Революция чувств - Зоя Кураре

– Я его знаю, это наш человек, товарищ Пузиков, здесь нет провокации, мужик простой, послушайте, что он говорит.

Николай Кузьмич как раз вошел в эмоциональное пике выступления и единственное, что не давало ему покоя, это мысль о сыне, не его ли он видал пять минут назад говорящим на противоположной стороне проспекта? Пузиков глубоко вдохнул ноябрьский холодный воздух и, взбодрившись не на шутку, произнес:

– Товарищи, родина в опасности. Оппозиционеры хотят расшатать государственные устои. Они же анархисты вместе с Виктором Юбченко. Какая свобода??? Нам нужен порядок, стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Надо крыши ремонтировать, канализации, дороги. А не байки про свободу травить. Кто мешает нам сегодня говорить то, что мы думаем? Я вот, вышел и говорю. Работать надо, хорошо работать. А не болтать. Я и наш ЖЭК № 13, мы все как один поддерживаем Виктора Япановича. Он крепкий хозяйственник, за ним Закраина будет, как за каменной стеной, – первой оратору стала аплодировать баба Дуся, которая стояла возле края сцены, за ней последовали и остальные участники митинга. Николай Кузьмич Пузиков утер со лба пот, ослабил узел галстука, который давил шею, как удавка на протяжении выступления, и медленно по ступенькам спустился со сцены, уступая дорогу начальнику ПРЭЖО.

– Ох, молодец, какой вы молодец, – искренне хвалила начальника баба Дуся, заботливо стряхивая с его пальто невидимую, но такую въедливую пыль. В искренности ее слов и жестов Николай Кузьмич не сомневался, баба Дуся для него являлась чистым человеком, отличным дворником, заботливой старушкой.

– И вам добрый вечер, – отреагировала Дуся на проходившую мимо нее Женьку Комисар. Задорожская звезда голубого экрана, пиарщица всех времен и народов вежливо кивнула старушке в ответ. Затем Женька резко схватила Николая Пузикова под руку и увела в сторону, дальше от сцены.

– Как я выступил! Слышали, мне хлопали? Впрочем, я не оратор, сказал все, что думал. Как видите, все получилось. Неплохо выступил. Да? – радовался Николай Кузьмич, это у них с Петькой семейное, петушиться.

– Слушайте меня и очень внимательно, Николай Кузьмич, вами заинтересовался офицер СБУ. Видите, он такой высокий, стоит возле дерева.

– Ага, вижу. За что, я ничего не сделал, сын опять что-то натворил? Сын? Вот, паразит, говорил ему, Петька… А он опять, – разволновался Николай Пузиков.

– Причем здесь ваш сын? – занервничала Женька.

– Тогда что?

– Вы зачем с пыжиковой шапкой в руках выступали? Махали ею нарочито. Это что за намеки, спрашивает меня офицер СБУ, думать надо, Николай Кузьмич, думать, а еще начальник жилищно-коммунальной сферы, солидный человек. Это я вас в списке выступающих подавала. Отвечать будем вместе, – Женька взяла из рук растерянного товарища Пузикова шапку и вывернула ее наизнанку.

Новая пыжиковая шапка, вывернутая рыжим мехом вовнутрь, недовольно сморщилась. Где это видано, выставлять на всеобщее обозрение непрезентабельную стеганую изнанку?

– Не понял, причем здесь пыжиковая шапка? Она моя, она новая. Мне ее жена на день рождения подарила, и чек есть у жены, она всегда хранит чеки. Я ее не украл, вы что, – искренне возмутился Николай Кузьмич Пузиков, – отдайте шапку, Женя, мне холодно, я старый человек, лысина мерзнет.

– Вон, видите, Николай Кузьмич, этот офицер опять на вас смотрит. Вы, может, и ни при чем. Но пыжиковая шапка и Япанович – история темная, и не место на митинге вспоминать о ней. Это я вам, как пиарщица, говорю. Раз у офицера СБУ плохая ассоциация возникла, не провоцируйте службу безопасности. С ней шутки плохи. Смиритесь. Ради всего святого, прошу вас.

От удивления уши пыжиковой шапки остолбенели, вытянулись ввверх. А как еще пузиковский пыжик мог протестовать? Теперь зимняя шапка Николая Кузьмича напоминала собой обыкновенный театральный реквизит, ее форма была обтянута серой атласной подкладкой, а по бокам предательски торчали рыжие, оппозиционные меховые уши. Женька уверенно надела эту дизайнерскую разработку на голову начальнику ЖЭКа № 13 товарищу Пузикову.

– Пыжиков вы наш!

– Я Пузиков, я не понимаю…

– И не надо понимать. Считайте, Николай Кузьмич, что это приказ. Приказ по законам военного времени. Приказ.

