Любовь на коротком поводке - Риттер Эрика

Я всегда хотела думать о себе как о женщине, которая в экстремальной ситуации просто выдернет вилку телефона из розетки — и сразу же почувствует себя лучше. На самом же деле я оказываюсь женщиной, которая чувствует себя обязанной не отключать телефон, потому что может позвонить мать и, не получив ответа на три звонка, захочет тут же сесть на ближайший восточный рейс. Именно по этой причине, и только по этой причине я вынуждена снова включать автоответчик.

Дзинь!

— Вы дозвонились до «Дома посланий» Даны. Пожалуйста, оставьте ваше послание после сигнала. — Биип.

— Солнышко, это опять я. Я знаю, что ты дома, потому что ты то и дело отключаешь автоответчик в середине послания. Послушай, я прошу только об одном. Перезвони мне, оставь послание, пришли факс… Только не прерывай меня на середине…

С другой стороны, для тех женщин, которые неспособны отключить телефон, есть другой простой выход: оставить автоответчик включенным, убрать звук, каждый час проверять, нет ли посланий от матери, а все остальное безжалостно стирать.

Неким странным образом я потеряла ощущение времени и не могу сказать, сколько его прошло — месяцы или минуты, с той поры, как я начала прятаться. Единственное постоянное зрелище — мои коленки в грязных тренировочных штанах. Судя по ним, времени прошло достаточно. Кроме того, можно было только догадываться, как я вообще выгляжу.

— Я такая безобразная! — громко заявляю я и удивляюсь, что мои голосовые связки все еще более или менее действуют.

— Ну, тут без вопросов.

Я не ожидаю ответа. Но в голосе звучит что-то знакомое, напомнившее мне о прериях моего детства. Что-то вроде резкого, безрадостного звука пластмассовой игрушки, упавшей и затем прокатившейся по каменному полу патио.

Я вздрагиваю, смотрю на кресло-качалку, стоящую в кабинете, и обнаруживаю, что там кто-то сидит. Но на этот раз — не Грейс Голдберг. Сегодня передо мной — девочка-подросток, тощая и настороженная. С капризным пятнистым лицом и сальными патлами, свисающими на глаза. На ней мятая футболка и выношенные велосипедные трусы, каких теперь дети не носят.

Моя первая реакция — возмущение.

— Простите меня, полагаю, не ваше дело, как я выгляжу! Кстати, как вы сюда попали? И почему бы вам не удалиться?

Девочка ничего не отвечает. Лишь продолжает рассматривать меня из-под свисающих волос, как будто ждет, когда я задам стоящий вопрос, достойный ответа.

— Кроме того, я не всегда так распускаюсь, — продолжаю я оправдываться. — Но дело в том, что сейчас у меня… трудный период. Хотя, естественно, это вовсе не ваше дело.

Девочка поднимает голову, и я в первый раз получаю возможность посмотреть ей в лицо.

— Че ты все время талдычишь, что это не мое дело? Еще как мое. Ведь мы практически близнецы!

Я быстро поднимаюсь со стула и начинаю ходить по комнате.

— Ничего подобного! У меня уже есть близнец. Его зовут Пол, и он совершенно не похож на вас. Кстати, и на меня тоже.

— Знаю. У меня тоже есть близнец по имени Пол. И он очень даже симпатичный.

— Послушайте… — Я все больше возбуждаюсь и начинаю подозревать, что появление этой девочки — симптом нервного срыва, который я переживаю. — Мне уже начинает надоедать постоянно встречаться с особами женского пола, утверждающими, что они — мои двойники!

— Твои?.. Эй, нечестно употреблять слова, которые я еще не выучила.

— Откуда мне знать, какие слова вы выучили?

— Да ладно, все ты знаешь. Посмотри на меня. Ты же знаешь, кто я.

Посмотреть ей в лицо, назвать по имени, признать собой… у меня на это нет сил. Однако дверь распахнута, крышка гроба открыта, тело, столько лет скрытое от глаз, выставлено на обозрение.

— Я полагаю, гм, что ты станешь утверждать, что ты — это я.

— Да нет, это ты я. Только много, много старше.

— Я же сказала, — пробую я защититься, — я не всегда так плохо выгляжу. Просто у меня сейчас…

— Трудный период. Ну, по правде говоря, и мне здорово досталось в последнее время.

