Рига. Ближний Запад, или Правда и мифы о русской Европе - Алексей Евдокимов

Конечно, помпезность сооружения провоцирует на иронию – и ее в отношении главного нынешнего госсимвола всегда хватало: зеленую девушку панибратски прозвали Милдой, три звезды в ее руках трактовали как рекламу коньяка трехлетней выдержки, да залетная иностранная шпана, сдается, не случайно устроила себе туалет именно тут. Но самое известное сооружение времен Карлиса Улманиса, относившегося к Риге без особой бережности, не только не повредило городскому центру, но стало неотъемлемым его атрибутом.

Даже в сталинские времена, когда столь заметный и идеологически абсолютно чуждый символ «буржуазной Латвии» подумывали если не снести, то хотя бы убрать куда подальше, Милда устояла. За это принято благодарить уроженку Риги Веру Мухину, пятикратного лауреата Сталинской премии и автора монументального символа Москвы – «Рабочего и колхозницы». Сказалось, вероятно, и то обстоятельство, что соавтор Зале Эрнест Шталбергс был крупным советским чиновником от искусства, возглавлял правление Союза архитекторов ЛССР с 1945 года. Да и сам Зале, выпускник питерского ВХУТЕИНа, реализовывал в молодости ленинский план монументальной пропаганды, ваял Добролюбова и Гарибальди. Интересно, что в «буржуазной» Латвии, сменив большевистскую идеологию на патриотическую, он показал себя непревзойденным мастером той самой монументальной пропаганды – без всяких кавычек и без всякой иронии.

Ирония – недобрая ирония истории – в другом: свобода латвийской отчизны, увенчанная столь мощным символом в ноябре 1935‑го, закончилась всего через четыре с половиной года – в июне 1940‑го. Памятник Свободы стал памятником свободе.

Такова оказалась судьба всех реализованных крупномасштабных проектов конца 1930‑х. Пройдя от Милды полтора квартала по Бривибас, увидишь напротив Христорождественского собора огромное, опять в квартал и опять сумрачное здание Кабинета министров, перед которым время от времени безнадежно митингуют группки латвийских бюджетников. Возведенное в 1938‑м как Дворец правосудия, оно вскоре пригодилось Совету министров Латвийской ССР.

Пройдя по Бривибас еще квартал вперед, а потом по Дзирнаву (Dzirnavu iela) квартал налево, окажемся под единственной из любезных Улманису башен, которая все-таки выросла при нем над Ригой. 32‑метровый мини-небоскреб 1939 года постройки по адресу Dzirnavu, 57 предназначался для передовой по тем временам типографии «Rota». Он должен был быть больше и, как казалось проектировщикам, краше – но помешали отцы советского и германского народов. В итоге передовая типография досталась республиканской прессе ЛССР, и старожилы здешней журналистики еще помнят, как на Дзирнаву, 57 квартировали редакции большинства тогдашних газет – пока их не переселили в 1978‑м в новый, уже не такой микроскопический, 22‑этажный небоскреб на острове Кипсала. Про этот Дом печати есть что вспомнить уже и мне самому – хотя последний десяток лет он стоит пустой, расселенный и жутковатый.

Сгусток времени

Лучшее, что оставила Риге Первая республика, находится в отдалении от центра. Если ехать от него на северо-восток, в сторону Межапарка (например, на трамвае № 11), то по пути, между улицей Гауяс (Gaujas) и железной дорогой, будет обширный зеленый массив – череда кладбищ: Первое и Второе Лесные, кладбище Райниса с могилой главного поэта страны. Здесь же – самое известное в стране: Рижское Братское кладбище (Rīgas Brāļu kapi). Это одновременно национальная святыня, непревзойденный образец мемориального комплекса (шедевр все того же Карлиса Зале – куда более несомненный, чем Милда), а еще – один из самых впечатляющих и точных символов латвийской истории XX века во всей ее трагической противоречивости.

Если в календаре не День Лачплесиса, 11 ноября (местный День защитника Отечества), и не 8 мая, когда на Братском кладбище возлагают венки официальные делегации, здесь пусто и тихо, и можно оценить торжественную гармоничность мемориала, послужившего образчиком для других, более поздних – например, питерской Пискаревки. Пафос и траур дозированы тут в идеальной пропорции – латышские кладбищенские традиции вообще отличают сдержанность и вкус. Но в этой успокаивающей тиши лишь острее ощущение непреходящей драмы.

Первыми, кого похоронили на Братском кладбище в 1915‑м, были солдаты Первой мировой, то есть еще защитники Российской империи. Потом к ним присоединились жертвы революционных событий 1917‑го, потом – красные латышские стрелки, погибшие за большевистскую Латвию, и двое умерших от болезни членов советского правительства. Потом – защитники латвийской независимости. Павшим в боях за суверенную Латвию и посвятили мемориал его авторы (главным скульптором был Зале), работавшие над кладбищенским ансамблем вплоть до 1936‑го, когда комплекс был торжественно открыт в День Лачплесиса. Отсюда скульптурная символика: центральный образ скорбящей Матери Латвии, фигуры древних латышских воинов, олицетворения регионов страны.

Но цепь исторических драм еще далеко не закончилась: после присоединения Латвии к СССР на Братском кладбище похоронили латышских офицеров, которые застрелились, не смирившись с аннексией. В 1941‑м, когда Латвию занял вермахт, тут появились могилы антисоветских партизан и перезахороненных жертв НКВД. В следующие годы нацистской оккупации – латышских полицаев‑карателей, убитых на оккупированной территории РСФСР, погибших на фронте легионеров СС, вспомогательного персонала люфтваффе, попавшего под бомбежку. После освобождения Риги от нацистов здесь хоронили красноармейцев. В конце 1950‑х, когда Братское кладбище признали памятником архитектуры, на нем стали перезахоранивать бойцов латышских подразделений Красной Армии, павших в России, и советских партизан. В 1980‑х начали предавать земле видных деятелей латвийской Компартии, персональных и военных пенсионеров.

Создатель ансамбля кладбища скульптор Зале был похоронен на нем при нацистах в 1942‑м, архитектор кладбища Бирзниекс – при советской власти в 1980‑м.

После обретения независимости, в 1990‑х, на Братское кладбище торжественно привезли прах руководителей Латышского легиона СС Рудольфа Бангерскиса и Вилиса Янумса.

В далеком 1962‑м Наум Коржавин написал хорошее стихотворение «Братское кладбище в Риге»:

Тут не смерть. Только жизнь, хоть и кладбище это…Столько лет длится спор и конца ему нету,Возражают отчаянно павшие павшим…Спорят плиты – где выбиты званья и даты.Спорят мнение с мнением в каменной книге.Сгусток времени – Братское кладбище в Риге.

За прошедшие с тех пор полвека никто не примирился – ни мертвые, ни живые.