Шизофрения - Наталия Вико

— Как хотите! — Онуфриенко отложил часть сваренной каши в термос и не спеша начал есть прямо из кастрюльки.

— А что, больше ничего нет? — на всякий случай поинтересовалась она.

— Есть, — невозмутимо поедая варево, ответил любитель каш.

Обнадеженная Александра бросила на Онуфриенко благодарный взгляд.

— Перловка в термосе, — равнодушно сказал тот. — Ваша порция. Еще чай с сухариками могу предложить, — сжалился он, заметив страдание на лице Александры. — Сейчас доем, принесу кипяток и заварю, — он тщательно выскреб кастрюльку и облизал ложку. — Пища богов! — повторил он, поднимаясь и поглаживая себя по животу. — Пошел за кипятком. А вы переоденьтесь хотя бы.

Когда дверь закрылась, Александра быстро натянула льняные брюки, тонкий хлопчатобумажный пуловер и кроссовки. Тибетские монахи, притихшие было под гнетом вибраций ее низкочастотного мозга, вдруг крякнули одним динамиком, издали протяжный свист из другого и снова запели, тем самым, несомненно, выразив восторг по поводу ее нового наряда.

Вернувшийся Онуфриенко, судя по выражению лица, наряд тоже оценил.

— Классный прикид! — обнаружил он знание жаргонизмов. — Особенно для пирамиды хорошо будет. Вот чашка, вот чай, — расставил приборы на столике у кровати. — Вот сухарики, — покопался в бездонном рюкзаке, который неохотно отдал важную часть своего содержимого. — Ну, спокойной ночи! — не раздеваясь, лег на кровать и натянул покрывало.

Александра наполнила чашку мутноватой жидкостью, взяла упаковку с сухими хлебцами и вышла в зал. Там, слава богу, никого не было. Устроившись с ногами в кресле, она откусила кусочек галеты.

«Ну, что ж. Чай без сахара с сухими хлебцами, — она пригубила напиток. — Освоим новую диету „а-ля хороший человек“». Мысль показалась ей успокаивающей, потому что диеты были ее страстью и слабостью. В отличие от людей, которые обычно собирают то, что можно рассматривать: почтовые марки, спичечные коробки, монеты, значки и много чего другого часто совершенно бесполезного, но приносящего радость в их монотонную жизнь, Александра коллекционировала диеты. Каждый новая диета — уникальный экспонат в коллекции — тестировалась на собственном организме, и после многодневных тщательных контрольных измерений объема и веса тела попадала, часто вместе с остатками разноцветных баночек и пакетиков, на длительное, чаще — вечное хранение на полку в гараже. Александра иногда подходила к этой полке и рассматривала экспонаты, которые напоминали ей о победах, поражениях и ничьих в борьбе с избыточным с ее точки зрения весом. Самое обидное, что те, ради кого она худела в очередной раз, никогда не замечали никаких изменений и смотрели всегда с обожанием, а если и говорили что-нибудь приятное по этому поводу — то только тогда, когда она сама спрашивала. Последним ее увлечением стало тщательное пережевывание рисовых зернышек в количестве, соответствующем числу прожитых лет. Апофеозом диеты, как обычно, стал торт-сметанник, съеденный на третий день молча и без остатка. И опять никто ничего не заметил. Ни до, ни после торта.

Александра допила чай и прикрыла глаза. Сон пришел быстро, но спать в кресле оказалось неудобно — затекали ноги. Поэтому и сон привиделся дурацкий. Огромная — величиной с астраханский арбуз — египетская папайя, которую притащил счастливый Иван Фомич. «Кушай, деточка, кушай», — приговаривал он, наблюдая как «богиня», постанывая от удовольствия, вгрызается в нежный фрукт. Но тут откуда-то появился неугомонный Онуфриенко и начал бегать вокруг с ушастой кастрюлькой в руках. «Перловка — вот настоящая пища богов!» — неустанно повторял кашевар, пытаясь испортить ей аппетит. Видно так и не смог никому впарить свое варево. Не иначе как боги разбежались и попрятались…

Утренний призыв муэдзинов известил о приближении нового дня. Александра решила подремать еще немного, но сон уже не приходил – дом наполнился звуками и движениями. Она открыла глаза и посмотрела в окно. Небо уже начало розоветь, отогреваясь после ночи.

«Онуфриенко не так уж плох», — отметила она, обнаружив, что заботливо прикрыта покрывалом.

— Так и спали здесь всю ночь? — услышала насмешливый голос за спиной. — А зря. В кровати удобнее.

«Нет. Ничего хорошего в нем нет», — решила она и обернулась, состроив равнодушное лицо.

— Пора вставать. — хмыкнул ее мучитель. — Покрывало только на место отнесите.

