Средневековый детектив - Владимир Романовский

– Вот и награда, – снова пробормотал Осмол.

Старая Довеса встретила его заспанною руганью, но, услышав во дворе ржание, замолчала и подозрительно посмотрела на мужа, на котором лица не было. Выйдя во двор, колыхая телом, увидела она богатую повозку с богатой упряжью, молодую кобылу с тонкими мускулистыми ногами – и вернулась в дом. Осмол бросил кошель на стол и присел на ховлебенк, тупо глядя в стену. Довеса заметила, что свита на спине Осмола в крови. Но сперва все-таки заинтересовалась кошелем. Вывалив содержимое на стол, она забыла и о крови, и о лошади, и чуть ли не о самом Осмоле.

– Это же как же, как же, – забормотала она, перебирая монеты. – Да это же здесь же, здесь, не знаю, сколько…

– Двадцать две гривны, – тускло сказал Осмол.

– Двадцать две гривны!

– Да.

– Двадцать две гривны! Двадцать две!

– Гривны.

– Гривны! Ой. Ой, не могу. Что у тебя там за кровь на свите? – спросила она, не в силах оторвать глаз от золота.

– Не знаю.

– Двадцать две гривны?

Осмол встал, снял свиту, осмотрел, развязал гашник, стянул через голову рубаху, осмотрел. Кровищи-то.

Жена, поминутно оглядываясь на золото на столе, сходила за тряпкой и водой, оттерла Осмолу спину (он подвыл, но не сильно), осмотрела рану. Неглубокая. Ничего страшного.

– Заживет, – сказала она. – Надо перевязать, и заживет. Двадцать две. Это тебе столько за восемь ларчиков дали в Верхних Соснах? Да у них там денег несчитано! А что за лошадь с повозкой?

– Это я там купил. На вырученные деньги, – сказал ей Осмол. – Там лошади и повозки стоят всего ничего. Там главное – ларчики. Ходовой товар, Довеса. Как ларчик увидят – кидаются, любые деньги предлагают. Я думаю, что продешевил, можно было взять больше.

– Не может этого быть. Ну, Осмол, ну, муженек, кланяюсь тебе в пояс. Это ж я как болярыня знатная теперь жить буду. Сколько у тебя ларчиков осталось?

– А?

– Сколько осталось, говори, орясина?

– Дюжина наберется. И еще два доделать надо.

– Доделаешь сейчас же. А завтра отправляйся обратно в Верхние Сосны.

– Нет, туда я больше не поеду.

– Аспид! Что значит – не поеду? Когда такие деньжищи!

– Не поеду.

– Змей, как есть змей! – запричитала Довеса. – В кои-то веки получилась возможность деньги заграбастать, а он – не поеду! Подлец ты, Осмол.

– Ты видела – ранен я.

– Ну, напали на тебя на обратном пути разбойники. Подумаешь! Не каждый же раз они нападают.

– Хорошо, съезжу еще, отчего бы и не съездить, – согласился Осмол, начиная злиться. – А только я тебя, дуру нераспетую, с собою возьму в придаток.

– Меня? Зачем же мне такие участи страстные?

– Потому больше любых ларчиков ценят в Верхних Соснах старых толстых сварливых дур.

– Это как же? – растерялась Довеса.

– А так. Привязывают их к стене и колют копьем, пока не сдохнут. И за каждую сто гривен дают. Уж трех знакомых я там повстречал, вели своих баб на продажу. Над моими ларчиками посмеялись только – простота ты, Осмол, говорят, а настоящий, хвундамельный товар – вот он.

– Ну ты не ври, – сказала Довеса не очень уверенно. – Так не бывает. Не бывает ведь так.

– А двадцать две гривны за восемь ларчиков бывает?

– Но вот же, вот же деньги!

– Дура бессовестная и подлая, – сказал Осмол и ушел спать.

Рана его загноилась ночью, и он бредил. Но к утру, обильно вспотев, скрипя зубами от боли, почувствовал Осмол, что рана действительно не очень страшная. У Довесы ночью сделалось сильное сердцебиение в связи с двадцатью двумя гривнами, но и она под утро чувствовала себя неплохо. Дальнейшая судьба этой супружеской пары небезынтересна, но не имеет отношения к последующим событиям. Вернемся в предыдущую ночь, читатель.

***

Воеводы и боляре, собравшиеся в Валхалле, порешили, что к прибытию Житника все готово. В наличии имелось около шестисот человек, да в Новгороде сотня – вполне достаточно для начала, учитывая, то все наемники уехали кто в Киев, кто в Сигтуну. Можно было подождать, пока подтянутся остальные шесть тысяч, но и так слишком долго ждали. Рассвет Новгород встретит с новой властью, почти бескровно занявшей позиции. Уже образовались фракции; уже делили участки в детинце и около – кому какой.