Боль, которую я читаю в ее глазах, заставляет мое сердце сжаться.

— Я знаю, — шепчу я, — я знаю.

— Да ну? — Она смотрит на меня и саркастически закатывает глаза, как я всегда делала в ее возрасте. — Так теперь ты знаешь все? Вспомнила все, и не стоит тебе напоминать?

— Нет, — просто говорю я. — Так вышло, что я очень давно про тебя не вспоминала. — Или, точнее, старалась не вспоминать. Но как я могу исповедоваться перед прошлой собой в том, в чем я никогда не признавалась ни одному человеку? Да и вообще, что есть такого, что я могу себе разрешить сказать этой тощей девчонке? Я могу утверждать, что она значительно милее, чем я помню. Но на самом деле это не так. А что касается острого язычка… что же, если память мне не изменяет, на это тоже не стоит обращать внимания.

— Значит, ты была слишком занята, чтобы подумать обо мне, да? Чем занята-то? — Тем временем она оглядывает мой кабинет с тем же отсутствием энтузиазма, как и все остальное во мне. — Вау, а мама еще называет мою комнату зверинцем! Теперь я вижу, что она неправа. Что бы она сказала сейчас?

— Не преувеличивай. Если тут немного прибраться… Будет очень мило. Так же и со мной. И с тобой тоже. Потом, это мое место.

— И что ты здесь делаешь?

— В хороший день, не сегодня, довольно много чего. Я… — Но я смотрю на нее, скрючившуюся в моем кресле-качалке, и не могу заставить себя признаться, что я пишу всякую муру для телевидения. Я довольно смутно припоминаю, что это не совсем то, чем она собирается заниматься в будущем. — Ну, а ты что хочешь делать, когда вырастешь?

— Чего бы я хотела? Я вроде как мечтаю стать каскадером. Или всемирно известным ветеринаром. Или любовницей гангстера, и чтобы у нас была ферма арабских скакунов. Ты что-нибудь такое сделала?

— Нет. — Я смущаюсь. — Но я старалась. — Я убеждена, что в хороший день я бы смогла защитить свою биографию с большей убедительностью. Однако в хороший день я-подросток не покажусь в моем кабинете.

— Ты хоть замужем?

— Нет. — Я понимаю, что сейчас не время рассказывать о Марке и все никак не оформленном разводе. — Так ведь брак не является твоей целью, не правда ли?

— Ну, а бойфренд? Страстные романы без брачных привилегий… к этому ведь ты стремилась? Помнишь?

Да, я помню. Но не думаю, что череда усталых Женатиков — как раз то, что эта девочка имеет в виду.

— Ну, разумеется, у меня были всякие взаимоотношения, но я…

— Сейчас одна, — нетерпеливо заканчивает за меня девочка. — Я уже догадалась. А как тогда насчет собаки? — И она снова оглядывается, как будто ждет, что в комнату вот-вот вбежит собака.

— Была собака, но… А, проехали. — Внезапно я чувствую, что сыта по горло этой Маленькой мисс Призрак из Рождественского прошлого, которая появилась здесь в своих велосипедных штанах, чтобы облить меня, взрослую, дерьмом с ног до головы. — Кроме того, мне казалось, что ты сходила с ума по лошадям. Извини, все лошади недавно кончились, даже воображаемые.

Девочка смотрит на меня вытаращенными глазами.

— Ты не помнишь? Ты не помнишь про собак?!

Что я помню — так это как я сижу в автобусе, едущем по 11-й авеню, а мальчишки из школы Святого Игнатия издеваются надо мной: «Гав! Гав! Поговори с нами, замухрышка Дана!» Вот что я вспоминаю, но только в тех редких случаях, когда я даю слабину в моих постоянных стараниях все забыть. И даже сейчас, когда я все это вспоминаю, скажу ли я что-нибудь молодой Дане? Кто, как я со страхом предвижу, скоро испытает все это на собственной шкуре, если уже не испытала.

— Нет, извини, я не помню.

— Поверить невозможно. — Она качает головой. — Они же ходят за мной! В парке, целая стая!

Смутное воспоминание становится ярче. Я вспоминаю, как в ее возрасте заманивала соседских собак в парк. Чем же я их соблазняла… молочным печеньем, верно? Бог мой! Она права! Просто не верится, что я могла это забыть. Такое счастливое воспоминание. Если не вспоминать, чем все кончилось.