История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - Джованни Казанова

— Да, дорогая Бетти, он вас простит; осушите ваши слезы и едем. У меня есть друзья в Ливорно, и никто не может знать, что я познакомился с вами. Я передам вас в надежные и не вызывающие подозрений руки, где вам ничего не будет угрожать, и где я вас никогда не буду видеть. Я обещаю вам, что уеду из Ливорно только тогда, когда узнаю, что вы вернулись к сэру Б.М., которого я уже полюбил, и если получится, что сэр Б.М. окажется неумолим, не захочет вас простить, я обещаю никогда вас не покидать и даже отвезти вас в Англию, если вы мне скажете.

— Как же вы сможете бросить ради меня свои дела?

— Никаких сомнений, дорогая Бетти. Знайте, что к Риму меня ничто не привязывает, кроме желания увидеть вновь его красоты. Это не дело; но делом становится постараться возместить вашу потерю.

— Что бы могла я сделать для вас?

Я вызвал возчика и сказал ему, что надо возвращаться в Витербе, где я оставил мой портфель на кровати.

— Отправьте туда почтальона.

— Я не могу ему это доверить. Если он убежит с моим портфелем, я человек конченный.

— Возьмите почтовых лошадей, а я буду ожидать вас здесь; но вы мне оплатите день.

— Вот цехин. Закажи быстро почтовых лошадей; но езжай медленно за нами на своих лошадях, потому что завтра с утра пораньше мы снова поедем.

Цехин его убедил, лошади были вмиг поставлены, и мы прибыли к семи часам в Витербе, где я притворился, что в отчаянии, не находя портфеля. Служанка клялась, что никто кроме нее не заходил в комнату. Я со спокойным видом заказал ужин, дав понять Бетти, что должен действовать таким образом, чтобы избежать трудностей, которые могут возникнуть у возчика при возвращении в Сиену с ней, которую там воспринимают как переданную ему ее мужем. Он прибыл со своими лошадьми в десять часов и передал ей ее маленький чемодан, когда она об этом попросила. Я легко вскрыл маленький замок, висящий на цепочке, и Бетти взяла свой капот и пакет, в котором были у нее четыре рубашки, чулки, платки и ночные чепчики. Остальное было мерзавца; но я был слишком любопытен, чтобы не поинтересоваться, что у него было. Это, может быть, было все, чем он располагал в этом мире.

Мы нашли там старые штаны, пять-шесть мятых рубашек, мешочек с пудрой, в котором были также гребни и помада, и восемнадцать-двадцать брошюр, все комедии, либо комические оперы. Кроме этого — пакет с письмами, которые должны были быть весьма интересными и которые Бетти хотела прочесть вместе со мной. Первое, что мы нашли замечательного, было, что эти письма все были адресованы г-ну л'Этуаль, комедианту, очень известному в Марселе, в Монпелье, в Тулузе, в Байоне и во многих других городах юга Франции. Бетти внушала мне сочувствие. Она не могла смеяться. Она оказалась обманута презренным комедиантом, и стыд, который она испытывала, приводил ее в отчаяние. Я сказал, что мы их прочтем завтра, и она вздохнула с облегчением.

— Я прошу вас, — сказала она, — выйти, пока я не лягу в кровать, потому что, наконец, я смогу сменить рубашку.

— Все, что вы хотите, мой ангел, и, если вы желаете, я скажу постелить мне в другой комнате.

— Нет, мой друг, я должна любить и ценить ваше общество; вы слишком уверили меня в своей дружбе. Что бы было со мной без вас?

Я зашел, только когда она легла, и, приблизившись к ней, поцеловав ее, присев к ней на кровать и не видя, чтобы она встревожилась, я решил, что она могла бы меня извинить, если, отдав должное ее прелестям, я попытался удовлетворить желания, которые они во мне вызывали. Бетти, то ли из опасения показаться несправедливой, то ли испытывая те же чувства, что вызывала во мне, была ко мне добра. С этим открытием, я спросил у нее, не хочет ли она сделать мое счастье совершенным, позволив мне раздеться.

— И потом вы полюбите меня снова?

