Сулла - Георгий Гулиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет! – выкрикнула она с отчаянием. – Нет! Ты должен жить! – Она прижалась к нему и горячо, заикаясь от страха, зашептала: – Мы уедем на виллу. Я знаю там места. Такие укромные. Мы будем одни. Децим! Скорее! Скорее!
Он покачал головой. Плачущий. Все еще суровый. Но уже не верящий ни во что.
Коринна вдруг осмелела. Она вскинула голову. Полная решимости, проговорила:
– Я пойду к нему. Упаду к его ногам. Я попрошу его.
– Нет. Ты этого не сделаешь.
– Я упрошу его. Любой ценой. Он сделал тебя извергом – пусть сам выручает из беды.
Он схватил ее за руку. До боли сжал запястье.
– Нет, – проскрежетал он, – ты не пойдешь! Потому что бесполезно. Потому что нет у него души. Потому что все решено.
Коринна кусала ногти. Губы ее дрожали, как лист на ветру. Вдруг она почувствовала, что ей дорог этот грубый, неотесанный человек. Во цвете лет. Которому грозила смертельная опасность.
– Я спасу тебя, – говорила она.
Он вытер слезы. На своих щеках. И на ее щеках. Децим посуровел. Децим снова стал Децимом.
– Не теряй времени, Коринна. Иди и скажи твоим родителям, чтобы собирались. Спасай себя и е г о. Может, это будет сын. Назови его Децимом. Децим, сын Децима.
– Нет! – твердила она. – Нет! И бросить дом? – спросила она, рыдая… – Этот дом?
Он горько усмехнулся:
– И этот дом. И меня. Так надо! Торопись же, время дорого. Ради него!
И он покосился на ее пополневший живот.
– Торопись же!
Но, кажется, поздно. Вот слышны голоса. Вот доносятся тяжелые шаги. Все ближе, все ближе. И вот они во главе с Криспом!
Центурион стоит впереди. За ним десять солдат. Тяжеловооруженных. Словно идущих в атаку. Но на кого? На своего? На того, кто обожает великого Суллу.
– Децим!
Центурион встает, идет навстречу другому центуриону.
– Здравствуй, Крисп! Добро пожаловать!
Децим улыбается. Очень глупо. Но солдаты суровы, молчаливы, неподвижны.
– Децим, – сквозь зубы цедит Крисп, – ты сволочь, негодяй и разбойник! Сдай оружие, иди вперед!
И Крисп указывает в сторону ворот.
Коринна знает: он не сдастся просто так. Он выхватит меч. Он пойдет на них. Падет, но не сдастся живым.
– В чем дело, Крисп?
– Ты – негодяй! – говорит Крисп злобно. – Следуй за мной.
К удивлению Коринны, застывшей без кровинки в лице, Децим отдает меч свой, свой нож, даже шлем. Без борьбы. Без единого слова.
– Так-то, – радуется Крисп. – Марш!
И указывает на дорожку, посыпанную гравием.
– Прощай, Коринна!
Но Коринна не слышит: она упала. Совсем как мертвая.
Двое дюжих солдат подхватывают под руки Децима, третий выдает ему здоровенный подзатыльник, и его уводят. Совсем неживого.
Крисп немного задерживается. Его не интересует эта беременная женщина. Его привлекает дом. Такой приличный. Получше его особняка. Значительно лучше! Хотя бы своим местоположением – на Палатине!
Достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что дом этот несравним с его домом. В котором живет не так давно. Надо попросить Гибрида обменять тот дом на этот. Разве ему откажут в таком пустяке?
Крисп не может удержаться от любопытства: вбегает на лестницу и заглядывает внутрь. Да, разумеется, этот дом нельзя сравнить с тем. Небо и земля!
Он сбегает вниз, чуть не спотыкаясь о беременную женщину и пускается бегом догонять своих солдат.
Децим свое прожил…
13
К о р д. Послушай, Сестий: где этот зеленщик?
С е с т и й. Я сам думаю о том же. Не заболел ли?
К о р д. Этот Марцелл? Заболел? Чем же?
С е с т и й (хлопнув себя по лбу). Корд…
К о р д. Слушаю.
С е с т и й. Сюда. Поближе подойди.
К о р д (испуганно). Что? Ну, что?
С е с т и й. Может быть…
К о р д. Говори же!
С е с т и й. Язык не поворачивается. Может быть…
К о р д (кажется, смекнул, о чем речь). Да ну?
Оба испуганно озираются. Улица пуста. Но вот шаги. Кто это? Да это слуга! Слуга Криспа по имени Тит.
Т и т (весело). Эй, вы! Чего торчите, как мокрые курицы?
К о р д и С е с т и й (в один голос). Мы?
Т и т. Да, вы! Или тут у вас заговор?
К о р д. Что?
Т и т. Глухой совсем! За-го-вор, что ли?
С е с т и й. Он шутит, Корд.
Т и т (поравнялся с ними). Тут один тоже вздумал шутить. Да не очень удачно.
С е с т и й. Ты о ком, Тит?
Т и т. О зеленщике, конечно. Как его звали? Марцелл, кажется.
