Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1 - Андрей Судоплатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каридад, считавшая, что вызволить сына из неволи можно быстротечной решительной операцией, все больше убеждалась в сложности задачи. Киру начинали терзать мысли о том, что ее присутствие в Мехико и в самом деле навредило Рамону. Она вспоминала резкие слова, сказанные ей сыном при личной встрече. Из депрессивного состояния Каридад пыталась выйти неумеренным употреблением спиртного. Именно в такой период она попала в автомобильную аварию. Каридад обнаружили на мостовой в бессознательном состоянии, со сломанными ребрами. При ней была значительная сумма денег и шифрблокнот. Содержание сумочки чудом не оказалось в руках полиции.
В марте 1945 года Каспаров передал Кире, что Центр затребовал у нее полного отчета за весь период после отъезда из Москвы. Смирив гордыню, Каридад ответила на запрос, но выборочно, проигнорировав невыгодные для себя темы. Свои комментарии, дополняющие «пробелы» ее послания, подготовил резидент. Из них следовало, что Каридад все еще намерена «бороться за сына».
Пришлось прибегнуть к последнему, но сильному средству: воздействовать на нее через Рамона. Сейчас невозможно узнать, что он написал ей, но можно догадаться, что под влиянием пережитого стресса (свобода была близка — протяни только руку) он был несдержан и безжалостен. В каждом слове сквозили отчаянье и ненависть. Примерно в это же время Каридад узнала, что сотрудники советской разведки в Западной Европе предпринимают шаги по вызову в Советский Союз ее сына Хорхе, находившегося в годы войны в гитлеровском концлагере.
Кира восприняла это известие как явный признак недоверия к ней: «пытаются заполучить еще одного заложника помимо Луиса», который, впрочем, вполне освоился в советской действительности. Внешне он был доволен своей жизнью и считал, что перед ним открываются блестящие научные перспективы. После этих потрясений Каридад словно подменили. Уговоров больше не потребовалось.
А между тем ситуация в Мексике ухудшалась на глазах. Незаметно подкрадывалась «холодная война». Наработанный американцами опыт нейтрализации государств «оси» на континенте пригодился теперь для воздействия на советские учреждения.
Кира со свойственной ей энергией засобиралась в путь. На вопрос французского консула о цели ее поездки во Францию ответила: «Дети — Монсеррат и Хорхе — нуждаются в моей помощи. В годы войны они очень страдали, особенно сын, пробывший в немецком концлагере четыре года». На вопрос об источнике доходов ответила: «Имею состояние на Кубе». Чтобы обновить свой кубинский паспорт, Каридад добилась приема у посла и очаровала его своими манерами, светскостью, знанием закулисных сторон жизни в Гаване, подробно поведала о родственных связях с состоятельными людьми на острове.
В начале октября 1945 года Кира обменялась прощальными письмами с сыном, а 24-го числа того же месяца в нью-йоркском порту поднялась на борт парохода «Санта-Паула». Через две недели он пришвартуется в Гавре…
Резидент мог вздохнуть спокойно. Импровизации Каридад его вконец измотали…
А в это время продолжал свои изыскания Баэса. Он догадывался, что подготовкой «эскапады» Меркадера руководил «по должности» Иван Александрович Кумарьян, третий за короткое время советский резидент в Мехико, сменивший Каспарова, которого буквально выжили из страны серией грубых демонстративных провокаций. (И. А. Кумарьян родился в 1909 году в селе Чурус Карской губернии (ныне Турция). Участвовал в гражданской войне в Испании, сначала в качестве переводчика, затем — начальника штаба авиаподразделения республиканской армии. В органах госбезопасности — с 1943 года.) Кумарьян, однако, не давал повода заподозрить его. Он не изматывал ребят из «наружки» многочасовыми прогулками по' городу, был «предсказуем», встречи проводил только со знакомыми полиции людьми, находящимися в контакте с совпосольством, имена которых были на слуху (проскакивали в прессе как «красные пособники Кремля»). Все тихо, без погонь и перестрелок. Но Баэса подозревал, что в тихом омуте…
В январе 1948 года Баэса решил познакомиться с русским дипломатом. Может быть, и для того, чтобы добавить еще один живописный эпизод в свою книгу. Предлог нашелся: советское посольство продавало «бьюик» вызывающе алой окраски, купленный еще Тарасовым. Мексиканец подъехал к зданию на Такубайя на служебном рыдване, явно демонстрируя, что новое авто ему и в самом деле необходимо. О цене не сговорились, но Баэса познакомился с Кумарьяном: контактным, заводным, с харизмой «восточного» человека (в его жилах текла армянская кровь).
Потом мексиканец часто навещал Кумарьяна, чтобы разрядиться, отдохнуть душой. Баэса говорил нередко о вещах интересных. Например, об Агустине Дарке и о Рамоне Меркадере. О Каридад и ее похождениях в Мехико. Так, по его словам, испанка некоторое время проживала в семье Сарабиа и очень доверяла ей, хотя один из ее членов — Антонио — работал на ФБР.
