Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Источники подтверждают, что даже среди высшего общества были ярые противники вступления России в войну. К ним относились министр коммерции граф Н. П. Румянцев, министр просвещения граф П. В. Завадовский, министр юстиции князь П. В. Лопухин, министр финансов А. И. Васильев, член Непременного совета князь А. Б. Куракин, обер-гофмейстер граф Толстой, граф Ф. В. Ростопчин и многие другие. Каждый из них выдвигал свои резоны, согласно которым он считал, что России незачем ввязываться в европейскую драку. Так, А. И. Васильев говорил о плохом состоянии русских финансов, П. В. Завадовский отмечал, что война будет сопряжена с огромными расходами, а Ростопчин вообще категорически заявлял: «…Россия опять сделается орудием грабительской английской политики, подвергая себя войне бесполезной»[303].
Нельзя не отметить, что Салтыков, Трощинский, Васильев, Куракин, Лопухин были не просто богатыми сановниками. Они были членами Непременного совета, состоявшего из 12 самых знатных и влиятельных лиц Российской империи. Более того, фельдмаршал Николай Салтыков был председателем этого совета! Нужно отметить, что Салтыков был к тому же воспитателем Александра и Константина и столь влиятельной политической фигурой, что позднее, в год Отечественной войны, с 29 марта 1812 г. он стал председателем Государственного совета и Комитета министров. А во время Заграничных походов русской армии в 1813–1814 гг., когда Александр I находился при армии, Салтыков фактически выполнял в России функции регента!
Неужели мнением этих людей можно пренебречь, если мы хотим выяснить позицию дворянства! Как можно говорить о единодушной ненависти русского дворянства к наполеоновской Франции в 1805 г., если пять из двенадцати членов высшего совета вместе с его председателем были против войны, а мнение семи других мы просто не знаем!
Наконец, наиболее образованные слои дворянства, те, которые читали произведения, отрывки откуда мы цитировали, подобно литературному герою Пьеру Безухову, были категорически против войны с Францией. Уже упоминавшийся выдающийся русский историк и публицист Н. М. Карамзин написал тогда слова, которые Толстой, немного переработав, и вложил в уста своего героя: «Россия привела в движение все силы свои, чтобы помогать Англии и Вене, то есть служить им орудием в их злобе на Францию без всякой особенной для себя выгоды… Что будет далее – известно богу, но людям известны соделанные нами политические ошибки, но люди говорят: для чего граф Морков сердил Бонапарте в Париже? Для чего мы легкомысленно войною навлекли отдаленные тучи на Россию?»[304]
Правда, значительная часть дворянства поддерживала царя, не спрашивая, почему и зачем он начинает войну. В своем дневнике молодой чиновник Степан Петрович Жихарев записал: «Государь, вероятно, знает и без того, что мнение Москвы состоит единственно в том, чтоб не иметь никакого мнения, а делать только угодное государю, в полной к нему доверенности»[305].
Молодые офицеры, как им и положено, храбрились. Вообще следует отметить, что в ту эпоху армия смотрела на войну совершенно иначе, чем в XX или XXI в. Относительно небольшие, по меркам современности, технические средства уничтожения той эпохи, эффектные мундиры, торжественная красота генеральных сражений с их развевающимися знаменами и военной музыкой и, наконец, возможность отличиться в бою, получить высокий социальный престиж приводили к тому, что для профессионалов война была скорее событием желанным, а не пугающим. Особенно это чувствовалось в тех армиях, которые привыкли побеждать. Русская армия, овеянная победами Суворова, не сомневалась в успехе. «Трудно представить, какой дух одушевлял тогда всех нас, русских воинов, и какая странная и смешная самонадеянность была спутницей такого благородного чувства. Нам казалось, что мы идем прямо в Париж»[306], – вспоминал гвардейский офицер И. С. Жиркевич.
При этом какого-то серьезного антифранцузского чувства никто из этих отважных молодых людей не испытывал, впрочем, как и подавляющее большинство дворянства. Уже упомянутый Жихарев написал 3 (15) декабря 1805 г. в своем дневнике: «А между тем, пока мы деремся с заграничными французами, здешние французы ломают разные комедии и потешают Москву как ни в чем не бывало. Никогда французский театр не видал у себя столько посетителей, сколько съехалось в сегодняшний бенефис мадам Сериньи и мсье Роз. Правда, что театр невелик, но зато был набит битком; давали трехактную комедию Les Conjectures ou le Faiseur des Nouvelles»[307].
Все приведенные выше цитаты (за исключением разве что Жиркевича) являются редкими свидетельствами непосредственно той эпохи, которые с трудом можно различить среди наслоений поздних мемуаров, где авторы не делают уже различия между тем, что говорили в 1805, 1807 или в 1812 г.
В общем, можно с уверенностью сказать, что подобно тому, как это было в 1801 и в 1802 гг., ничто не заставляло царя очертя голову броситься в водоворот кровопролитной войны: ни геополитические интересы, ни общественное мнение страны. Более того, хотя результирующий вектор общественного мнения дворянских кругов этого периода определить сложно, но он все же скорее склонялся в сторону сохранения мира и проведения Россией независимой не только от Франции, но и от Англии внешней политики. Поэтому война 1805 г. была развязана прежде всего по причине желания и комплексов, обуревавших одного человека – императора России Александра I.
В тот момент, когда тучи военной грозы уже собрались над континентом, Наполеон, еще не знавший, сколь далеко зашло создание третьей коалиции, заканчивал последние приготовления к проведению своей гигантской десантной операции. 3 августа 1805 г. он снова прибыл в Булонский лагерь, где была полностью собрана армия, нетерпеливо ожидавшая заветного часа.
К этому моменту все силы гребной флотилии и сухопутной армии были доведены до желаемой императором численности и находились в полной боевой готовности. К августу 1805 г. общее количество войск, собранных на побережье Ла-Манша, было доведено до 161 215 человек. Для их транспортировки было собрано 2193 боевых и транспортных судов. Войска были распределены по десантным судам следующим образом.
Из этого количества примерно 130 тыс. человек находились непосредственно в Булонском лагере, протянувшемся на 50 км по фронту Монтрей – Этапль – Булонь – Амблетез – Кале. В глубину лагерь был эшелонирован на расстояние до 40 км. Остальные находились в Бретани (около 10 тыс. человек под командованием маршала Ожеро) и в Голландии (20 тыс. человек под командованием генерала Мармона). Войска Булонского лагеря должны были форсировать Ла-Манш на десантных гребных судах, а войска из Бретани и Голландии – совершить
