Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина

Хотела и Бая у Врана кое-что выяснить – кое-что очень определённое. Что произошло на встрече его с предками, почему образ одного из них на её глазах надвое распался, почему плевком злобным таким из дерева волка расколотого пояс да нож вылетели? С Вешем, Бая сказала, всё не так было. Пояс с ножом его прямо в костре появились, и не треснуло ничего, и молния не сверкнула, и огонь не вспыхнул, и…

Горел ещё огонь, когда Бая с Враном обратно двинулись. Не удалось Бае пламя небесное погасить – не удалось и у Врана хоть что-то выведать.

– Лучше мне сразу матери твоей об этом рассказать, красавица, – качал Вран головой, одежду поспешно натягивая. – Был у нас с предками твоими разговор… Долгий, долгий разговор. Передали они мне кое-что, да наказали сразу же главе рода сообщить. Важные это вещи, мы с тобой всё равно их не поймём.

– И с каких это пор ты глупцами нас считаешь, вещи важные осмыслить не способными? – хмурилась Бая.

– Никогда я о тебе так не скажу, – отвечал Вран, поясом рубаху затягивая. – И о себе – тоже. Но… очень они убедительны были, Бая. Услугу они мне большую оказали, телом своим волчьим я им обязан – должен я их волю исполнить, должен я сначала Лесьяре всё поведать, понимаешь?

Видел Вран в глазах Баи сомнение – но не подозрением оно вызвано было, а тем лишь, что очень Бая услышать хотела, что же случилось. Нетерпение Баю грызло – и никак Вран не мог на поводу нетерпения этого пойти.

Потому что время ему нужно было. Как можно больше времени.

Чтобы обдумать: а что именно и впрямь предки-то ему сказали?

– Вести у меня от предков ваших, Лесьяра, – твёрдо Вран говорит, в глаза Лесьяре смотря.

– Вести… – задумчиво Лесьяра повторяет. – От предков наших. Ужели и дары эти при тебе от них же?

Смотрит Лесьяра на пояс его, на нож с каменьями красными, в свободной руке зажатый. В свободной – потому что другой рукой Вран ладонь Баи держит. Уже не скрывая ничего.

Кроме души своей второй, у настоящего волка украденной.

И такой же пронизывающий, как всегда, взгляд Лесьяры, и думает Вран, и боится, до мурашек по хребту боится, нож крепче в пальцах сжимая: поймёт. Догадается. Увидит. Почувствует. Лучи солнца первые, розовые на лицо Лесьяры падают, в глазах её тёмных заблуждаются, в плаще чёрном теряются – точно так же и ложь вся Вранова там заблудится, потеряется, растворится. Присмотрится Лесьяра к нему повнимательнее взором своим острым, подцепит пальцем край шерстяной рубахи, вверх задерёт – и всё сразу сообразит. Уж не знает Вран как, но сообразит. Душу предка почует, глубоко под кожей спрятанную: сколько раз на кургане своём священном, должно быть, близость души этой чувствовала, сколько раз, должно быть, душа эта к ней открыто тянулась, а не мерцала лишь дразняще-назидательно, как Врану?

Но не зря Вран все вопросы Баины пресекал. Не зря увиливал от неё, отговаривался – выиграл Вран время для мыслей своих, выцепил, сложилась у него история ладная, складная в голове.

Осталось только Лесьяре её озвучить…

– Призвали меня предки ваши к себе, – спокойно Вран отвечает. – Своим меня сделали – Бая соврать не даст, человеком в огонь я вошёл, а волком вышел. И нож мне предки ваши послали, чтобы по своему разумению силу свою новую я мог использовать, в половину свою волчью обращаясь, и пояс мне дали – чтобы в час трудный, час смутный помнил я, что и человеческая есть во мне половина, чтобы хранил этот пояс душу мою человеческую, как хранил пояс Баи – её, пусть и не она его последние месяцы носи…

– Да, убедилась я уже, что эту часть обычаев наших ты знаешь, – сухо говорит Лесьяра. – Спасибо, что напомнил, Вран из Сухолесья. Другое меня занимает: как предки наши тебя к себе «призвали»? Уж, случаем, не через мою ли дочь старшую?

Пристально Лесьяра на него смотрит – пристально и Вран ей в глаза вглядывается. Похоже, не знают ни Лесьяра, ни Радей, чем на самом деле встреча эта обернулась – не связались с ними предки через сон, например, не прокричали в уши рёвом своим нечленораздельным: «Вор».

– Дочь ваша старшая всего лишь чужую волю исполняла, – пожимает плечами Вран, и открывает было рот Бая протестующе, недовольно на него глядя, но добавляет он быстро: – Уверен, что не просто так ноги её ко мне сегодня привели. Даже не уверен – знаю, Лесьяра. Потому что не Вран я из Сухолесья теперь, а Вран с Белых болот. Потому что сказали мне предки ваши, что давно меня ждали. И ещё они мне кое-что сказали да вам передать попросили – как можно скорее. Насколько понял я из слов их, нечасто вы их навещаете, нелегко им с вами связаться – а есть у них наказ для вас очень важный, наказ, который выполнить должны вы немедл…

– Ну хватит, – резко Лесьяра его прерывает, глаза сужая. – Много глупостей я от тебя за всё это время слышала, но не потерплю я, чтобы щенок из деревни человеческой басни мне о предках моих рассказывал.

И пропускает у Врана сердце удар, когда читает он наконец в глазах её: не верит она ему. Не верит она ни единому его слову.

– Лесьяра, – тут же Бая вскидывается.

– Хватит, – повторяет Лесьяра. – Не трать слов попусту, Бая – поговорим мы с тобой ещё о самоуправстве твоём. А с ним сейчас поговорим.

– Да, – сквозь зубы стиснутые Вран отвечает – чтобы не клацнули эти зубы от страха, с трудом скрываемого. – Именно это я и пытаюсь сейчас сделать, Лесьяра. Поговорить.

– Нет, не разговор это, – ещё сильнее Лесьяра прищуривается, и впервые Вран в её голосе злость неприкрытую слышит. – Может, в твоём доме это за разговоры и считается, но в моём роду правдой и честностью мы живём, а не ахинеей и выдумками. Не смей в глаза мне смотреть и говорить, Вран из Сухолесья, что «наказы» какие-то предки мои через тебя, без роду, без племени передают. Уж не знаю, что придумал ты, чем воспользоваться в миг удобный решил, но запомни, раз и навсегда запомни: никогда в нашей истории такого не было, потому что…

– …потому что, полагаю, не о людях, всему роду и племени вашему угрожающим, речь шла? – перебивает её Вран запальчиво.

И весь страх с него как ливнем весенним