Песни. Стихотворения - Владимир Высоцкий

I. «Часов, минут, секунд – нули…»

Часов, минут, секунд – нули, —Сердца с часами сверьте:Объявлен праздник всей земли —День без единой смерти!

Вход в рай забили впопыхах,Ворота ада – на засове, —Без оговорок и условийВсё согласовано в верхах.

Ликуй и веселись, народ!Никто от родов не умрет,И от болезней в собственной постели.На целый день отступит мрак,На целый день задержат рак,На целый день придержат душу в теле.

И если где – резня теперь, —Ножи держать тупыми!А если бой, то – без потерь,Расстрел – так холостыми.

Нельзя и с именем ЕгоСвинцу отвешивать поклонов.Во имя жизни миллионовНе будет смерти одного!

И ни за чёрта самого,Ни за себя – ни за когоНикто нигде не обнажит кинжалов.Никто навечно не уснет,И не взойдет на эшафотЗа торжество добра и идеалов.

И запылают сто костров —Не жечь, а греть нам спины.И будет много катастроф,А жертвы – ни единой.

И, отвалившись от стола,Никто не лопнет от обжорства.И падать будут из притворстваОт выстрелов из-за угла.

Ну а за кем недоглядят,Того нещадно оживят —Натрут его, взъерошат, взъерепенят:Есть спецотряд из тех ребят,Что мертвеца растеребят, —Они на день случайности отменят.

Забудьте мстить и ревновать!Убийцы, пыл умерьте!Бить можно, но – не убивать,Душить, но – не до смерти.

В проем оконный не стремись —Не засти, слазь и будь мужчиной! —Для всех устранены причины,От коих можно прыгать вниз.

Слюнтяи, висельники, тли, —Мы всех вас вынем из петли,

Еще дыша́щих, тепленьких,                   в исподнем.Под топорами палачейНе упадет главы ничьей —Приема нынче нет в раю господнем!

II. «…И пробил час – и день возник»

…И пробил час – и день возник, —Как взрыв, как ослепленье!То тут, то там взвивался крик:«Остановись, мгновенье!»

И лился с неба нежный свет,И хоры ангельские пели, —И люди быстро обнаглели:Твори что хочешь – смерти нет!

Иной – до смерти выпивал,Но жил, подлец, не умирал,Другой —        в пролеты прыгал всяко-разно,А третьего душил сосед,А тот – его, – ну, словом, всеДобро и зло творили безнаказно.

И тот, кто никогда не зналНи драк, ни ссор, ни споров, —Тот поднимать свой голос стал,Как колья от заборов.

Он торопливо вынималИз мокрых мостовых булыжник, —А прежде он был – тихий книжникИ зло с насильем презирал.

Кругом никто не умирал, —И тот, кто раньше понималСмерть как награду или избавленье,Тот бить стремился наповал, —А сам при этом напевал,Что, дескать, помнит чудное мгновенье.

Ученый мир – так весь воспрял, —И врач, науки ради,На людях яды проверял —И без противоядий!

Вон там устроила погром —Должно быть, хунта или клика, —Но все от мала до великаЖивут – всё кончилось добром.

Самоубийц – числом до ста́ —Сгоняли танками с моста,Повесившихся скопом оживляли.Фортуну – вон из колеса…Да, день без смерти удался! —Застрельщики, ликуя, пировали.

…Но вдруг глашатай весть разнесУже к концу банкета,Что торжество не удалось:Что кто-то умер где-то —

В тишайшем уголке земли,Где спят и страсти и стихии, —Реаниматоры лихиеТуда добраться не смогли.

Кто смог дерзнуть, кто смел посметь?!И как уговорил он смерть?Ей дали взятку —        смерть не на работе.Недоглядели, хоть реви, —Он взял да умер от любви —На взлете умер он, на верхней ноте!

«Дурацкий сон, как кистенем…»

Дурацкий сон, как кистенем,Избил нещадно:Невнятно выглядел я в немИ неприглядно.

Во сне – <и> лгал, и предавал,И льстил легко я…А я <и> не подозревалВ себе такое!

…Еще – сжимал я кулакиИ бил с натугой, —Но мягкой кистию руки,А не упругой…

Тускнело сновиденье, ноОпять являлось:Смыкал я веки – и оноВозобновлялось!

…Я не шагал, а семенилНа ровном брусе,Ни разу ногу не сменил —Труси́л и тру́сил.

Я перед сильным – лебезил,Пред злобным – гнулся…И сам себе я мерзок был —Но не проснулся.

