Крах операции «Тени Ямато» - Николай Богачёв

Как только капитан и старпом, последними, покинули внутренние отсеки лодки, они первым делом пересчитали сложенные в штабель коробки с секретными чертежами. И только после этого, вздохнув, капитан повернулся к ожидавшему его командиру эсминца № 357, капитану III ранга Цубоути Хидэки, уже успевшему перебраться на лодку по переброшенному матросами с эсминца толстому пеньковому лееру.

Едва офицеры, обменявшись приветствиями, представились друг другу, как Юкио Коно поспешил заявить, что в произошедшей аварии он не виновен, что совершена диверсия. Как выяснилось, еще задолго до наезда на субмарине были выключены все гидроакустические приборы и бывший гидроакустик, видимо, опытный диверсант.

Услышав это, Цубоути Хидэки облегченно вздохнул, выражая сочувствие, стал, на европейский лад, обеими руками продолжительно жать руку Юкио Коно. В знак особого восхищения мужеством командира Цубоути Хидэки несколько раз со свистом втянул воздух в себя через зубы.

Быстро оценив сложившуюся на субмарине обстановку, офицеры решили, что потерпевшая крушение команда должна перейти на эсминец. Подрабатывая винтами, эсминец на «самом малом», несмотря на довольно свежее волнение на море, пришвартовался по борту вдоль субмарины.

Под руководством самого капитана по спущенным с эсминца сходням сначала были перенесены коробки с секретными чертежами, которые, временно, разместились в офицерской кают-компании, и только после этого со всем своим имуществом и личным оружием на эсминец перешел личный состав субмарины.

Капитан Юкио Коно последним покинул свое судно, на флагштоке которого все еще продолжало трепыхаться мокрое от моросящего дождя знамя страны Ямато.

Войдя в ходовую рубку эсминца, Юкио Коно с невыразимой печалью смотрел на медленно погружавшуюся в пучину океана субмарину, на которой прошло столько лет его преданной, безупречной службы и на которой ему так в конце концов не повезло. Он понимал, что отныне в судьбе его начинается новый этап, что эта нелепая гибель его субмарины немедленно вызовет соответствующие действия со стороны военно-морского штаба, которые следует принять как фатальную неизбежность.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Американский агент Сацуо Хасегава, он же Дзиккон Нумато, возвращается на свою прежнюю службу, где после непредвиденной гибели субмарины Юкио Коно ему необыкновенно везет

Сидя в каюте присланного за ним полицейского катера, Дзиккон Нумато пробовал подвести итог своего многодневного пребывания на субмарине капитана Коно. Хотя из всех передряг, буквально обрушившихся на него в последние дни в этой «сволочной мышеловке», выбрался он в целом благополучно, чувство внутренней неудовлетворенности по-прежнему не покидало его.

Покидая борт субмарины, находясь уже на спущенном для него трапе, он еще раз попытался уточнить ее номер, и взгляд его, брошенный на ватерлинию, на блестевший свежей краской номер, не ускользнул от внимания капитана.

Теперь, в каюте катера, Дзиккон Нумато понял, что покинутая им субмарина действительно входит в состав Тихоокеанской эскадры японского императорского флота.

Встречая Дзиккона Нумато на борту своего катера, заместитель начальника портовой полиции Сингапура Суэтиро Канэмору поздравил его со счастливым завершением его миссии, Нумато расценил это поздравление как скрытую, тщательно замаскированную насмешку над ним, потому что было очевидно, что «счастливое завершение миссии» не означало на этот раз успешно выполненное задание.

Несколько часов спустя, находясь уже на явочной квартире, в доме Суэтиро Канэмору, в обстановке изысканного комфорта (на покрытой москитной сеткой террасе бунгало), потягивая свой любимый «звериный коктейль», Дзиккон Нумато стал постепенно обретать утраченное было душевное равновесие.

В эти свободные от каких-либо внешних забот минуты он испытывал большое удовольствие, когда, вытянув на американский манер ноги и закрыв глаза, вспоминал свой оставленный в Штатах родительский дом.

Пора, однако, было приниматься за дела. Представившись резиденту под вновь присвоенным именем, Дзиккон Нумато стал подумывать о радиограмме в Вашингтон, в которой он должен был сообщить о постигшей его неудаче и вразумительно объяснить все причины ее.

Дзиккон ни на минуту не забывал, что при достижении хотя бы незначительного успеха он обязан был, при первой возможности, через ближайшую американскую резидентуру сообщить: на какой стадии достигнут успех, где, кого и когда следует подключить в помощь с целью получения нужного конечного результата.

Единственное, о чем не знал Дзиккон, так это о том, что все резиденты тихоокеанского региона, оповещенные через радиоцентр штаба Макартура, обязаны оказывать ему помощь и после названия пароля (шутливого выражения, распространенного в похоронных бюро США) принимать по первому разряду.

