Песни. Стихотворения - Владимир Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грусть моя, тоска моя
Вариации на цыганские темы
Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка, —Чувствую – дышу и хорошею…Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,Изловчась, мне прыгнула на шею.
Я ее и знать не знал, меняя города, —А она мне шепчет: «Как ждала я!..»Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда?Сам связался с нею, не желая.
Одному идти – куда ни шло, еще могу, —Сам себе судья, хозяин-барин.Впрягся сам я вместо коренного под дугу, —С виду прост, а изнутри – коварен.
Я не клевещу, подобно вредному клещуВпился сам в себя, трясу за плечи,Сам себя бичую я и сам себя хлещу, —Так что – никаких противоречий.
Одари, судьба, или за деньги отоварь! —Буду дань платить тебе до гроба.Грусть моя, тоска моя – чахоточная тварь, —До чего ж живучая хвороба!
Поутру не пикнет – как бичами ни бичуй,Ночью – бац! – со мной на боковую.С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй, —Гадом буду, я не приревную!
1980Стихотворения
«Если б был я физически слабым…»
Если б я был физически слабым —Я б морально устойчивым был, —Ни за что не ходил бы по бабам,Алкоголю б ни грамма не пил!
Если б был я физически сильным —Я б тогда – даже думать боюсь! —Пил бы влагу потоком обильным,Но… по бабам – ни шагу, клянусь!
Ну а если я средних масштабов —Что же делать мне, как же мне быть? —Не могу игнорировать бабов,Не могу и спиртного не пить!
<Конец 1950-х – начало 1960-х>«У Доски, где почетные граждане…»
У Доски, где почетные граждане,Я стоял больше часа однажды иВещи слышал там – очень важные…
«…В самом ихнем тылу,Под какой-то дырой,Мы лежали в пылуДа над самой горой, —
На природе, как в песне – на лоне,И они у нас как на ладони, —Я и друг – тот, с которым зимойИз Сибири сошлись под Москвой.
Раньше оба мы были охотники —А теперь на нас ватные потникиДа протертые подлокотники!
Я в Сибири всегоТолько соболя бил, —Ну а друг – он того́ —На медведя ходил.
Он колпа́шевский – тоже берлога! —Ну а я из Выезжего Лога.И еще (если друг не хитрит):Белку – в глаз, да в любой, говорит…
Разговор у нас с немцем двухствольчатый:Кто шевелится – тот и кончатый, —Будь он лапчатый, перепончатый!
Только спорить любилМой сибирский дружок —Он во всем находилСвой, невидимый прок, —
Оторвался на миг от прицелаИ сказал: «Это мертвое тело —Бьюсь на пачку махорки с тобой!»Я взглянул – говорю: «Нет – живой!
Ты его лучше пулей попотчевай.Я опричь того ставлю хо́шь чего —Он усидчивый да улёжчивый!»
Друг от счастья завыл —Он уверен в себе:На медведя ходилГде-то в ихней тайге, —
Он аж вскрикнул (негромко, конечно,Потому что – светло, не кромешно),Поглядел еще раз на овраг —И сказал, что я лапоть и враг.
И еще заявил, что икра у них!И вообще, мол, любого добра у них!..И – позарился на мой браунинг.
Я тот браунинг взялПосле ходки одной:Фрица, значит, подмял,А потом – за спиной…
И за этот мой подвиг геройскийПодарил сам майор КоханойскийЭтот браунинг – тот, что со мной, —Он уж очень мне был дорогой!
Но он только на это позарился.Я и парился, и мытарился…Если б знал он, как я отоварился!
Я сначала: «Не дам,Не поддамся тебе!»А потом: «По рукам!» —И аж плюнул в злобе́.
Ведь не вещи <же> – ценные в споре!Мы сошлись на таком договоре:Значит, я прикрываю, а тот —Во весь рост на секунду встает…
Мы еще пять минут погутарили —По рукам, как положено, вдарили, —Вроде на́ поле – на базаре ли!
Шепчет он: «Коль меняИ в натуре убьют —Значит, здесь схороня́т,И – чего еще тут…»
Поглядел еще раз вдоль дороги —И шагнул как медведь из берлоги, —И хотя уже стало светло —Видел я, как сверкнуло стекло.
Я нажал – выстрел был первосортненький,Хотя «соболь» попался мне вёртненький.А у ног моих – уже мёртвенький…
Что́ теперь и наган мне —Не им воевать.Но свалился к ногам мне —Забыл, как и звать, —
На природе, как в песне – на лоне,И они у нас как на ладони.…Я потом разговор вспоминал:Может, правда – он белок стрелял?..
Вот всю жизнь и кручусь я как верченый.На Доске меня это<й> зачерчивай!…Эх, зачем он был недоверчивый!»
<1968>«Как-то раз, цитаты Мао прочитав…»
Как-то раз цитаты Мао прочитав,Вышли к нам они с большим его портретом, —Мы тогда чуть-чуть нарушили устав…Остальное вам известно по газетам.
Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.
При поддержке минометного огняМолча, медленно, как будто на охоту,Рать китайская бежала на меня, —Позже выяснилось – численностью в роту.
Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.
Раньше – локти кусать, но не стрелять,Лучше дома пить сгущенное какао, —Но сегодня приказали – не пускать, —Теперь вам шиш – но пасаран, товарищ Мао!
Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.
Раньше я стрелял с колена – на бегу, —Не привык я просто к медленным решеньям.Раньше я стрелял по мнимому врагу,А теперь придется – по живым мишеням.
Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.
Мины падают, и рота так и прет —Кто как может – по воде, не зная броду…Что обидно – этот самый минометПодарили мы китайскому народу.
Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.
Он давно – великий кормчий – вылезал,А теперь, не успокоившись на этом,Наши братья залегли – и дали залп…Остальное вам известно по газетам.
1969«Я тут подвиг совершил…»
Я тут подвиг совершил —Два пожара потушил, —Про меня в газете напечатали.
И вчера ко мне приперВдруг японский репортер —Обещает кучу всякой всячины.
«Мы, – говорит, – организм вашИзучим до йот,Мы запишем баш на башНаследственный ваш код».
Но ни за какие иеныЯ не продам свои гены,Ни за какие хоромыНе уступлю хромосомы!
Он мне «Сони» предлагал,Джиу-джитсою стращал,Диапозитивы мне прокручивал, —Думал, он пробьет мне брешь —Чайный домик, полный гейш, —Ничего не выдумали лучшего!
Досидел до ужина —Бросает его в пот.«Очень, – говорит, – он нужен нам —Наследственный ваш код».
Но ни за какие иеныЯ не продам свои гены,Ни за какие хоромыНе уступлю хромосомы!
Хоть японец желтолиц —У него шикарный блиц:«Дай хоть фотографией порадую!»Я не дал: а вдруг он врет? —Вон с газеты пусть берет —Там я схожий с ихнею микадою.
Я спросил его в упор:«А ну, – говорю, – ответь,Код мой нужен, репортер,Не для забавы ведь?..»
Но ни за какие иеныЯ не продам свои гены,Ни за какие хоромыНе уступлю хромосомы!
Он решил, что победил, —Сразу карты мне открыл, —Разговор пошел без накомарников:«Код ваш нужен сей же час —Будем мы учить по васВсех японских нашенских пожарников».
Эх, неопытный народ!Где до наших вам!Лучше этот самый код —Я своим отдам!
<Между 1966 и 1971>Енгибарову – от зрителей
Шут был вор: он воровал минуты —Грустные минуты, тут и там, —Грим, парик, другие атрибутыЭтот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерамиНезаметно, тихо, налегкеПоявлялся клоун между нами.В иногда дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован —Жаждет смеха он, тряхнув мошной,И кричит: «Да разве это клоун!Если клоун – должен быть смешной!»
Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:«Вышел на арену – так смеши!» —Он у нас тем временем печалиВынимал тихонько из души.
Мы опять в сомненье – век двадцатый:Цирк у нас, конечно, мировой, —Клоун, правда, слишком мрачноватый —Невеселый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув,Вдруг при свете, нагло, в две рукиКрал тоску из внутренних кармановНаших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,Хлопали, ладони раздробя.Он смешного ничего не делал, —Горе наше брал он на себя.
Только – балагуря, тараторя —Всё грустнее становился мим:Потому что груз чужого горяПо привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы —Шут сгибался в световом кольце, —Делались всё горше пантомимы,И морщины – глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгодыОн горстями выгребал из нас —Будто обезболивал нам роды, —А себе – защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,Весело по нашим временам:Ах, как нас приятно обокрали —Взяли то, что так мешало нам!
Время! И, разбив себе колени,Уходил он, думая свое.Рыжий воцарился на арене,Да и за пределами ее.
Злое наше вынес добрый генийЗа кулисы – вот нам и смешно.Вдруг – весь рой украденных мгновенийВ нем сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.Барабана дробь – и тишина…Слишком много он взвалил на плечиНашего – и сломана спина.
Зрители – и люди между ними —Думали: вот пьяница упал…Шут в своей последней пантомимеЗаигрался – и переиграл.
Он застыл – не где-то, не за морем —Возле нас, как бы прилег, устав, —Первый клоун захлебнулся горем,Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперед неутомимо,Но успев склониться перед ним.Этот трюк – уже не пантомима:Смерть была – царица пантомим!
Этот вор, с коленей срезав путы,По ночам не угонял коней.Умер шут. Он воровал минуты —Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства радиНе давались: проживем и так!Шут тогда подкрадывался сзадиТихо и бесшумно – на руках…
Сгинул, канул он – как ветер сдунул!Или это шутка чудака?..Только я колпак ему – придумал, —Этот клоун был без колпака.
1972Мой Гамлет