Очаровательный ответ, когда он идет из сердца, и ложность которого понятна, когда он идет от ума. Она столь мало противилась моему полному счастью, что позволила мне считать, что я ей даю такое же. После донны Игнасии мне перепадали лишь неполные радости, потому что я никогда не видел моих партнерш участвующими в них; но Бетти дала мне свидетельства любви, которые не оставили во мне места сомнениям. Она нежно воспротивилась, когда заподозрила, что я хочу ее поберечь. Мы едва заснули, как постучали в нашу дверь.

Я оделся, чтобы говорить с возчиком, который полагал, что должен отвезти нас в Рим, в то время как мы хотели вернуться в Сиену.

— Слушай, — сказал я ему, — Мне совершенно необходимо найти мой портфель, и я чувствую уверенность, что найду его в Аквапенденте.

— Во имя Бога! Я все понял! Оплатите мне путешествие, как если бы я отвез вас в Рим, а потом давайте мне по цехину в день, и я отвезу вас хоть в Лондон, если хотите.

— Ты не глуп, мой мальчик, я дам тебе шесть цехинов, и ты дашь мне квитанцию, и сегодня вечером в Аквапенденте я дам тебе еще цехин, и каждый вечер — следующий.

Перо и бумага были тут как тут, и все было сделано в мгновенье ока. Я сказал ему, что хочу остановиться в Монтефьясконе, потому что у меня там дела, так что мы прибыли туда в семь часов. Делом было письмо, которое я хотел написать сэру Б.М., в котором я должен был убедить его простить Бетти, изложив ему всю ее несчастную историю. Бетти взялась написать ему по-английски. Я решил поместить ее у корсиканца Риварола которого я знал как человека умного, у которого была красивая и очень умная жена. У Бетти был довольный и уверенный вид, который меня очаровал, она говорила мне и повторяла снова, что больше ничего не боится, и она смеялась, когда думала об обманщике, который напрасно ждал нас в Риме. Она надеялась, что мы встретим повозку, в которой был ее большой чемодан, и что мы сможем легко его открыть, и когда я сказал, что он может броситься вслед за нами, она уверяла, что он не посмеет, и я был того же мнения. В любом случае, я был готов встретить его таким образом, чтобы заставить его дрожать, потому что это был не тот случай, когда следовало оказать ему честь позволить взять шпагу в руку. У меня были отличные пистолеты, готовые поступить с ним так, как он того заслуживал. Перед тем, как я начал письмо, Бетти снова повторила, что следует рассказать ему все.

— Исключая, однако, то вознаграждение, которое вы вручили мне за мою горячую дружбу.

— Увы! Это единственное, чего нельзя ему говорить.

Менее чем за три часа мы кончили писать, и она была очень довольна моим письмом. Но письмо самой Бетти было шедевром; она не могла потерпеть неудачу. Я подумал нанять почтовых, как только мы окажемся в Сиене, чтобы поспешить оказаться в надежном месте до прибытия ее любовника. Меня занимало обменное письмо этого безумца, настоящее или фальшивое, я должен был найти способ вернуть его в его руки; но как это сделать? Мы выехали сразу после обеда, несмотря на жару, и прибыли в Аквапенданте в начале ночи, которую провели в наслаждениях любви, всегда невинных, когда это происходит по доброй воле и бескорыстно. Утром я узнал, что карета из Ливорно, которая направляется в Рим, сейчас отъезжает, и Бетти догадалась, что это та, в которой должен находиться ее чемодан с чемоданом комедианта л'Этуаль. Она спустилась вместе со мной и сразу его узнала. Она поговорила с возчиком, сделав это гораздо лучше, чем мог бы это сделать я, чтобы убедить его оставить чемодан, но человек был непоколебим, и перед доводами, которые он изложил, она вынуждена была сдаться. Единственное, чего она добилась, с помощью нотариуса города, было секвестровать чемодан на таможне Рима, получив месяц на то, чтобы предъявить свои права на него, чтобы помешать его выдать кому бы то ни было другому. Нотариус легализовал секвестр через магистрат города, и возчик был вынужден принять его и выдать на это квитанцию. Этот возчик, впрочем, заверил нас, что не получал никакого другого чемодана по тому же адресу, так что мы могли быть уверены, что комедиант был нищий, и то, что мы у него видели, был его единственный багаж.