Да это бред – я свой же стонСлыхал сквозь дрему!Но – это мне приснился он,А не другому.

Очнулся я – <и> разобралОбрывок стона,И с болью веки разодрал —Но облегченно.

И сон повис на потолке —И распластался…Сон – в руку ли? И вот в рукеВопрос остался.

Я вымыл руки – он в спинеХолодной дрожью!

…Что было правдою во сне,Что было ложью?

Коль этот сон – виденье мне, —Еще везенье!Но – если было мне во снеЯсновиде́нье?!

Сон – отраженье мыслей дня?Нет, быть не может!Но вспомню – и всего меняПерекорежит.

А после скажут: «Он вполнеВсё знал и ведал!..» —Мне будет мерзко, как во сне,В котором предал.

Или – в костер! Вдруг нет во мнеШагнуть к костру сил, —Мне будет стыдно, как во сне,В котором струсил.

Но скажут мне: «Пой в унисон —Жми что есть духу!..» —И я пойму: вот это сон,Который в руку!

Осторожно, гризли!

Михаилу Шемякину с огромной любовью и пониманием

Однажды я, накушавшись от пуза,Дурной и красный словно из парилки,По кабакам в беспамятстве кружа,Очнулся на коленях у француза, —Я из его тарелки ел без вилки —И тем француза резал без ножа.

Кричал я: «Друг! За что боролись?!» – ОнНе разделял со мной моих сомнений, —Он был напуган, смят и потрясенИ пробовал согнать меня с коленей.

Не тут-то было! Я сидел надежно,Обняв его за тоненькую шею,Смяв оба его лацкана в руке, —Шептал ему: «Ах, как неосторожно:Тебе б зарыться, спрятаться в траншею —А ты рискуешь в русском кабаке!»

Он тушевался, а его женаПрошла легко сквозь все перипетии, —Еще бы – с ними пил сам Сатана! —Но добрый, ибо родом из России.

Француз страдал от недопониманья,Взывал ко всем: к жене, к официантам, —Жизнь для него пошла наоборот.Цыгане висли, скрипками шаманя,И вымогали мзду не по талантам, —А я совал рагу французу в рот.

И я вопил: «Отец мой имярек —Герой, а я тут с падалью якшаюсь!» —И восемьдесят девять человекКивали в такт, со мною соглашаясь.

Калигулу ли, Канта ли, Катулла,Пикассо ли?! – кого еще, не знаю, —Европа предлагает невпопад.Меня куда бы пьянка ни метнула —Я свой Санкт-Петербург не променяюНа вкупе всё, хоть он и – Ленинград.

В        мне одному немую                                   тишинуЯ убежал до ужаса тверёзый.

Навеки потеряв свою жену,В углу сидел француз, роняя слезы.

Я ощутил намеренье благое —Сварганить крылья из цыганской шали,Крылатым стать и недоступным стать, —Мои друзья – пьянющие изгои —Меня хватали за руки, мешали, —Никто не знал, что я умел летать.

Через «Пежо» я прыгнул на FaubourgИ приобрел повторное звучанье, —На ноте до завыл Санкт-Петербург —А это означало: до свиданья!

Мне б – по моим мечтам – в каменоломню,Так много сил, что всё перетаскаю, —Таскал в России – грыжа подтвердит.Да знали б вы, что я совсем не помню,Кого я бью по пьянке и ласкаю,И что плевать хотел на interdite.

Да, я рисую, трачусь и кучу,Я даже чуть избыл привычку лени.…Я потому французский не учу —Чтоб мне они не сели на колени.

«Меня опять ударило в озноб…»

Меня опять ударило в озноб,Грохочет сердце, словно в бочке камень,Во мне живет мохнатый злобный жлобС мозолистыми цепкими руками.

Когда, мою заметив маету,Друзья бормочут: «Снова загуляет», —Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!Он кислород вместо меня хватает.

Он не двойник и не второе Я —Все объясненья выглядят дурацки, —Он плоть и кровь, дурная кровь моя, —Такое не приснится и Стругацким.

Он ждет, когда закончу свой виток —Моей рукою выведет он строчку,И стану я расчетлив и жесток,И всех продам – гуртом и в одиночку.

Я оправданья вовсе не ищу,Пусть жизнь уходит, ускользает, тает, —Но я себе мгновенья не прощу —Когда меня он вдруг одолевает.

Но я собрал еще остаток сил, —Теперь его не вывезет кривая:Я в глотку, в вены яд себе вгоняю —Пусть жрет, пусть сдохнет, – я перехитрил!

«Я верю в нашу общую звезду…»