Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1 - Семен Маркович Дубнов

§ 39. Накануне культурного кризиса

В Германии культурный кризис молодого поколения уже совер­шился, порою даже с чрезмерною, катастрофическою быстротою; в Австрии же появились только предвестники кризиса. Слишком силь­на была еще инерция густых еврейских масс, слишком крепки и не­проницаемы пласты старой культуры, для того чтобы туда могли проникнуть веяния нового времени. Вдобавок в самом густом цент­ре австрийского еврейства, в присоединенных польских провинци­ях, незадолго до начала просветительного движения успело утвер­диться в корне враждебное ему новое религиозно-мистическое дви­жение: хасидизм, полонивший умы больших масс, полный боевой энергии и необычайной силы сопротивления. Вот почему в Австрии над пластами традиционной культуры мог в эту эпоху нарасти толь­ко очень тонкий слой новой культуры, занесенной сюда из соседней Германии.

Берлинские веяния прежде всего почувствовались в Вене, среди его привилегированных евреев. В начале XIX века здесь возник как бы филиал «берлинского салона» в доме богатого негоцианта, полу­чившего титул барона, Натана Арнштейна, жена которого Фанни была дочерью берлинского банкира Даниила Итцига. В блестящем салоне баронессы Фанни Арнштейн сходились представители еврей­ского и христианского общества Вены; здесь богатые и образован­ные евреи, не избавленные, однако, от титула «терпимых», сближа­лись с австрийскими чиновниками, писателями и художниками. В годы освободительной войны против Наполеона баронесса Арнштейн проявила в своей филантропической деятельности пламенный немецкий патриотизм. Падение Наполеона она приветствовала как начало возрождения «обоих ее отечеств», Пруссии и Австрии. Во время последовавшего затем Венского Конгресса в ее салоне часто собирались дипломатические представители различных государств Европы. Случаи крещения в высшем еврейском обществе были, од­нако, в Вене реже, чем в Берлине, как ни пламенно желали этого сто­явшие у власти австрийские клерикалы. Император Франц в декрете от 1810 года объявил, что «крестившийся еврей может немедленно по­требовать для себя всех прав, которые предоставлены прочим поддан­ным». В Вене не было еще того идейного сближения между образован­ными евреями и христианами, которое часто приводило к крещениям в Берлине. В небольшой еврейской колонии австрийской столицы не на­родился еще тот класс космополитической интеллигенции, откуда в то время исходили лозунги полного слияния вплоть до крещения.

Однако более здоровая еврейская интеллигенция постепенно нарождалась. При всех своих отрицательных сторонах, так называе­мые «Иозефинские школы» (общеобразовательные или «нормаль­ные» школы, декретированные Иосифом II) принесли свою долю пользы. Многие еврейские юноши в Вене, Богемии и Моравии пере­ходили из этих школ в высшие учебные заведения Вены и Праги и готовились здесь к свободным профессиям. Правительство покро­вительствовало этим пионерам высшего образования: еврейским сту­дентам давалось право жительства в Вене до окончания университе­та или академии художеств. Конечно, пропитанное полицейским ду­хом австрийское правительство позаботилось о том, чтобы «терпи­мые» студенты находились под строгим надзором полиции, которая должна была следить, все ли они снабжены особыми разрешениями на жительство в столице и не скрываются ли между ними люди, ко­торые пользуются привилегией студенчества не для целей обучения. Наплыв евреев в Венский университет был так значителен, что ниж­неавстрийское правительство сочло нужным распорядиться, чтобы профессора допускали абитуриентов лишь после строгого экзамена, для того чтобы излишек их направлялся в Пражский и другие про­винциальные университеты (1802—1803). Евреи изучали преиму­щественно медицину, так как профессия врача была им по тради­ции доступна; но когда один из первых евреев окончил в Праге юридический факультет, возник вопрос: можно ли допустить его к адвокатуре? В Государственном Совете противники доказыва­ли, что еврею нельзя давать звания доктора прав, так как это оз­начает и подготовку его по каноническому праву, что не к лицу нехристианину. Ведомство юстиции доказывало, что евреев не еледует допустить к адвокатуре, так как они «не верноподданные и сами считают себя иностранцами»; австрийский закон не вполне доверяет даже их свидетельским показаниям в суде, а народу будет неприятно видеть еврея в суде в роли адвоката. Тем не менее император Леопольд склонился к мнению либералов и утвердил резолюцию о допущении к адвокатуре евреев, кончивших юридический факультет со званием «доктора гражданского права» (Doctor juris, civilis).

Немецкая культура пустила первые свои ростки в Богемии. Влияние берлинского просвещения сказалось в старой общине Праги, где пионерами его явились члены образованной семьи Ейтелес. Три поколения из этой семьи характеризуют рост просвещения среди выходцев пражского гетто. Дед, Ионас Ейтелес (1735—1806), готовился к раввинскому званию, но затем увлекся естествознанием, изучал его в германских университетах и прославился своими научными трудами по медицине на латинском языке. В виду заслуг Йонаса как руководителя еврейской больницы в Праге правительство разрешило ему заниматься медицинской практикой также среди христиан (1784). Сын его, Барух (1762—1813), писал уже книги на обновленном еврейском языке в духе берлинского просвещения, был сотрудником журнала «Меасеф» и за свое вольнодумство подвергался, преследованиям со стороны ортодоксов. Сын же этого просветителя, Игнац Ейтелес (1783—1843), был юристом и выдающимся публицистом, который писал на немецком языке статьи в защиту эмансипации евреев, а также книги по эстетике и литературной критике. К группе просветителей принадлежал и писатель-педагог Петер Беер (1758—1838) из Праги. В те годы, когда Герц Гомберг насаждал немецкую грамоту в Галиции полицейскими способами, Петер Беер делал то же самое в Богемии более мирным путем, ибо здесь не встречал такого сопротивления, как его галицийский сподвижник. Он писал для школ учебники по еврейской истории и религии, а также статьи на еврейском и немецком языках в «Меасеф» и «Суламит». Позже он написал научно малоценную книгу по истории еврейских религиозных сект (Geschichte, Lehren und Meinungen aller religiösen Sekten der Juden. Band I—II. Brünn, 1822—1823), где поместил обличительную главу о современных хасидах и цадиках.

Более оригинальным представителем обновленной еврейской литературы в Австрии был известный языковед и стилист Иегуда-Лейб Бензеев. Уроженец Кракова, Бензеев на родине тайно занимался запретными науками, а затем, побывав в Берлине и Бреславле, открыто выступил среди сотрудников вольнодумного «Меасефа». Он поставил себе целью создать орудие для возрождения библейского литературного языка, испорченного раввинским стилем. Для этой цели были написаны им две капитальные книги: полная грамматика еврейского языка («Talmud leschon iwri», Breslau, 1796) и обширный его лексикон («Ozar haschoraschim», Wien, 1807). То было необходимое дополнение к библейскому комментарию мендельсонианцев («Биур») и имело ту же цель: положить в основу новой литературы Библию вместо Талмуда. Бензеев шел еще дальше «биуристов» в рационалистическом толковании Библии: он первый осмелился опубликовать «Введение в Библию» (Mewo lemikrae kodesch, Wien, 1810), с некоторыми элементами библейской критики, заимствованными у известного немецкого ориенталиста Эйхгорна.