Я не в состоянии справиться с этим сама, Крис. Ты должен помочь мне.

Он дотронулся ладонью до ее лица.

— Тебе одиноко?

— Мне не то что одиноко, Крис. Я просто одна.

Крис кивнул.

— Я понимаю тебя. Больше всего мечтаю о том, чтобы, когда все это кончится, мне уже не пришлось никогда отдаляться от тебя.

Впервые в этот день она почувствовала, что он рядом. Она перевернулась, подняла голову и заглянула в его глаза.

— Может, глупо об этом спрашивать, — сказал он. — Но все же, как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, отвратительно. У моей дочери серьезная депрессия, любимый отказывается говорить со мной, а полиция считает, что один из нас лишил жизни моего бывшего мужа.

— Это все?

— Не совсем, — упавшим голосом продолжала Тереза. — Почти каждую ночь меня преследует мой кошмар. Такое чувство, словно подсознание пытается внушить мне какую-то мысль.

Их взгляды встретились. На мгновение Терри показалось, что Крис хочет что-то сказать ей — хотя она не знала, что именно и почему. А потом он поцеловал ее, и это ощущение прошло.

— Я люблю тебя, — произнес он.

Ее рука скользнула вниз, задержавшись у него на животе.

— Ты одинок, — промолвила она. — И я одинока.

Он грустно улыбнулся в ответ. В следующее мгновение Терри почувствовала, как отозвалось его тело на ее прикосновение.

Паже почувствовал, как жизнь возвращается к нему. Он был не способен думать ни о чем другом, кроме Терри.

Его губы обследовали ее живот, грудь, теплую ложбинку у основания шеи. Все его чувства были подчинены одному — ощущать ее запах, осязать ее кожу. Голос женщины точно пульсировал внутри него.

Ни с кем другим не испытывал он ничего подобного.

Сейчас для него существовала только она одна. Он вошел в нее, и взгляды их встретились. На мгновение время остановилось.

Терри моргнула. Что-то вдруг оборвалось, словно изменилось течение. Ее тело под ним было неподвижно.

— Послушай, — прошептала она.

Теперь он услышал. Стук в дверь. Тихий и настойчивый, точно далекие удары колокола.

Они посмотрели друг на друга. Стук, однообразный и неумолимый, стал громче. Они все поняли.

Терри покачала головой.

— Придется, — сказал Паже. Выходя из нее, он еще раз посмотрел ей в глаза.

Стук не прекращался.

Паже нежно поцеловал Терри в губы и встал. Она молча наблюдала, как он неторопливо оделся — свитер, джинсы, мокасины.

Было ясно, что стук не прекратится.

А потом внезапно стало тихо.

Тишина. Слабый звук, как будто хрустнула ветка. Терри натянула простыню до самого подбородка.

Шаги. В дверном проеме возник силуэт Паже.

— Запри дверь, — произнес он, — и позвони Кэролайн.

Затем, держась за перила, он медленно спустился вниз по лестнице. Входная дверь была взломана. В прихожей стояли Монк с Линчем; здесь же находился молоденький полицейский, который в прошлый раз производил обыск.

— Все втроем? — спросил Паже.

В следующее мгновение полицейский снял с пояса наручники.

Монк поднял руку, показывая, чтобы тот не торопился. Взгляд его был холоден и, казалось, говорил, что никакого удовольствия эта миссия инспектору не доставляет.

— Вы являетесь обвиняемым по обвинительному акту большого жюри[25], — соблюдая формальность, сухо произнес он. — У нас есть санкция на ваш арест по подозрению в убийстве Рикардо Ариаса.

Монк зачитал его права.

Паже вдруг ощутил легкое головокружение, как от недостатка кислорода. Когда инспектор закончил, он лишь машинально кивнул, и тот взял его за руку. Кристофер услышал, как у него за спиной открылась дверь в спальню, но не обернулся. Монк через выломанную дверь вывел его из дома.

На улице было прохладно и тихо. Соседка, прогуливавшая бассета, проводила их изумленным взглядом.

У дома стояла ничем не приметная машина. Паже подвели к ней и посадили на заднее сиденье. Молоденький полицейский сел рядом с ним и защелкнул наручники на руках. Вид у полицейского был самодовольный и важный.

Линч с Монком сели впереди, и Монк завел двигатель. Когда они отъезжали от дома, Кристофер заметил машину Карло.

