Воспоминания - Екатерина Андреева-Бальмонт

Летом Федя приехал погостить к нам на дачу. Мы жили в том году под Клином в имении г-жи Новиковой-Майдановой, которое через несколько лет купил П. И. Чайковский. Нина Васильевна была права: Федя очень изменился — он был ровен, разговорчив с братьями, ходил с ними удить рыбу, купаться. Мы вместе гуляли, катались на лодке. Но мы не оставались одни. И он как будто не хотел этого. «Что это значит? Ведь он приехал ко мне, чтобы меня видеть, ведь он меня любит и я его», — недоумевала я. Когда я ждала его, то представляла себе, что он расскажет мне о «несчастном случае» с ружьем, скажет, что он писал мне перед смертью. День отъезда приближался, а между нами не было ни одного разговора. Он ни разу не взглянул на меня. Накануне его отъезда я решилась вызвать его на разговор. Я наконец выбрала минутку и сказала ему, что мне надо поговорить с ним наедине. Он как будто немного испугался: «Да как это сделать, мы не бываем одни». — «Я устрою», — пообещала я.

Тайное свидание в парке. В каком-нибудь отдаленном уголке. Я придумала — под вязами, над рекой… Конечно, вечером, когда стемнеет. Но это невозможно. Вечером, после общей прогулки, мы пили чай на балконе и затем расходились по своим комнатам. Наша с сестрами комната была наверху, Федя спал у братьев внизу. Вызвать его оттуда вечером никак нельзя было. Тогда рано утром я написала ему карандашом на крошечном клочке бумаги: «Завтра в семь утра, под вязами, где мы спрятали весла», положила записку в книгу и поздно вечером, когда в доме стихло, я прокралась осторожно вниз к братьям. Я хотела вызвать Мишу, чтобы он передал книгу Феде. Но в дверях стоял сам Федя со свечой в руках. «Я вас ждал», — сказал он. Он взял записочку, поднес ее к своим близоруким глазам, взглянул несколько встревоженно на меня, сказал: «Хорошо» и пожал мне руку. Пожатие мягкой руки было такое же нежное и приятное, как у его сестры. Нина! Как я все ей буду рассказывать…

Я быстро побежала вверх по лестнице, Федя стоял и светил мне снизу. Я заперлась у себя, села за дневник, но не могла писать. Присела к окну и стала смотреть в темноту. Боже мой, как хорошо! В комнате у меня стоял огромный букет жасмина, удушливый запах цветов наполнял всю комнату. И запах этот навсегда был связан для меня с этой теплой безлунной ночью. Свидание, настоящее свидание, как в романах. Что он мне скажет? Что я ему отвечу? Как жаль, что у меня нет белого платья, нет соломенной шляпы с длинными лентами, как у Лизы из «Дворянского гнезда», чтобы повесить ее на ветку дерева, когда я с ним буду говорить.

Я легла на рассвете — все боялась проспать. В шесть часов утра, крадучись, вышла в сад. Полная тишина, у братьев шторы спущены. А вдруг Федя проспит? Из-за такой глупости может не состояться свидание. Это будет ужасно. Или он уже там, под вязами? Я сбежала к реке, оглядываясь вокруг. Но его не было. Еще только шесть. Как долго ждать. И я неистово волновалась, не могла сидеть, ходила по дорожке, поглядывая в ту сторону, откуда он должен был появиться. Но он не шел. Время тянулось бесконечно. А вдруг он совсем не придет? Тогда… тогда я вернусь домой и скажу, что не выходила из дома, проспала, забыла… что-нибудь придумаю. В сущности он должен меня ждать, а не я его. В романах так не бывает. И я ощущала обиду, но главное — страх, что свидание не состоится. Лишь бы он пришел, лишь бы пришел! Какой бы он ни был, что бы ни говорил. Но его не было.

Когда я решительно встала, чтобы вернуться домой, я увидела его. Он шел быстро, рассматривая что-то в руке. Это были часы. Он показывал мне их. Он опоздал на пять минут. «Надеюсь, я не заставил вас ждать». — «Нет, да, нет, я не смотрела на часы». Я была так счастлива, все горькие слова, которые я собиралась сказать, мгновенно вылетели у меня из головы. «Какое чудное утро, — говорил он, осматриваясь кругом, — как хороши эти лесные дали за рекой, я так люблю их, а вы?» — «Да, но у нас мало времени, а мне так много надо вам сказать», — начала я смущенно. «Да, вы что-то хотели мне сказать? Что это?» — и он продолжал мечтательно смотреть на реку. Я решительно не знала, что сказать, я приготовилась к тому, что он первый заговорит. «Мы так давно не виделись, — начала я запинаясь, — с тех самых пор, как вы уехали из Москвы…» — «Да, — спокойно сказал Федя, — больше года… А что вы хотели мне сказать?» Но я уже оправилась и старалась говорить спокойно, как он. «Я хотела вас спросить о том кружке… о Степане, Тосе». И так как он молчал, я продолжала: «Ваша сестра Нина сказала мне…» — «Нина больше меня обо всем знает, я совершенно потерял их из виду. А вы ими почему интересуетесь?» Я растерялась. «Как почему? Я же хочу идти в народ. Хочу стать деревенской учительницей и думала, что вы мне поможете. Вы же говорили, что это единственный способ помогать народу…» Все это я только что придумала, чтобы объяснить ему мое настойчивое желание свидания с ним. Теперь я чувствовала под собой почву. «Нет, теперь я совсем этого не думаю, — произнес медленно Федя, ко мне поворачиваясь и внимательно вглядываясь в меня, как будто он только что меня увидел. — Это дело совсем не для вас, вы еще слишком молоды». — «А вы?» — «И я, нам нужно учиться, узнать жизнь, а потом уж решать наши пути. А что мы теперь сделаем? Я — недоучившийся гимназист, вы — сельская учительница? Попадем в тюрьму или в Сибирь, и больше ничего». — «Вы не так говорили в прошлом году», — негодующе перебила я его. «Да, а через год, надеюсь, я не буду говорить, что сейчас говорю, надеюсь развиваться и двигаться вперед, а не стоять на одной точке, как эти тупицы народовольцы». Ясно, он не хочет говорить об этом. Тогда я переменила разговор: «Вот Нина тоже находит, что мне рано решать свое будущее». — «Ну вот видите», — рассеянно заметил Федя. Разговор падал, я сделала еще усилие, чтобы поддержать его. «Знаете, Нине очень тяжело живется. Отношения ее с Барановскими все хуже». — «Да, — хмурясь, сказал Федя, — ей надо уехать из семьи, вот как я. Меня это прямо спасло. Издали на все смотришь не так трагично». — «Нине уехать из Москвы! — в ужасе воскликнула я, сразу выходя из роли героини на свидании, — это невозможно. И куда ей ехать?» Я еле сдерживала свое волнение. «Да хотя бы в Петербург, — спокойно продолжал Федя. — Мы бы поселились вместе. Она могла бы поступить на курсы. Да, об этом надо подумать, а вы поговорите с ней… Это отличная мысль». — «Но она не оставит сестру, братьев», — в отчаянии возражала я. «Почему нет, на время».

«Федя, Федя!» — кричали мои братья, спускаясь к нам по горке с полотенцами на плече. Федя тотчас же весело откликнулся. «Он не хочет со мной говорить, — с раздражением подумала я. — И не надо!» Но как печально мне было, что кончилось свидание, о котором я столько мечтала. Федя пошел к братьям навстречу. «А, вот вы где, заговорщики, — издали кричал Миша. — Ну что, решили судьбу мира?» Он весело смеялся, и Федя вторил ему.