Вариант Юг - Василий Сахаров

Таким был день четвертого марта 1918-го года в Екатеринодаре, и такие решения были приняты краевым правительством. Кто-то этим решениям искренне радовался. Другие плевались. А большинству граждан они были совершенно безразличны. Гражданская война набирала обороты, и все дорожало, Автономов готовился к возвращению в Екатеринодар, и кто будет защищать город от красных, им все равно. Главное – уцелеть, сохранить свое имущество и уберечь родичей. Остальное вторично. Неважно, какая в городе и стране власть. Только бы она сильно не зверствовала, давала работу и не трогала обывателя.

Малороссия. Апрель 1918 года.

Тяжелый бочонок быстро опустился на дно ставка и Андрей Ловчин покосился на Ивана Белова, который с тоскливым выражением лица смотрел на воду.

- Это последний, - сказал Иван.

- Знаю, - отозвался матрос и спросил бойца: - Жалеешь, что золото и серебро утопили?

Разведчик ответил честно:

- Есть немного. Такое богатство и на дне. Зачем?

- Ты знаешь приказ Нестора Ивановича.

- Знаю.

- Вот то-то же. А вопросы задаешь глупые. Поехали отсюда.

Белов кивнул, и анархисты вернулись к повозке, которая была запряжена двумя крепкими лошадками. Разведчик занял место возницы, а Ловчин упал на солому и больно стукнулся об ствол ручного пулемета.

- Растудыть твою! – матрос потер ушибленный бок, отодвинул пулемет в сторону и нагреб под спину солому.

- Но-о-о! – Белов стеганул лошадей поводьями.

Повозка тронулась и направилась в сторону села Крапивное, в котором схоронился Нестор Иванович Махно с близкими товарищами. На дороге спокойно, врагов рядом нет, да и вообще вокруг безлюдно. Нападения можно не опасаться, и Ловчин закрыл глаза. Ночь была тяжелой, нервной и беспокойной. Матросу хотелось спать. Но позволить себе отдых Андрей не мог. По крайней мере, пока не увидит Махно и не доложит, где именно спрятал клад…

После того как отряд Ловчина разгромил банду и взял богатейшую добычу, «черные гвардейцы» направились в Гуляй-Поле, но в пути они были перехвачены посыльным Ревкома. Взводу Андрея поступил приказ – кружными путями, не выходя на шляхи, двигаться на соединение с основными силами анархистов. Вольные батальоны и роты выдвинулись навстречу самостийникам и германцам. Начались бои, и помощь испытанных ветеранов Ловчина была нужна, как никогда.

Матрос подчинился приказу, и начались его мытарства. Вокруг Гуляй-Поля происходили стычки. Под руководством идейных, но плохо подготовленных командиров отряды анархистов терпели одно поражение за другим. Вчерашние крестьяне и работяги не выдерживали лобового боя с противником. Следовало срочно изменить тактику, и анархисты это делали. Успеха добивался тот, кто наносил неожиданные удары, действовал партизанскими методами и не подставлялся. А самостийники и германская кавалерия, прикрывая дороги и ведя поиск партизан, патрулировали окрестности. Вот и приходилось «черным гвардейцам» постоянно прятаться.

Впрочем, 20-го апреля, потеряв в боях нескольких бойцов, Ловчин все-таки соединился с отрядами Махно. Но сразу поговорить с атаманом не удалось. Шел митинг, на котором зачитывалось письмо попавшего в беду Бори Веретельника:

«Дорогой Нестор Иванович. Ночью под 16 апреля отряд анархистов ложным распоряжением за твоей подписью... разоружен. В Гуляй-Поле все наши товарищи, все члены Ревкома, Совет..., арестованы. И сидят в ожидании выдачи немецкому командованию и командованию Центральной Рады для казни. Изменой руководят шовинисты... Дежурной ротой по гарнизону была назначена еврейская (или центральная) рота. Подлые негодяи обманным образом заставили еврейскую роту исполнить гнусное дело... Нашего друга, Алексея Марченко, пытались арестовать,... он не дался... бросил две или три бомбы... и скрылся. Однако в 15 верстах от Гуляй-Поля задержан евреями колонии Межиричи и привезен в Гуляй-Поле, в штаб измены. Передают, что среди крестьян настроение подавленное. К евреям ненависть за их поведение... Передаю это письмо... если получишь, спеши с каким-нибудь отрядом на выручку. Неизменно твой Б.Веретельник».

Как и всякий идейный анархист, Нестор Иванович отрицал национализм и боролся с проявлениями шовинизма. А еще он прекрасно понимал, что измена еврейской роты вызовет ненависть других общин анархистов. Поэтому Нестор Иванович не хотел публичного разбирательства дела. Однако посланцы Бори Веретельника настояли на этом, и Махно пришлось спорить с товарищами. Он убеждал крестьян и рабочих в том, что еврейские труженики, - даже те из них, которые состояли в роте бойцами и были прямыми участниками в контрреволюционном деле, - сами осудят свой позорный акт. А буржуазия, причастная к провокационным делам в Гуляй-Поле, свое получит, независимо от того, к какой национальности она принадлежит. И говорил он так убежденно, что смог убедить бойцов, которые находились на митинге, и на время все успокоилось.