Карло резко затормозил, и когда Монк делал поворот, Паже в боковое стекло увидел изумленное лицо сына.

— Все в порядке, — одними губами произнес Паже. На ходу он заметил лишь, что Карло что-то кричит ему, и вслед за этим лицо его растаяло, как мираж.

Следующие несколько минут показались Паже сном. Мимо проносились какие-то смутные картины; потом они оказались в подземном гараже. Машина заехала в стальной бокс и остановилась.

Они были в здании суда, но у Паже перед глазами неизменно стояло лицо сына.

У него за спиной захлопнулись двери бокса.

Молодой полицейский вытолкнул Паже из машины, а Монк открыл переднюю дверь бокса, и они очутились в тесной клетушке перед лифтом. Когда за ними закрылись двери лифта, Паже в изнеможении привалился спиной к стене.

Кабинка дернулась и медленно поползла вверх. До того самого момента, пока лифт не остановился на шестом этаже и они не очутились в другом тесном «предбаннике», Паже преследовало ощущение нереальности происходящего.

Там их уже поджидал плотного сложения человек в темных очках — заместитель шерифа. Он открыл стальные засовы и повел Паже вместе с его эскортом по длинному коридору. Затем он открыл металлическую дверь и они окунулись в невообразимую какофонию звуков: в комнате было полно служащих из ведомства шерифа, которые надзирали за очередной партией арестантов, представлявших собой самые что ни на есть отбросы общества. Многие из «новоселов» кутузки — в зависимости от того, находились ли они в эйфории, не успев отойти от наркотиков, или испытывали «ломку» от недостатка последних, — орали благим матом или жалобно поскуливали. В дальнем конце комнаты какие-то клерки за столами, напоминавшими банковские конторки, регистрировали стоявших перед ними арестованных. При этом им приходилось драть глотку, чтобы перекрыть стоявший в воздухе гвалт; закодированные обозначения конкретных правонарушений они вводили в компьютер. В углу, раскинув ноги, сидел какой-то чернокожий гомик-трансвестит и с тихим плачем мочился прямо под себя. Запах мочи преследовал Паже неотступно, словно этот запах источали сами бетонные стены каземата. Здесь молоденький полицейский снял с Паже наручники.

— Сюда, — рявкнул заместитель шерифа и втолкнул Паже в тесную, с бетонными стенами комнатку, оборудованную металлическим унитазом. — Раздеться, — последовал равнодушный приказ.

Паже влился в безымянную череду тех, кто не имел ни прошлого, ни будущего, ни собственной личности, ни жизни, ни души.

Под тяжелым взглядом своего тюремщика Паже снял с себя одежду.

— Согнуться, — приказал тот.

Паже знал, что это означает: некоторые умудрялись проносить с собой оружие или наркотики, используя в качестве тайника прямую кишку. Крис попробовал собраться с мыслями.

Когда он был снова одет, его втолкнули в мрачный бетонный отстойник, примыкавший к комнатке, и велели ждать.

Около двадцати содержавшихся в отстойнике черных, латинов и азиатов апатично взирали на него, не успев оправиться от пережитого потрясения, связанного с арестом. Паже понимал, что угроза быть избитым или изнасилованным ждет его позже, после регистрации, когда его поместят в камерный блок. Он старался не смотреть ни на кого.

Необходимо было рассуждать трезво и без всяких эмоций. Мысли о Карло и о Терри следовало отложить на потом, до того времени, когда он выйдет отсюда.

Дверь открылась, и к нему подошел Монк.

— Я буду сопровождать вас, — сообщил он. — На время регистрации.

И снова череда видений: Монк сквозь толпу пробирается к окошку регистратора, помощник шерифа, усатый латиноамериканец, вносит в компьютер дело Паже — обвинение в убийстве Рикардо Ариаса, — имя, адрес, отпечатки пальцев, фото; в другом бетонном склепе у него снова берут отпечатки пальцев — одуряющий запах мочи, словно в армейском сортире; его сажают на деревянный стул, напоминающий электрический, и еще раз фотографируют. Через пуленепробиваемое стекло Паже видит своих товарищей по несчастью, дожидающихся в отстойнике своей очереди, и вдруг замечает обращенный на него немигающий взгляд молодого мускулистого чернокожего — взгляд исполнен праведного гнева, и Паже понимает, что ему не простят маленьких привилегий, которыми он здесь пользуется.