Дело есть дело. И если даже не совсем ясны его перспективы, типичный американец энергично берется за него, начиная, как правило, с хорошо сделанной рекламы. Она-то, эта реклама, как раз и обеспечивает успех даже и сомнительным затеям. Решительная напористость и шумная реклама — это именно те условия, которые позволяют бизнесмену даже и тухлую лососину выдать за продукт первой свежести.

Колокольчиком вызвав боя, Дзиккон Нумато, вместо того чтобы дать ему поручение, на минуту задумался. Черно-желтый цвет очень худого личика, рахитичный живот, кривые ноги, небольшое пятнышко на шее — все говорило о том, что этот юный абориген, выходец из каких-нибудь островов тихоокеанской акватории, был серьезно, быть может, уже с рождения, болен, что несчастному более подходящ был лепрозорий, чем место слуги в доме, где в порядке платы причитались ему лишь остатки с хозяйского стола.

Использование слуги — такого дешевого, как этот больной проказой ребенок, — вне всякого сомнения свидетельствовало об исключительной алчности и жадности его нанимателя.

Дзиккону Нумато стало жаль боя и, достав из кармана золотую монету европейского происхождения, издавна имеющую хождение в этих внутриутробных частях Британской империи, он подал ее больному ребенку. Озорно подмигнув и тут же поднеся к его носу кулак, Дзиккон этим самым наглядно предупредил его, чтобы тот в будущем, находясь при нем, не болтал лишнего. Во избежание недоразумений Нумато выразил свое требование еще и впрямую, словесно, и, поняв, чего от него хочет господин, мальчик подобострастно улыбнулся, закивал головой.

Дзиккон Нумато велел бою пойти к хозяину дома и спросить его: не пожелает ли он сейчас встретиться с ним. Но вместо ответа хозяин вкруг появился в холле, одетый в роскошный халат из китайского шелка, искусно расшитый национальным орнаментом.

Как бы продолжая, углубляя начатое еще на катере знакомство, он сказал, что американцем является лишь в третьем колене, предки же его — японцы и известен он здесь под именем Суэтиро Канэмору, якобы из Нагасаки. Такое прикрытие для него, разведчика, здесь вполне надежно, да и всячески рекламируемая им репутация ярого противника «этой возникшей по недоразумению братоубийственной войны» сильно ему помогает.

Суэтиро Канэмору сообщил это с безупречной, хорошо отрепетированной, профессионально «поставленной» улыбкой, однако в словах его Дзиккон Нумато уловил некоторую долю фальши и лицемерия.

Это сказалось и в том, что в разговоре с Дзикконом Нумато новоиспеченный гуманист и патриот явно злоупотреблял рядом специфических жаргонных словечек, всегда процветавших в Окленде — пригороде Сан-Франциско — и применявшихся лишь членами японских общин, которые испокон веков обслуживали морской порт и соответствующие заведения, где приоритет находящихся там лиц на занятие древнейшей профессией серьезно еще нигде, никогда и никем не оспаривался.

«Пусть будет так! В конце концов мне все равно, кем и чем он занимался до Сингапура. Главное — я имею приют и возможность связаться с шефами, — думал Дзиккон Нумато. — У полковника Майкла Робинсона, мистера Питера Фитцджеральда Смита из Вашингтона и контр-адмирала Чарльза Хатчисона Стерлинга, не говоря уже о самом генерале Доноване, видать по всему, неплохо варят головы, если не только в общем районе деятельности, но буквально на каждом шагу он, Дзиккон Нумато, натыкается на резидента американской разведки».

Немалое достоинство созданной ими агентурной сети состояло в том, что на всех ее уровнях на ней действовали весьма надежные разведчики. Короче, в системе американской разведки и контрразведки на Азиатском континенте можно было встретить, так же как и в странах Южных морей, любую фигуру: малайца, индуса, китайца, японца, то есть всех, кого захотел бы представить этот своеобразный район земного шара. Субъектам же европейского обличья, тем более лицам «свободной» шпионской профессии, здесь вообще делать было нечего: во-первых, потому что среди местного населения их видели уже за версту, и, во-вторых, они давно утратили доверие местных жителей из-за своего лицемерия и неуемной жадности. Чуть ли не любой, кто только прибывал в эти благодатные места, заботился лишь о том, чтобы как можно быстрее сколотить капитал и благополучно переправить его в метрополию. И им было не так уж важно, каким образом и за чей счет это делалось. Сам образ жизни и здоровье трудящихся не бралось во внимание, ибо за непосильную работу платили подчас столь мизерно, что этих средств не хватало даже на пропитание самих тружеников, не говоря уже об их семьях.