Яд иллюзий - Галина Зарудная

 Затем захлопнул папку с показаниями и выразительно посмотрел на меня.

 – Не знаю, почему Чадаев так настойчиво к вам пробирается, вместо того, чтобы сбежать и затаиться, но, очевидно, он так просто не отступит. И мы сделаем все возможное, чтобы в ближайшее время он сидел за решеткой. Можете не сомневаться! Дайте мне знать, как только соберете вещи. Я лично вас сопровожу и обследую дом, в котором вы будете находиться, мне необходимо  правильно расставить пост. Но учтите, теперь каждый ваш шаг, и всех членов вашей семьи – под моим надзором! И каждое ваше решение зависит от меня…

Глава 43

 Что ж, пожалуй, Чернышу следует отдать должное. Я, наконец, начала верить в исполнительность местной милиции.

 Как и было обещано, к дому моих родителей приставили охрану. И если бы не начертанный на листке план, в который нас посвятил старший следователь, мы могли бы никогда не догадаться о том, что квартира родителей, подъезд и вообще весь дом кем-либо охраняется.

 Припаркованная напротив подъезда машина со спущенным задним колесом явно была подогнана кем-то из жителей дома в ожидании починки.

 Ошивающийся у мусорных баков бомж с грязным пакетом, норовящий проскочить в подъезд для ночлежки, откровенно действовал всем на нервы и, всячески выдворяемый кем-нибудь из жильцов, все равно возвращался обратно.

 Время от времени обычным образом в подъезд входили и выходили какие-то люди: навестить живущих здесь друзей, родственников, либо просто служащие коммунальных служб приходили с проверкой.

 Крыша дома неожиданно дала течь, при том, очевидно, серьезную, ремонтники чинили ее несколько дней к ряду, вызвав беспокойство у жителей верхнего этажа. Проливное лето, как ни как …

 В общем, жизнь обычных людей протекала обычным путем и никто не догадывался связать какие-либо события, происходящие в подъезде, с круглосуточным наблюдением милиции.

 Возможно, только Кирилл Чадаев догадывался о том.

 Потому что проходили долгие дни выжиданий, а он не появлялся.

 Теперь я жила в комнате, где  прошло мое детство. Целыми сутками я стояла у окна и глядела во двор. Но там ничего не происходило и не менялось, только дождь периодически заканчивался или снова возобновлялся. Во всем остальном время как будто остановилось.

 Эта комната всегда оставалась за мной и на протяжении многих лет не претерпела никаких изменений. Небольшая, уютная – типичная комната единственного ребенка в семье. Кремовые обои, пышные гардины, небольшая кровать, компьютерный столик, шкаф-купе. В восемнадцать лет я покинула эти стены для того, чтобы уехать в столицу и стать знаменитым журналистом.

 Теперь я прячусь здесь от маньяка.

 И не смотря на то, что я снова рвалась в столицу, где меня ждали неотложные дела, я была вынуждена оставаться в этой клетке с неограниченным сроком заточения.

 Господи, сколько дней я не выходила на улицу? Два, три, а может, больше? Мне кажется, эта комната понемногу начинает сводить меня с ума. Как будто я снова находилась в частной клинике, в своей персональной палате…

 Мне больше не о чем говорить с родными. Трудно наблюдать, как они изо всех сил стараются держаться, слушать отвлеченные темы, которые они заводят специально для того, чтобы сложилось впечатление, будто ничего необычного не происходит. Но кого мы пытаемся обмануть?

 Я выхожу из комнаты в редких случаях. Если кто-нибудь из родных сюда заходит, то предварительно стучит, боясь нарушить мое уединение. Или просто они боятся увидеть меня неподготовленной: с видом мученицы, дожидающейся часа своей казни.

 Когда я появляюсь в их поле зрения, они внезапно замолкают, и заставляют себя улыбаться. Они притворяются, будто не живут в страхе день из дня, и тем самым себя выдают. Но я не виню их за это. Разве можно винить кого-то за то, что он любит тебя и боится потерять?

 В первый же день своего пребывания здесь я попробовала извиниться перед матерью за то, что была груба с ней в последнее время. И раскрыла карты о своих планах по поводу столицы.

 – Как только Чадаева арестуют, я сразу же уеду. Думаю, это мой единственный шанс подняться из пепла. Я не могу до конца своих дней переводить бесполезные книжки. Придется многому научиться, начать жизнь практически с начала. Но я нужна гостинице, а гостиница нужна мне.

 – Я много думала об этом. – Призналась  мать. – Какие бы сложности не подбрасывала нам жизнь, но мы должны идти дальше. Прости, что мы молчали о завещании Егора. Мы ждали подходящего момента. Я рада, что этот момент все же наступил… Ты начнешь все сначала, если что-то не получится, мы поможем. Вместе мы сможем все преодолеть.

 Я обняла ее, благодаря за стойкость и понимание. Хотя бы в этом плане все решилось.

 Но время шло. И больше не решалось ничего.

 Кирилл по-прежнему не попадался. Я оставалась заложницей в своей маленькой комнате. Родители отчитывались перед Чернышем о каждой вылазке в магазин, в остальное же время оставались дома, стараясь мне не докучать, и постоянно размышляли о том, что бы такое придумать, чтобы забыть на время обо всей этой ситуации.

          Лада Пикулина тем временем штамповала криминальные новости с таким усердием, будто работала над сценарием  мыльного детектива.

 Мирослава Липка вдруг предстала в совершенно новом облике перед возмущенной публикой – невинной жертвой, чьи грехи списали в мгновение ока, отыскав взамен уйму неоспоримых доказательств ее ангельской натуры, доверчивой и открытой для любого подлеца.

 Я понимала, что очень скоро город наполнят корреспонденты из столицы, жаждущие выведать подробности этого скандала. И сидя под арестом в своей детской комнате я понимала, что нужно что-то делать. Если я настолько глубоко оказалась замешена во всей этой каше, значит, мне ее и расхлебывать…

Глава 44

Но долго придумывать, что для этого сделать, мне не пришлось.

 Наступил пятый вечер моего «заточения». Тот самый вечер, при воспоминании о котором я  до сих пор содрогаюсь в ужасе и не могу уснуть. Иногда кажется, что это не больше, чем плохой сон. С трудом верится, что все могло произойти именно так. Но другого сценария в моей судьбе не предвиделось.

 Я снова сидела в своей комнате. Снова голову наполняли все те же мысли о безысходности, бессилии, и в то же время в душе кипела злоба из-за собственного бездействия.

 Я вспоминала Егора. Но каждый раз, когда в памяти всплывал его четкий образ, он тут же был разрушен совершенно другим. Черты Егора преображались в Кирилла Чадаева, словно ангел преображался в дьявола. Алиса Боднер была права, Кирилл украл мою душу.