Неприкаянные - Тулепберген Каипбергенов

Хан велел начать поход от Итан-калы, и конницу провели по улицам, мимо дворца, чтобы повелитель мог увидеть своих нукеров, услышать топот копыт, ощутить мощь своего войска.

Айдос ехал впереди сотен как мингбаши. Так повелел Мухаммед Рахим-хан. Степной бий должен покорить степь, завоевать право называться ханом каракалпаков.

На Айдосе был красный халат с золототканым воротником, на голове чалма, в руках плеть, украшенная серебром и лазурью. Гордо восседал на своем ахалтекинце Айдос. Старался быть величественным и грозным. Да и надо быть величественным, когда едешь во главе войска хивинского! Нет никому дела до того, что чувствует и думает каракалпак, едущий убивать каракалпаков.

— Доверяю тебе то, — сказал, напутствуя Айдоса, Мухаммед Рахим-хан, — что должен сделать сам хан. Пойми это и оцени.

Понял Айдос, но не оценил. Сказанное ханом было соткано из лицемерия. Не делил Мухаммед Рахим свою власть с каракалпакским бием. Гончим псом сделал он Айдоса в своей охоте на степную дичь. И если охота будет удачной, наденет на гончую золотой ошейник и посадит на цепь. Да что посадит! Был уже на цепи Айдос. Незримой, но ощутимой. Сжимал ошейник горло, и трудно было дышать. Жить было трудно Айдосу. Но утешал он себя тем, что жизнь эта дарована ханом священной Хивы. Не правителем Кунграда, ничтожным из ничтожных, шакалом в обличье суфи, не грязным Орынбаем, бием разбойных, не глупым Кабулом, трусливым степным зайцем, а великой Хивой.

Утешал себя этим Айдос и потому надел на себя мысленно золотой ошейник. В нем и ехал мимо дворца Мухаммед Рахим-хана. «Золото возвышает человека», — думалось ему. Но за старой крепостной стеной, почти развалившейся, размытой дождями и рассыпанной ветрами, когда войско вышло на степную дорогу, почувствовал Айдос, что ошейник-то его не золотой, а самый дешевый, железный ошейник. И цепь от него держит в руках не Мухаммед Рахим-хан, правитель великой Хивы, а приближенный хана — сотник Мухамеджан-бек, которого приставил к Айдосу советником сам правитель, сказав: «Будет он тебе опорой, бий каракалпаков, защитой верной в трудный час».

Не правой и не левой рукой Айдоса стал этот молодой холеный завсегдатай дворцовых пиршеств и увеселений, а головой старшего бия. Ехал он рядом с Айдо- сом, но казалось, что едет впереди, и не за старшим бием движутся послушно нукеры, а за Мухамеджаном. Его команду слушают, ему повинуются. Не предупредил воинов хан, что назначает военачальником Айдоса, самим же воинам и не нужен был такой военачальник. Им достаточно было одного Мухамеджан-бека.

Шли нукеры в Кунград, как приказал хан. Однако перед Амударьей не свернули они на запад, а устремились на север, к переправе через реку.

«Туда ли мы идем?»- хотел спросить бека Айдос, но не спросил. Красноречивым был взгляд Мухамеджа-на, обращенный к бию: «Не открывай рта, глупец, не утруждай свои ничтожные мозги. За тебя уже сказали, за тебя подумали. Иди, куда ведут, и не вздумай упрямиться».

Потом, когда нукеры переправлялись через Дарью на лодках и каюках и задавать вопрос, зачем это делается, было ни к чему, бек решил объяснить Айдосу причину изменения плана наступления:

— Сначала искореним в степи дух Кунграда, а потом ударим по Туремурату-суфи. Вез степи он ничто. Он сам упадет без степи.

Мудрый ход придумал хан. Степь можно покорить малой кровью. На каждый аул достаточно пятидесяти нукеров, да что пятидесяти — десяти хватит. Безоружные степняки склонят головы, увидев единственного нукера с обнаженной саблей. Остальным будут целовать полы халатов. А у Айдоса триста верховых, и вооружены они не только саблями. Ниц падет степь перед таким войском. Мудрый ход придумал хан. Вот только что предназначено в нем Айдосу? Роль гончей? Если так, то науськивать будет Мухамеджан-бек старшего бия на своих соплеменников, заставит грызть их, рвать зубами. «О боже праведный! — молился бий. — Тяжелую долю выбрал ты для меня».

Почувствовать же эту долю пришлось Айдосу в первом же степном ауле. Боялся он тропы, которой шел, боялся встречи с братьями. Но все же шел. Понуждал красный халат, надетый ханом, понуждала честь минг-баши.

Аул был небольшой, десятка три юрт и мазанок. Несколько коров бродило по равнине, выискивая сухую траву; грелись на солнце мартовском овцы — тощие после зимней бескормицы. У мазанок стояли люди — тоже тощие, как и овцы.