***

Восемьдесят всадников подъехали к Верхним Соснам около двух часов пополуночи. Военачальник Ликургус по пути отдавал приказы, передававшиеся по цепочке, чтобы подчиненные попривыкли к командам по-славянски с греческими интонациями, и время от времени вставлял греческие фразы, известные всему воинству Европы – που προχωρεί, δίνω προσοχή, и прочие. Разделенные на десять отрядов, каждому отряду Ликургус назначил лидера, всадники остановились, глядя коней по холкам.

Не выезжая из леса, Ликургус оглядел поле перед княжеским комплексом. Шатров не было – захватчики планировали идти на Новгород за три часа до рассвета. Горели костры. Многие ратники дремали, остальные переговаривались. В Валхалле никто не спал, но, возможно, пили.

– Может … – начал было Ярослав.

– Не мешай, князь, – отрезал Ликургус, продолжая осматривать поле.

Также по цепочке, Ликургус передал лидерам план. Тут же два отряда отделились и рассыпались по трем главным, ведущим прочь от Верхних Сосен, хувудвагам.

Еще три отряда построились по двое. И тридцать человек подняли луки. Ликургус подождал, пока Эржбета, в привычном ей мужском наряде, заберется на дерево и подтянет к себе пять колчанов, по двадцать стрел в каждом, и вытащил сверд.

– Рты не открывать, – сказал он. – Ни звука. Падаешь с коня – падай, но с закрытым ртом. Устрашающих или обманных движений не делать. Каждый взмах сверда должен достичь цели. Прикрываться только щитами. – Он подождал, пока слова его передадут всем, и, подняв сверд, сказал, – Вперед.

Тридцать всадников рассыпались в шеренгу и выскочили на поле перед Валхаллой. На счет шесть в стоящих, лежащих, и полулежащих ратников полетел дождь стрел. На счет двенадцать – еще раз. И еще раз на восемнадцать. Раздались крики, но неуверенные и нестройные. Шеренга кососотенных конников пошла по полю над кострами, сметая, топча и рубя все на своем пути – будто тридцать плугов шли, вспахивая ландшафт. Когда половина поля была пройдена, в центре шеренги открылось пространство.

Привстав на стременах, Ликургус, глаза налиты кровью, не сказал, но крикнул, —

– Вперед!

И тридцать всадников под его непосредственным командованием пошли по два по середине поля.

Уцелевшие ратники бежали сломя голову к редким повозкам, а кто и просто наугад, без цели – врассыпную. Отряд Ликургуса, пройдя через поле клином, подлетел к Валхалле и рассыпался в обе стороны по периметру. Трое конников и Ярослав остались рядом с Ликургусом. Пятеро всадников остановились у входа, остальные подъехали к окнам. Ликургус соскочил с коня, отцепил от седла первый жестяной сосуд, и протянул руку. Всадник вложил ему в руку горящий факел.

Отцепив от сосуда кишку, Ликургус несколько раз дернул рычаг. Другой всадник, спешившись, ударом топора выбил ставню. Направив кишку через окно в зал Валхаллы, Ликургус приставил к ее концу зажженный факел и ногой надавил второй рычаг, служивший спусковым механизмом.

К окну кто-то подскочил, и третий всадник выстрелил почти в упор из лука.

– Не трать понапрасну стрелы! – крикнул ему Ликургус.

Волна огня вырвалась из кишки. Внутри Валхаллы полыхнуло. Ликургус подергал рычаг и снова направил кишку внутрь. На этот раз полыхнуло сильнее. Через открытые тут и там ставни наружу вылился огненный свет, осветив пространство вокруг здания.

Воеводы и ратники ломились наружу через главный вход – кососотенцы со свердами наготове, ждавшие этого, рубили всех подряд, и вскоре гора тел закрыла проход. Ломились наружу сквозь окна – там их тоже ждали.

Ликургус вскочил в седло и отцепил второй жестяной сосуд.

– По плану, – сказал он. – Князь, со мной.

Ярослав, которому было не по себе, последовал за Ликургусом. Заехав с другой стороны Валхаллы, Ликургус оттолкнул от окна чье-то бездыханное тело, откупорил сосуд и попросту опорожнил его внутрь.

– Факел, – сказал он.

Ярослав даже не понял, что к нему обращаются. Ликургус отбежал к ближайшему костру, возле которого лежали убитые – шеренга снова соединилась по другую сторону Валхаллы, у княжеской резиденции, которую уже успели зажечь, закидав факелами – схватил головешку, вернулся, и кинул головешку внутрь.

– Греческий огонь, – пробормотал Ярослав.

– Со мной! Со мной! – крикнул ему Ликургус, вскакивая в седло. – Грех пополам, князь! – и засмеялся зловеще.

Из княжеской резиденции выбегали люди – в основном боляре, пожелавшие ранее там отдохнуть. У многих в руках были сверды. Ликургус и десять присоединившихся к нему кососотенцев налетели на них вихрем. Срубленные головы, вывороченные внутренности, люди, расщепленные надвое – все это смешалось в голове Ярослава, перед глазами стоял туман, запах крови душил князя.