– Чей?

– Вам что, нужно письменное уведомление от офицера службы безопасности Закраины?

– Ничего мне не нужно, – обиженно произнес Николай Кузьмич, повернулся, и, опустив голову, коронованную вывернутым на изнанку пыжиком, пошел прочь. Задорожцы дружно скандировала «Япанович, Япанович, Япанович!!!»

Женька понимала, что незаслуженно обидела нормального дядьку, что офицер шизофреник, но смеяться или плакать над щекотливой ситуацией некогда. Нужно работать.

Она с завидным напором и усердием протискивала свое комиссарское тело сквозь толпу, от которой веяло холодом и агрессией. Над головой нервно реяли синие флаги, фальшивое шипение уличных колонок заглушали громкие призывы задорожских ораторов поддержать Виктора Япановича. В противоположном политическом лагере оппозиционные активисты кричали «Юбченко! Юбченко! Юбченко!» Над площадью под шквал аплодисментов в небо взлетели сотни оранжевых воздушных шаров. Студенты раздавали участникам митинга апельсины.

– А чего наши регионалы ничего не раздают? – послышался старческий голос позади. Женька обернулась. Группа немолодых людей, тем, кому за шестьдесят, стуча от холода зубными протезами, выражали недовольство происходящими событиями на противоположной стороне проспекта Ленина.

– Дмитриевич, у тебя есть чикушка?

– Наливаю, мужики, держите одноразовые стаканчики прямо. Ой, мимо. Руки крюки. О! Получилось.

– Закуска есть?

– У оранжевых через дорогу, хи-хи. Там все есть.

– Я пойду, пару цитрусовых фруктов свисну, мужики держите бутылку, я сейчас, – Женька всполошилась. Она с детства не любила штрейкбрехеров и дезертиров.

– Мужчина, вы куда?

– Туда…

– Я представитель штаба «Партии Губерний», митинг в поддержку Виктора Япановича проходит здесь. Вы ничего не перепутали?

– Так я хотел противника лишить продуктовых припасов, я за апельсинами. Одна нога там, другая здесь.

– Ваша фамилия. Вы откуда?

– Понял. Все, тихо. Митингую тут. Я понял. Дамочка, не надо нервничать.

– И помните, я за вами наблюдаю. Спасибо за понимание.

Женька строго посмотрела на подвыпивших мужиков и пошла дальше. Апельсины, креативный ход, подумала пиарщица, дешево и сердито. А губернские товарищи с горя пьют водку, хорошо – не поют.

Кто сказал, что не поют?

– Ой, мороз, мороз, не морозь меня… – послышалось из толпы. Комисар работая локтями, быстро достигла цели. Группа товарищей, тех, кому за сорок, с плохой координацией в движениях и еще худшей в произношении слов всенародной, застольной песни распивали пятую по счету бутылку. Четыре пустых валялись возле старого тополя.

– Вы что себе позволяете? Товарищи! Это же митинг, а не день рождения, в конце концов, – возмутилась Женька.

– Вот именно, день рождения. А меня с ребятами на митинг выгнали. Мы сейчас где должны быть, у меня дома за столом, кушать оливье. А мы где? Правильно, на митинге. Мы замерзли, как черти. Слушай, тебя как зовут? – спросил у Комисар усатый мужик.

– Евгения Комисар.

– О, слушай, Комисар, давай за меня. Мне сегодня сорок лет стукнуло. Вот тебе апельсинка, закуси.

– Оттуда? – укоризненно спросила Женька.

– Обижаешь, дядю Жору. Я из дома принес. Вот, на банан, если вражеских фруктов не ешь. Пей, солнышко. Все-таки день рождения. Сорок лет бывает только один раз в жизни. Полжизни Жора прожил. Сколько пережито и выпито! – Женька осознала, усатый именинник не отвяжется.

– Я пью за вас, Жора. И на этом точка, мужики, завязываем. Обещайте больше не пить и не петь.

– Обещаем, если выпьешь!

– Уважаемый, как вас?

– Николаевич.

– Уважаемый Георгий Николаевич поздравляю вас от всей души с 40-летним юбилеем. Желаю здоровья, счастья, благополучия вашей семье. Пусть будет радостным будущее в Закраине. За понимание! За стабильность!

– За стабильность!

Митингующие одобрительно улыбнулись и чокнулись пластиковыми стаканчиками с именинником. Не успела Женька опрокинуть пятьдесят граммов за незнакомого дядю Жору, как ее окликнул знакомый голос.

– Комисар!!! – Куликов осуждающе посмотрел на Женьку.

Ей некогда оправдываться, но она объяснилась с шефом.

– Саша, поверь, я пила для дела, – он поверил. В последнее время все, что Женька делала, вызывало у Куликова одобрение.