Атака зомби - Александр Шакилов

Переход был таким резким, что Данила тут же кинулся к указанному рубильнику, торчащему слева из стального ящика с прорезями для вентиляции у самого подножия кресла, сразу за ним. Дан дернул вниз обрезиненную рукоять, но рубильник не сместился ни на миллиметр.

– Сынок, чего ты там возишься?

– Сейчас… – Данила навалился на рубильник всем телом, и рукоять неожиданно легко и мягко ушла вниз. Стальной ящик загудел, из щелей потянуло теплом, запахло горячим машинным маслом.

И Дан с ужасом увидел, как тело отца напряглось – каждая мышца сократилась под действием электричества, пронзившего ее. Профессора выгнуло – если бы не корона и не зажимы, его выбросило бы из кресла. Мука исказила лицо Павла Сташева, рот его открылся, десны обнажились, язык вывалился. Данила тут же потянулся к рубильнику, намереваясь обесточить чертов аппарат.

– Не вздумай! – сумел выдавить из себя отец. – Нет! Я ведь принял твой выбор! Я ушел, оставил тебя! Прими и ты!

Там, в подземелье, отец разрешил ему остаться, чтобы прикрыть отход «варягов»… Данила нехотя убрал ладонь с рукояти.

Сташева-старшего корежило, лицо его налилось кровью, глаза выпучились. На него страшно было смотреть. Дан вновь потянулся к рубильнику, и тогда батя заговорил – поначалу через силу, а потом голос его зазвучал спокойно и даже умиротворенно, несмотря на конвульсии тела:

– Я чувствую их. Всех их. Много. Очень много. Больно чувствовать. Они рвутся с поводков, растущих прямо из мозга. Моего мозга. Они выдирают мой мозг из черепа. Я должен обуздать их…

Данила смотрел на отца снизу вверх, чувствуя себя маленьким, крохотным даже, рядом с его величием. Вены на ногах отца набухли под кожей, покрыли сетью руки, грудь, на висках они заметно пульсировали. Теперь каждое слово отец буквально выплевывал вместе с брызгами слюны.

– Их. Слишком. Много. Они. Сильней.

Дан разрывался между желанием вырубить адскую машину и приказом отца не делать этого ни в коем случае.

– Почти. Не. Реагируют. Стерх. Его биотоки. Не мои. Мозг. Вырвут мне мозг! – Выкрикнув последнюю фразу, отец, как показалось Дану, потерял сознание. Тело его выгнулось так, что захрустели кости и сухожилия, веки сомкнулись.

А потом на измученном лице профессора появилось подобие улыбки. Он моргнул, еще раз и еще.

– Я сделал это. Все-таки сделал это!.. – сказав это, Павел Сташев обмяк, глаза его уставились куда-то мимо Дана. Дыхание прервалось клекотом в глотке, из угла рта вытекла алая струйка.

– Эй, ты чего?.. – Данила уже понял, что случилось, но он не мог, не хотел поверить в это. Он всячески гнал от себя мысль, что его отец… Нет! Не думать так о нем! Нельзя! Если подумаешь, так и случится, а пока еще можно исправить всё, еще можно!..

Руки тряслись, как у дядюшки Натана с перепоя, когда Данила отдирал от запястий и предплечий отца бледные присоски датчиков и они безжизненно повисали на сине-зеленых, как вены под кожей, проводах. С короной пришлось повозиться чуть дольше, червячные стяжки с четырех сторон давались ему куда хуже, чем в прошлый раз, а еще говорят, что ломать – не строить. Затягивал их Дан отверткой легко, а вот раскрутить получилось не сразу. И чего Стерх такой головастый был? Небось из-за избытка мозгов у него под черепушкой и закоротило… Отвертка выскользнула из шлица хромированного винтика, чиркнула по пальцу, разодрав кожу. Выступила, набухла капля крови. Еще чуть-чуть – и польется струйка, точно такая же, как у бати изо рта… Стоп! Не думать об этом! Нельзя! Стоп! Данила облизал ставший солоноватым палец. Наворачивались слезы, но их тоже надо было гнать, иначе ничего не получится. Слезы – признак скорби, признак того, что отец… Нет! Нельзя об этом думать!

Окрашенный алым кончик отвертки вновь впился в шлиц. Надо спешить, но не надо суетиться. От суеты только вред. Данила провернул отвертку еще трижды, прежде чем корона сдалась.

Рядом что-то делали, о чем-то говорили «варяги», но Дан заставил себя не замечать их, не слышать. Они могли сказать непоправимое. Они наверняка говорили, что отец… И потому Дан не слушал их и не слышал. Он игнорировал прикосновения. Его хлопали по плечу, гладили по спине, хватали за подбородок, а он отворачивался. Лишь только замечал, как шевелятся губы Мариши, Ашота или Гурбана – сразу отворачивался. А то еще накличут. Сказать – все равно что приговорить, пустить ту, что с косой, сюда, в лабораторию Стерха…

Отпущенная на волю корона приподнялась – пружинный механизм сократился, как напряженный бицепс, приподняв блестящую балку, скрепленную шарнирно с кронштейном на стене. Как же тут все чисто, аккуратно… Дану безумно захотелось испортить эту чистоту, плюнуть, что ли, на пол, нацарапать на стене «Здесь был Данила», хоть что-нибудь сделать… Стерх, сволочь, как же Дан ненавидел его сейчас, кто бы знал.