Анархисты разошлись и только тогда Ловчин смог переговорить с Махно. Он рассказал ему все без утайки, и Нестор Иванович, понимая, какой соблазн обогатиться появился перед его бойцами и командирами, приказал Андрею охранять драгоценности.

Делать нечего, матрос и «черные гвардейцы» стали хранителями сокровищ. Однако продолжалось это недолго. После того как один из вольных вожаков, бывший царский прапорщик Михасев, попытался разоружить бойцов Ловчина и завладеть богатствами, пришлось думать, куда их спрятать. Был собран трибунал и предателя расстреляли, а потом Махно приказал Андрею утопить бочонки с серебром и золотом. Что матрос и сделал.

Под покровом темноты, взяв с собой только Белова, моряк покинул Крапивное, добрался до дальнего ставка и в глухом месте утопил сокровища. Дно ровное, вода мутная, глубина небольшая, метра три, и достать бочонки несложно. А где именно спрятан клад, будут знать только три человека, он сам, Белов и Махно. Все люди идейные и понимают, что золото и серебро не для обогащения, а на дело революции. Война только начинается и когда она закончится никому неизвестно. Сомнений нет – победит анархия, и черные знамена будут развиваться над всей Малороссией, а возможно и в других регионах. Но добиться этого нелегко и революционерам многое понадобится. Это и оружие, и провиант, и помощь шпионов. Только начни задумываться и приходит понимание, что эти богатства капля в море нужды…

- Командир! – голос Белова вернул Ловчина в реальность.

- Чего? – вскинулся моряк.

- Кажется, нас ждут. Посмотри.

Белов указал на дорогу и остановил лошадей. Ловчин привстал и увидел, что дорогу перекрыли вооруженные всадники. Было их десять человек. Рожи знакомые – все из отряда покойного Михасева. Сейчас они должны находиться совсем в другом месте. Но нарушили приказ, а значит, стоят на пути «черных гвардейцев» не ради того, чтобы пожелать им доброго утра.

- Засада? – усмехнулся Ловчин.

- Наверняка, - подтвердил Белов и спросил: - Как поступим, командир?

Андрей оскалился, сплюнул и, подхватив готовый к бою пулемет, выпрыгнул из повозки.

- Сейчас разберемся! – сказал матрос и решительно направился в сторону всадников.

Разведчик командира не оставил. С гранатой в левой руке и пистолетом в правой, он последовал за ним. Лошади ушли на обочину, щипать молодую травку, а «черные гвардейцы» приблизились к конникам, и когда между ними оставалось двадцать шагов, Ловчин вскинул пулемет и заорал:

- Чего надо?!

Всадники замялись, но, наконец, один из них, ответил:

- Золото отдайте и тогда живые останетесь!

- Золотишка хотите?! Нате вам другой металл! Свинца хлебните!

Ловчин открыл огонь из пулемета. Он стрелял длинными очередями, с трудом удерживая оружие, и не колебался. Перед ним были враги – этого достаточно. А Белов метнул гранату и тоже начал стрелять.

«Черные гвардейцы» убили немногих. Двух свалил Ловчин и одного Белов. Главное – решимость и натиск! Граната, брошенная разведчиком, упала в стороне и никого даже не ранила. Однако она напугала лошадей, и животные разбежались по полю.

Дорога открыта. До Крапивного всего две версты. Следовало воспользоваться растерянностью грабителей и Ловчин с Беловым, вернувшись в повозку, помчались к селу.

За ними никто не погнался. Они добрались в Крапивное без происшествий и первым человеком, кто их встретил, был главный артиллерист анархистов Лева Шнайдер. Губастый и чернявый, в легком защитного цвета френче, он стоял возле избы, в которой находился штаб, ругался на родном языке и пинал ногами ни в чем не повинное крыльцо.

- Лева! – окликнул артиллериста Андрей. – Где Нестор?!

- Нет его, - еврей снова пнул крыльцо и добавил: - Скоро появится. Маруся Никифорова в гости приезжала, он ее провожает. Подожди. Я его тоже дожидаюсь.

С атаманшей, слава о которой катилась по всем южным губерниям бывшей Российской империи, Андрей знаком не был, но слышал про нее много. Как хорошего, так и плохого. Одни говорили, будто Маруся шалава, постоянно нюхает кокаин и выглядит, словно потасканная проститутка. Другие утверждали, что она красавица, лихая баба, веселая и умная. Поэтому за ней идут люди и бойцы в ее отряде не чета другим. Это где-то и у кого-то люди в отряде голодные, босые и в драном обмундировании, а у Маруси Никифоровой все есть, и оружие, и боеприпасы, и амуниция, а бойцы получают жалованье. А все почему? Да потому, что Маруся привыкла к экспроприации экспроприаторов и не стеснялась трусить богачей. А еще был слушок, будто у атаманши в отряде много матросов-черноморцев. Но кто говорит правду, и какова Маруся на самом деле Андрей не знал. Да, честно говоря, и не хотел знать. Он свой путь выбрал и о том, чтобы переметнуться под руку другого вождя, не помышлял.