Это был цепкий агент, аполитичный, беспринципный, готовый на все, чтобы продвинуться по службе. Американцев он не любил и часто сетовал, что приходится работать на невежественных гринго, которые днями просиживали в барах, зная, Что за них надрываются мексиканские детективы — эти наемные пеоны сыска, — а потом шлют победные реляции в Вашингтон. Особенно хорошо оплачивалась ими информация о «русском присутствии». Сарабиа не вдавался в подробности, но с гордостью говорил, что «неплохо заработал на разоблаченных русских». В числе других он называл имя Каридад.
«Каким-то образом она узнала о нависшей опасности, — жаловался Сарабиа, — и исчезла из Мехико. Кто-то предупредил, и она сменила декорации…»
Кумарьян надеялся на политическое решение проблемы с Троллем, прежде всего на амнистию президента Алемана, и в этом направлении вел хитроумный зондаж. Хотел действовать наверняка. Но, судя по всему, президент не собирался ссориться с влиятельными последователями и поклонниками Троцкого в США и по всему миру. Поэтому одновременно отрабатывался и самый тривиальный вариант — подкуп тюремной администрации. Один из чиновников по переписке проходил как Пекарь. Правда, после бегства из тюрьмы двух заключенных его возможности пошли на убыль. Ожидалось, что его вот-вот снимут с должности.
Не сидел сложа руки и сам Меркадер. Он установил дружеские отношения с секретарем-делопроизводителем тюрьмы. По мнению Рамона, его можно было использовать для организации побега. Но тот поставил условие: бежать вместе и прямиком… в Советский Союз. Этого секретаря советская резидентура раньше изучала и не могла с уверенностью сказать, что же это за человек, каков он на самом деле. Такое бывает. Полная непроницаемость. Поэтому Меркадеру через Купера строго указали: ни в какие переговоры с ним не вступать. Впоследствии выяснилось, что это предостережение пришло вовремя…
Между тем обстановка вокруг советского посольства все больше накалялась. Антисоветская кампания достигла апогея. Практически все связи наших дипломатов в средствах массовой информации подверглись обвинениям в подрывной деятельности.
В сентябре 1946 года газета «Новедадес» назвала Ганса Майера, долгое время работавшего в Мексиканско-Советском институте культурных связей, «способным шпионом ГПУ, пользующимся полным доверием Берия». В качестве опасных агентов СССР, оперирующих в Мексике, упоминали Лео Цукермана, Оскара Данцигера, Елену Гомес Васкес, Эдуарда Вейсблата, Маргариту Нелькен, Федора Драгутина и других. В серии явно инспирированных американцами статей некий Карл Рифнер навесил ярлык «агентов Москвы» на многих политэмигрантов, особенно испанцев, которые, дескать, в массовом порядке забрасывались в Мексику с целью ее дестабилизации.
«Эксельсиор» изо дня в день печатала отрывки «из пасквиля Троцкого на товарища Сталина» (выражение из посольского обзора печати). В «Новедадес» публиковались откровения перебежчика Виктора Кравченко, а чуть позже — антисоветские статьи бывшего пресс-атташе Кубы в СССР Миралеса (за которые его поколотили оболганные испанские эмигранты). В газете «Омбре либре» броско подавались отрывки из книги «Ночь осталась позади» Яна Валтина, «пострадавшего от советского и гитлеровского тоталитарных режимов». Газета «Уль-тимас нотисиас» отличилась статьей «Институт общественного мнения Мексики — центр коммунистического шпионажа». Во всех грехах обвинялся директор института Ласло Радвани — венгерский еврей, марксист, талантливый экономист, муж немецкой писательницы Анны Зегерс. Сообщалось, что он шпионил на ГПУ с 30-х годов, а в Мехико продолжил сие неблаговидное занятие, вовлекая в эту деятельность «своих помощников» — писателя Людвига Ренна и известного коминтер-новского кадра Витторио Видали.
Полицией было установлено демонстративное наблюдение за руководителями Мексиканской компартии. Генеральный секретарь МКП с тревогой сообщал в советское посольство, что реакция подготавливает общественное мнение к полицейской акции по разгрому «левых» организаций. Ожидалось нападение и на штаб-квартиру компартии. Вступление в нее Д. А. Сикейроса в мае 1946 года — эпатирующий поступок в атмосфере преследований и репрессий — тут же ознаменовалось слежкой. Филеры неотступно следовали за активистами «Славянского клуба». Председатель Общества друзей СССР, влачившего к тому времени жалкое существование, Хосе Мансисидор, посещая дом на Такубайя, с горечью констатировал, что американцы добиваются от Мексики разрыва отношений с Советским Союзом, чтобы нейтрализовать даже гипотетическую возможность проникновения Советов в Центральную Америку.