К о р д. Да, Марцелл.
Т и т (хохоча). Бедняга решил подшутить. Да над кем? Над самим Криспом! И вот тебе, что вышло. Его тело валяется на лестнице Плача. Можете полюбоваться!
С е с т и й. Где?
К о р д (похолодев). На лестнице Плача? Так его убил палач?
Т и т. А кто же? (Вдруг оборвал смех.) Отвечайте мне: для чего дан язык? Ну?
К о р д. Язык?
С е с т и й. Чтобы разговаривать.
Т и т. Эх, вы! Язык дан, чтобы молчать!.. Ну, кому нужна лавка Марцелла? Дешево отдам!
К о р д. Ты?
Т и т. Ну, думайте, а я пошел. Вечером увидимся.
Тит сгинул в полумраке.
К о р д. На лестнице Плача?
С е с т и й. Бедный Марцелл! А я думал, что он и есть соглядатай…
К о р д. Они и соглядатаев своих не жалеют. Разве ты этого не знаешь?
С е с т и й. Негодяи!
К о р д. Тсс! Во имя всех богов, тссс!
14
– О великий!
Фронтан и Руф склоняются в глубоком поклоне. И застывают в этой неудобной позе, когда голова приходится ниже собственных ягодиц.
Сулла в золотистой тоге. Багровый, угрюмый. Слова от него – шага на два – начальник личной охраны Крисп. Готовый к действию по первому знаку.
– Откуда?
Голос Суллы хрипловат. Суховат.
Фронтан и Руф не решаются выпрямиться. Ждут позволения.
– Из Этрурии, – говорит Фронтан.
– Глаза-то ваши покажите! – говорит Сулла.
Фронтан и Руф мигом расправляют спины. Полководец подходит к ним. Смотрит им в самые зрачки, как в замочную скважину.
– Ну-с?
Повернулся к ним спиной. Почесал за ухом. Приказал говорить Фронтану. Потом прошелся в самый угол атриума и застыл. Фронтан нетвердым голосом доложил о походе против рабов. Восстание, к счастью, не разрослось: тысяч десять всего. Вооруженных мечами, рогатинами и дубинами. Ужасный сброд. Полуголодные, оборванные, со звериным оскалом. Дело началось с убийства. Гладиаторы – беглые, разумеется, – распороли живот одному крупному владельцу виллы. Скототорговцу тоже. И пошло, поехало! Сбежались негодяи с соседних вилл. Соединились. И принялись совместно грабить и убивать… Расправиться с ними было не так-то просто. Потому что рабы увиливали от прямых столкновений. Отступали, прятались, вновь собирались. Совсем без совести и чести! И тем не менее, благодаря приказу великого Суллы, удалось схватить большинство повстанцев. Часть – небольшая – разбежалась подобно зайцам, часть – полегла в схватках…
– Сколько пленено? – спросил Сулла.
– Шесть тысяч.
– Где они?
– За Яникулом. В ожидании твоего приказа, о великий!
Сулла бросил короткую фразу, из которой явствовало, что он недоволен операцией: слишком долго продолжалась она без особого военного блеска. Но хорошо, что окончилась вполне благополучно. Нельзя давать рабам чувствовать свою силу. Нельзя!.
Сулла погрозил кому-то кулаком.
А потом сказал:
– Есть за Яникулом поле. Водрузить на том поле три тысячи крестов и распять всех до единого. Попарно. Спинами друг к другу. Ясно я сказал?
– О великий! Яснее ясного. – Фронтан согнулся в три погибели. И Руф тоже.
Сулла подозвал Криспа и сказал ему громко, чтобы слышали эти двое:
– Крисп…
– Слушаю тебя, о великий и мудрый!
– Крисп, что следует этим болванам?
– Этим? – Крисп указал пальцем на Фронтана и Руфа, и они похолодели разом.
– Да, этим.
– Я бы выдал, о великий, сто розог каждому за нерадивость.
– Сколько? – Сулла стал еще угрюмее.
– Сто, о великий!
– Каждому, Крисп?
– Разумеется, о великий!
Сулла прошелся по прохладному изразцовому полу. Повторяя себе под нос:
– Значит, сто… Значит, сто… – И обратился к Криспу: – Позови ко мне Гибрида. Он у меня в таблинуме.
Гибрид примчался мигом. Не сразу понял, что здесь происходит: бледные полководцы, угрюмый Сулла, готовый ко всему Крисп…
– О великий! Гибрид у твоих ног.
Сулла обратился к нему:
– Вот они, Фронтан и Руф. Наконец-то! Одолели каких-нибудь десять тысяч бродяг. Завтра за Яникулом будут распяты все шесть тысяч пленных…
– Приятная весть, о великий!
Гибрид от радости потирал руки.
Сулла сказал:
– Крисп советует выдать им по сто, Гибрид.
– По сто? – Гибрид засмеялся коротеньким, лающим, подобострастным смешком. – По сто? Не мало ли?
Сулла усмехнулся, не спуская глаз с Фронтана и Руфа.
– И я думаю, Гибрид, что Крисп пожадничал немного. По сто пятьдесят. А?
