Атака зомби - Александр Шакилов

– Перспективы, человечество… Советник, я очень надеюсь, что вы сами верите в эту чушь.

Брови Шамардина удивленно изогнулись. Всем своим видом он намекал, что не готов сносить оскорбления от вздорных девчонок. Еще слово в том же духе – и разговор закончится вряд ли приятно для Ксю.

И все же она открыла рот:

– Я уничтожила усилитель для того, чтобы никто и никогда больше не смог использовать его якобы в благих целях. Чтобы такие, как вы, советник…

Шамардин, покачав головой, перебил ее:

– Девушка, не надо говорить того, что я не смогу вам простить.

В этих его словах было больше угрозы, чем могло показаться с первого раза. Ксю громко сглотнула – поперек горла встал ком, мешая дышать. Она могла бы еще сказать Шамардину, что прекрасно понимает: он теперь на гребне волны, кровавой волны, но все-таки выше всех – благодаря случившемуся, благодаря войне и угрозе извне и внутри острога. Ей хотелось выдать ему в лицо все, что она думает о войне. О том, что война нужна только тем, у кого есть власть, чтобы укрепить эту чертову власть, чтобы власти стало еще больше, чтобы упиваться ею. Обычным ленинградцам война ни к чему. И уж тем более она не нужна москвичам. А Шамардину просто больше повезло, чем Тихонову. Просто повезло. Вот пусть и радуется. А создать новую армию зомби Ксю ему не позволит. Никому вообще не позволит, даже если удастся выбить питерцев из острога, что маловероятно.

Но ничего этого она Шамардину не сказала. Да он и так все понял, не дурак ведь.

– Зря все-таки… – Советник махнул своим людям, и скоро возле Ксю никого не осталось.

За Кремлевской стеной грохотали выстрелы, зомбаки захватили уже практически всю Москву. Теперь каждый человек, способный держать оружие, на счету. Ксю видела, как Шамардин взял автомат, как на ходу засовывал в карманы магазины. Советник шел воевать вместе со своими людьми.

Хорошо, что Ксю оставили «калаш», – оружия в остроге сейчас было больше, чем тех, кто способен был направить его на агрессоров. Девушка сняла с АК штык и шагнула к коробу усилителя. Авось хоть теперь удастся его расковырять.

Ей все еще безумно интересно было, что же там внутри.

Труп Стерха таращился на Дана единственным уцелевшим глазом. Это само по себе было неприятно, а тут еще в горле пересохло… Данила попросил воды, и ему дали, после чего он подмигнул Стерху и показал ему средний палец – вот тебе, сволочь, хоть напоследок.

– Еще вода есть? – спросил Дан, ни к кому конкретно не обращаясь. Выпив хотя бы стопку алкоголя, он обычно сразу начинал страдать от жажды.

Ленинградские бойцы унесли тело Стерха.

– Народу нужны реальные доказательства, что это чмо сдохло, – пояснил лейтенант.

Еще он сказал, что труп выставят на всеобщее обозрение у Большого дома на Литейном. Может, на столбе повесят, может, на кол посадят – это пусть начальство решает, его дело реально маленькое. За сим питерский отряд отбыл, захватив с собой в придачу к трупу упирающегося Адольфа Резника и оставив москвичей, Светлану и крепко связанного, совершенно спокойного уже Эрика в печали. Причем печаль у каждого была своя собственная. Светлана жалела бедного Эрика, которому так досталось, Эрик жалел, что не сумел растянуть мучения Стерха на пару суток, а «варяги» корили себя за то, что не пристрелили придурка-официанта, как только вошли в зал.

В глазах Мариши стояли слезы. Данила хотел успокоить ее, но она лишь отмахнулась. Ашот сидел в углу насупленный. Рядовой Петров гладил по спине Светлану, которая плакала ему в плечо. Гурбан вышагивал туда-сюда.

– Мы должны… Мы… Профессор, вы же гений! Вы обязаны решить этот вопрос! – Сжав кулаки, Гурбан остановился возле Павла Сташева, который как раз приоткрыл крышку короба за командным креслом и разглядывал содержимое.

– Да-да, должен решить… – рассеянно повторил за командиром профессор. – Вопрос только в том, что важнее – население целого острога или же все люди на планете, включая грядущие поколения…

Тогда Данила не понял, что подразумевал отец, а ведь все было ясно изначально. И даже зная, чем закончится миссия, смог бы он воспротивиться выбору отца? Осознанному, выстраданному выбору?..

Вряд ли.

– Я сделаю все, что в моих силах. – Профессор повернулся к «варягам» спиной и начал торопливо раздеваться. – Мы и так потеряли много времени. Я потерял. Надо было сразу. Но Стерх… Была ведь возможность иначе, но раз так…

Данила с ужасом смотрел на то, как отец обнажается. Из-за волнений последних дней тот двинулся умом, не иначе. Да и что можно подумать, если взрослый человек, бормоча себе под нос нечто невразумительное, сбрасывает одежду и остается в чем мать родила?..