Он отошел от кресла на пару шагов. Было ощущение, что о чем-то важном он забыл. Надо вспомнить. Отодвинуть Маришу, которая липнет как муха, и вспомнить. Взгляд упал на обнаженные ноги отца, на бедра, спустился к голеням, закрепленным кожаными ремнями. Вот было бы «здорово», если б Дан начал поднимать отца с кресла и сломал бы ему при этом кости…

С ремнями он справился секунды за три.

Рывок – отец весил изрядно, то есть килограммов на двадцать больше, чем Данила рассчитывал, и на столько же больше, чем мог поднять. И все же он выдернул батю из кресла. Вместе они повалились на пол, Дан снизу, батя сверху. Тотчас к Дану ринулись Ашот и Мариша, помогли переложить отца. Краем глаза Дан заметил, что Гурбан стоит в стороне, скрестив руки на груди и хмурясь.

– Батя, ты чего? – Оттолкнув Маришу – та шлепнулась на задницу, а нефиг хватать за руки, – Данила склонился над отцом. – Это, ты перестань. Ты чего, очнись. Нужно еще столько сделать: спасти Москву, модернизировать и заново собрать Излучатель, чтобы очистить Землю от слизней! Слышишь, батя, столько еще дел у тебя! Ты ж дела свои не закончил, понимаешь?! За тебя ведь никто не сделает, ясно тебе?! Ну, чего ты молчишь?!

Алая струйка, вытекающая из уголка рта отца, завораживала. Дан пытался отвести от нее взгляд, но тут же натыкался на пустые, больше ничего не выражающие глаза Павла Сташева – и уж лучше, поверьте, смотреть на кровь.

Его кровь.

На его лице.

– Да хрен с ними, с делами этими, с очисткой Земли, со слизнями. Нет, честно, хрен с ними. Просто, батя, ты мне очень нужен…

Искусственное дыхание. Надо сделать искусственное дыхание! Дан дышал в рот отцу и массировал грудную клетку.

– Он мертв, – голос Мариши прорвался через защитный барьер. – Ему не помочь. Твой отец мертв. Он погиб, спасая Москву от нашествия зомбаков. Он погиб как герой.

– Нет! Ему можно помочь… – Данила еще что-то говорил, уже зная, что ничего не может сделать для отца. Ни-че-го. Потому что отца больше нет.

Гурбан присел рядом, закрыл глаза Сташеву-старшему.

– Лучше сразу, – сказал, – потом вообще не закроются. А так хоть по-людски. Может, схоронить получится…

Командир кивнул Марише, типа ты знаешь, что делать, действуй.

Мариша взяла Дана за руку, принялась что-то говорить, быстро-быстро говорить, много-много. Данила ни слова не понимал, он завороженно следил за движением ее губ, за мимикой красивого лица… А у бати лицо теперь неподвижное. Батя погиб. И теперь можно плакать. Дан хотел плакать навзрыд, но не мог, будто кто-то перекрыл плотиной его слезные железы.

– …ничего уже не изменить, – услышал он издалека голос Мариши, а потом звук выкрутили на максимум, Дану даже пришлось схватиться за уши, чтобы не оглохнуть. – Надо жить дальше.

Жить дальше… жить… дальше…

Данила кивнул. Это уж точно – надо. И дальше некуда. Вся его жизнь – вопреки всему. Вопреки тому, что мир ему достался гадостный, полный опасностей и боли. Вопреки тому, что мать слишком много курила и убила себя этим. Вопреки тому, что не стало отца…

– Пока мы дышим – мы сражаемся, – сказал рядом Гурбан.

– Ага, – кивнул Дан и отвернулся.

Плотину на его глазах наконец-то прорвало.

Выстрелы сливались в один навязчивый грохот, который лез в уши, забирался в голову и заполнял ее всю, без остатка. Ярко сверкнула вспышка слева от Спасской башни. Посыпались обломки кирпичей. Целый сектор древней стены заволокло дымом.

– Ну что ж, приступим, – сказала Ксю сама себе просто потому, что с умным человеком всегда приятно общаться, особенно если этот умный человек – блондинка.

Она только-только собралась выяснить, что же напихали в усилитель, когда диод на его боку вдруг замерцал. Ксю это не столько обрадовало, сколько удивило. Надо же, прибор уцелел после автоматной очереди практически в упор, кто бы мог подумать… И еще один сигнал? Профессор не справился с первого раза? Или как-то догадался, что все пошло не по плану?

На Красную площадь входили нестройной колонной зомбаки. Грязные, окровавленные, потерявшие оружие, но полные решимости убить каждого человека, который посмеет оказаться у них на пути.