— Милая пижамка! — не преминула заметить Александра, разглядывая серое хлопчатобумажное изделие с пестрым рисунком, пришедшее на смену незабываемой майке.

— Это, значится, не пижамка, а спортивный костюм, — беззлобно ответил Онуфриенко, ласково проведя рукой по животу, будто погладил шерстку незаслуженно обиженного домашнего любимца. — И, между прочим, от Версаче!

— Это вам, конечно, сам Версаче сказал? — с серьезным видом поинтересовалась Александра. — В ходе неофициальной презентации на Черкизовском рынке? — она хмыкнула.

— А то! — не стал возражать Онуфриенко.— А у вас плохо со вкусом, я сразу понял! — пробурчал он добродушно, уже направляясь в ванную.

— И что у нас на завтрак? — почти безразлично смогла поинтересоваться она вслед.

Онуфриенко приостановился в раздумье, будто решая, выпускать пугающий призрак перловки из-под крышки лопоухой кастрюльки или немного подождать?

— Свежий лаваш, брынза, зеленый салат и…

Александра неосмотрительно успела бросить на него благодарный взгляд до того, как тот продолжил:

— Впрочем, какая разница? Завтракать мы все равно пока не будем. Сначала — медитация. Присоединяйтесь. А потом…

Что будет потом Александра не услышала, потому что дверь в ванную закрылась. Снова расположившись в кресле напротив окна, она терпеливо ожидала «хорошего человека».

«Свежий лаваш, брынза, зеленый салат и…» — мысли о еде становились навязчивыми. Показалось, что Сфинкс смотрит с сочувственным пониманием. Услышала шаги за спиной и повернула голову. Около холодильника появилась высокая темноволосая загорелая женщина в джинсах и белой майке с иероглифами.

— Хеллоу! — как старой знакомой, улыбнулась она Александре.

— Хеллоу! — кивнула та, нескромно изучая продукты, извлеченные из холодильника и провожая их тоскливым взглядом.

«Свежий лаваш, брынза, зеленый салат и…» — она поднялась с кресла и сделала несколько шагов по направлению к комнате, предположив, что все перечисленное гастрономическое богатство, может быть, оставлено на столе и даже успела взяться за дверную ручку.

— Ну что, идем медитировать? — вдруг услышала за спиной бодрый голос Онуфриенко, слишком быстро покинувшего ванную комнату.

— Что? — застигнутая врасплох Александра застыла на месте, с трудом заставив себя вернуть из комнаты голодное воображение, уже прошмыгнувшее было за едой.

— Перед посещением пирамиды — медитация очень полезна, чтобы каналы прочистить,— проговорил Онуфриенко, направляясь к двери в дальнем конце зала.

Тяжело вздохнув, она последовала за мучителем, поднялась по узенькой лестнице на плоскую крышу дома и… остановилась в изумлении. В дымке солнечного утра на нее смотрел Сфинкс. Глаза в глаза. Внимательно и строго. Будто спрашивал: «Кто ты и зачем здесь?» Ответа у нее не было. Профессия и тема монографии Сфинкса явно не интересовали. Прямо за знаменитый стражем виднелись пирамиды, верхушки которых уже были освещены первыми солнечными лучами. Чудо света. Единственное, оставшееся из семи. Казалось, к пирамидам можно прикоснуться рукой, и тогда прошлое непременно оживет на кончиках пальцев, потому что и сам дом Гуды как будто стоит на границе между настоящим и прошлым, которые вглядываются друг в друга. Распахнутое пространство плато дарило головокружительное состояние полета.

«Просто от голода голова кружится», — сказала она себе, заметив быстрый взгляд Онуфриенко, и потерла глаза, чтобы смахнуть пелену сентиментальности.

Онуфриенко же расстелил два небольших коврика, поставил между ними курительницу с палочками, чиркнул зажигалкой, дождавшись, когда ленивые сладковатые струйки потянутся вверх, уселся на коврик и указал Александре на другой.

— Располагайтесь-располагайтесь, — поторопил он. — Получите удовольствие. Только обязательно лицом к солнцу.

«Хоть позагораю», — подумала она и принялась устраиваться, размышляя о добровольном «аутизме», впасть в состояние которого ее настойчиво приглашают. А чем же еще может быть медитация — вхождение в состояние «погруженности» в себя и пребывания в своем собственном «внутреннем мире», когда слова и события, происходящие вокруг, или не доходят до сознания вовсе, или приобретают особое символическое значение? Опустилась на коврик с мыслями о том, что если от чего-то нельзя отказаться — эксперимент есть эксперимент — то надо хотя бы устроиться покомфортнее. А удержаться от смеха поможет чувство голода. Наконец, Александра села, скрестив ноги.