– Прошу прощения у дам, но так надо…

– Ничего, профессор, вы отлично выглядите. Вижу, сынок в вас удался.

Данила покраснел – Мариша могла бы и промолчать, заметив некоторое, хм, фамильное сходство. Хорошо, что батя ее не услышал, так был занят приготовлениями… А к чему, собственно? Его вполне осознанные движения, щелчки тумблеров, вспыхивающие диоды, тихое мерное гудение из короба – и все это деловито, уверенно. Но если Сташев-старший не сошел с ума, то зачем разделся?..

– Гурбан, бритва есть?

Командир достал из рюкзака и протянул профессору опаску, которой редко пользовался, но которую содержал в идеальном порядке. Ее лезвием можно перерубить перышко в воздухе, не то что снять щетину с загорелого лица. Вот только ни перья, ни щетина батю не интересовали. Велев раздобыть воды и зеркало, он уселся в командное кресло Стерха.

– А что, удобно… – Поелозил в нем задом, приподнялся и вновь шлепнулся, откинувшись на спинку. – Любил Афоня комфорт. Сибарит, понимаешь… – И начал методично брить ноги.

Светлана умчалась наливать воду, снимать со стены зеркало и потому не увидела, как профессор нещадно расправился с растительностью на нижних конечностях. А зрелище, надо сказать, было не для слабонервных. Не каждый день Даниле и его коллегам доводится видеть, как обнаженные ученые сами себе делают эпиляция. Правда, батя ограничился лишь лодыжками и голенями. Пару раз он серьезно порезался, пришлось вытирать кровь.

– Ничего не должно мешать, всё убрать, всё! Эх, снять бы кожу, обнажить нервы – и уже к ним, напрямую…

– Отец, что ты делаешь?! – не удержался Дан, когда Светлана принесла-таки воду в тазике и небольшое зеркало.

Тазик Сташев-старший поставил себе на колени и начал обильно смачивать свою седую шевелюру. А зеркало, вручив Дану, велел держать так, чтобы он мог собою любоваться.

– Мне, сынок, очень не хочется отрезать себе ухо. – После чего принялся брить налысо череп. Он спешил, будто боялся передумать. За пару минут все было кончено, он тщательно смыл с головы остатки волос и кровь из нескольких царапин. – Даня, сынок, помоги мне. – Отец то ли не хотел объясняться, то ли не услышал вопрос. – Я надену корону, а ты придержи. Потом надо будет закрутить винты хомутов так, чтобы был максимальный контакт с кожей…

Данила послушно взялся за нечто блестящее, холодное и действительно напоминающее корону, разве только закрепленную на балке, вторым концом утопленной в шарнир, который в свою очередь сам…

– Стоп! – вскрикнул отец, и Дан отшатнулся, схватившись за автомат на плече. – Сначала надо датчики на руки поставить и закрепить ноги. А то голову зафиксируем, и как потом?.. Даня, сынок, займись ногами, вон видишь, зажимы. Ага, они самые. И не жалей меня, плотнее давай, как можно сильнее затяни. Ай! Да-да, вот так, не надо ослаблять, что ты! – Профессор принялся скоблить свои предплечья. Очистив их от волос, он прилепил к коже датчики-присоски с проводами, ведущими за спинку кресла. – Есть? Вон отвертку возьми, корону надо закрепить хорошенько. И не жалей меня, говорю! Ай! Еще! Сильнее затягивай! Второй попытки не будет, надо сразу все правильно сделать, понимаешь?!

Гурбан, Ашот и Мариша хоть и следили за этой суетой, но в процесс не вмешивались. Рядового Петрова и Светлану мирские страсти не интересовали – они были заняты исключительно друг дружкой. Данила же до сих пор не мог понять, что задумал отец. Родитель ведь уселся в кресло Стерха, которое является частью сложного прибора, формирующего и отправляющего приказы зомбакам на большом расстоянии. Верно? А то. Значит… Неужели батя хочет сам, без Стерха, ныне покойного, изменить ход войны?!

Словно прочитав мысли сына, Павел Сташев сказал:

– Аппарат настроен на биотоки головного мозга Афони, но есть вероятность, слегка отличная от нуля, что мне удастся… Ну, в общем, понятно.

Данила кивнул. Понятно, а как же. Вот только про мизерную вероятность ему не понравилось. Как-то безнадежно прозвучало.

– Но почему ты, пап? Давай кого-нибудь другого посадим…

Профессор невесело улыбнулся:

– Спасибо, сынок. Помни: я люблю тебя, горжусь тобой. Все, что я делал в последние годы, – все это для тебя. Ради тебя, сынок, я… Что стоишь?! Врубай рубильник!