Мухамеджан-бек задержал сотню у въезда в аул, крикнул:

— Эй, бий!

В ауле должен был находиться старейшина, и его требовал к себе военачальник. Лучше бы, конечно, мирно войти в селение и поговорить с жителями, узнать, кого они считают своим ханом. Но входить в селение противника во время войны нельзя. Не допускают подобного действия правила похода. Земля аула — вражеская земля. Бог знает что ждет на ней нукера.

Из белой юрты вышел старичок, сутулый от природы или согнутый недугом, маленький и тоненький. В руках у него была палка; опираясь на нее, он заковылял на край аула, где стояло войско.

Не знал старичок, что это войско хивинского хана, потому не повязал на голову чалму, как принято в Хиве, а надел кураш, который обычно носят каракалпаки Впрочем, аульчане никогда не расстаются со своим чер ным меховым колпаком.

Долго шел к беку старичок: с палкой не поспешишь, не поскачешь. Надо было сесть на коня, да был ли конь у этого жалкого бия? Поди, во всем селении не было настоящих коней. Наконец дошел старичок до бека и, дойдя, поклонился ему. И так, склонившись, произнес приветствие:

— Мир вам, великий воин.

Увидел старейшина и Айдоса, но понял, что главный тут не бий каракалпаков, а этот сотник, перепоясанный ремнями и увешанный оружием.

— И вам мир, уважаемый, — ответил бек.

— Пожалуйте в аул, — показал руками на селение старейшина. — Гостем будете.

Бек сделал строгое лицо и голосом холодным и жестоким произнес:

— Прежде чем войти в аул, мы должны узнать — враги или друзья нас там ждут…

— Друзья, друзья! — заверил бека старичок.

— Для нас друзья лишь те, кто пребывает под владычеством нашего хана.

— Ваш хан — наш хан, — ответил старейшина. Хитрым оказался старик — нашел что сказать беку.

Но не прост был бек, хитрому слову не поверил. Стал допытываться:

— А кто наш хан?

Забегали растерянно и испуганно глазенки бия. Теперь-то пришлось глянуть и на Айдоса и спросить у него: кто его хан? Или сам уже хан?

Не помогла хитрость старичку. Не ответил Айдос ни словом, ни взглядом. Да и как ответишь, когда на тебя смотрят и нукеры, и сам бек. Догадался Айдос, однако: не ему, старшему бию, служит старейшина, не его чтут старшим аульчане. И пожалел их. Так кто же наш хан?

— Владыка мира, правитель Хивы, — пролепетал старичок.

— Друзья знают имя и достоинства хана?

Не знал имени хивинского хана бий. Он вообще мало что знал о великих мира сего. Время приглушило любопытство его, а без желания узнать разве что-нибудь узнаешь? Прошлое бы сберечь, а приобретать новое ни к чему. Не возьмешь с собой это новое в могилу.

— Назови, великий бек, и мы повторим, — сказал старик.

— Назовем, — злобно прошипел бек. — Назовем и заставим повторить! — Он повернулся к конным джигитам и скомандовал: — Развернуться цепью и двумя крылами обойти аул!

Вздрогнул Айдос при словах команды. Война начиналась. И так просто, и так неожиданно. Он не видел надобности в налете на селение. Старейшина не знал имени хивинского хана. Но что из того! Не знает бий имени и других ханов. Темный человек, дикий человек. Просветлишь ли его разум огнем и мечом?

Сотня стала разворачиваться цепью, охватывая аул с двух сторон. Бек тронул коня и направился к белевшей посреди селения юрте бия. Самого бия погнал впереди коня. Как пленного, как вора.

«Зачем это?»- спросил Айдос себя. У кого мог он спросить еще во вражьем стане? Вражий стан — войско хана. Оно делало все во вред старшему бию, во вред тому, чем жило его сердце.

Он тоже тронул коня и тоже направил его к белой юрте старейшины. «Дорогой гибели своей иду, — мелькнула черная мысль в голове Айдоса. — И шаг роковой сделан не сегодня…»

Доспан посмотрел на старшего бия со страхом. Неужели не остановится его господин? Неужели вынет меч из ножен перед этими бедными людьми, что прижались к своим юртам?

Не остановился Айдос, и кинжал вынул, правда не сразу. Но все же вынул. И кровь пролил.

«Не бий, не главный бий каракалпаков мой господин, — решил Доспан. — Он нукер хана хивинского». Решил, и горечь отчаяния пришла к нему. Увидел он господина своего в крови и себя в крови. Не на коне увидел, под конем.

Бек между тем пригнал старейшину к бийской юрте и остановился у входа.

— Сколько семей в твоем ауле, бий? — спросил бек. Снова забегали пугливо глазки старичка, снова замешкался с ответом.