Торжество Ваала - Всеволод Крестовский

В таком-то «образцовом» состоянии находилась эта больница, когда отец Никандр привез в нее Тамару.

С помощью фельдшера и кухонного мужика, внесли больную в приемный покой и дали знать во флигель доктору. Тут сейчас же прибежала и Любушка Кучаева, чуть только узнала, что это учительницу из Пропойска привезли. Она приняла в ней живейшее участие, но не скрыла от священника, что приходит в ужас при мысли, каково это будет Тамаре лежать в таком невозможном помещении, откуда больные просто бегут, чуть лишь есть к тому малейшая возможность, — и вкратце рассказала ему, что это за прелесть их пресловутая Желтогорская лечебница. У отца Никандра и руки опустились. — Что ж теперь делать, как быть с больною?! Но тут вскоре явился врач, которому он передал письмо от его собрата и соседа по земско-медицинскому участку.

— Ну, батюшка, принять-то мы примем, — согласился врач, прочитав записку, но выразил непритворное удивление, как это его коллега решился направить больную к ним в Желтого рек. — Да и вы-то сами разве не знаете, что это за больница?!

Отец Никандр даже сконфузился. Знать-то он знал отчасти, слыхав от других, что не особенно хорошо, но чтоб уж так плохо, как сам теперь видит, — этого он, признаться сказать, и думать не смел; привез же больную потому, что тут всего ближе от Пропойска. — Куда-ж было девать ее! Думал, что как никак, а все же больница, учреждение…

— Да, «учреждение»!.. Мы вот образцовые земские колонии для умалишенных, — это сделайте ваше одолжение, это мы охотно устраиваем, и не иначе, как по Френсису Скотту, по шотландской системе, — для самих себя, должно быть, — а тут простое, самонужнейшее дело, для мужика, — живет и так, мол, — ну его!

Отец Никандр соглашался, что все это очень горько и прискорбно, но тем не менее, что ж теперь делать с больною? Он уже готов был везти ее к себе в Горелово, — пусть уж лучше у него в семье лежит, хоть помещение не Бог-весть какое, да ничего, как-нибудь потеснимся.

Но тут энергично вступилась Любушка Кучаева:

— Что выТ Как можно! Только-что приехали, да опять чуть не сто верст везти тифозную! Да это оез смерти смерть!.. Ни за что!.. Этого, как хотите, а и я не могу позволить, — она моя товарка, и я уж сама о ней позабочусь!

Доктор, однако, выразил сомнение, что вряд ли ее заботы приведут к чему путному, если температура в женской палате стоит на точке замерзания, а при ветре, и на два ниже нуля бывает.

— В палату?.. Да что вы, Господь с вами! С ума я сошла, что ли! — отмахивалась от его слов Любушка. — К себе положу, в свою комнату, — у нас во флигеле, слава Богу, не продувает.

Врач согласился, что это дело другое, и разрешил перенести одну из больничных коек с принадлежностями в комнату фельдшерицы, где и была сейчас же уложена Тамара. Теперь отец Никавдр мог уехать домой со спокойным духом, зная, что оставляет ее на надежные руки и в наиболее сносных условиях. При отъезде, он вызвал Любушку в сени и передал ей под секретом десять рублей из своих собственных денег, — все, что мог уделить от себя, при скудости собственных достатков, на нужды больной, — неравно что понадобится. — Только не говорите, что от меня… Не надо.

Любушка устроила Тамару довольно удобно. Стену и пол перед ее постелью затянули и войлочными кошмами и заслонили кровать от дверей ширмами, чтобы не дуло; провизор отпустил из аптеки дезинфецирующих средств для постоянного оздоровления воздуха в комнате, и, наконец, Любушка, не будучи в состоянии, по обязанностям своей службы, безотлучно проводить все время подле Тамары, наняла для ухода за нею в часы своего отсутствия особую сиделку «с воли», на что и пригодилась часть денег, оставленных отцом Никандром. Словом, для удобства больной, Любушка, по крайности стеснив самое себя, сделала все, что лишь было в силе ее возможности.

Братски заботливый уход, своевременная медицинская помощь, сносные условия помещения, а главное, молодые силы своей собственной здоровой натуры помогли Тамаре перенести тяжелую болезнь благополучно. Только волосы ее стали падать, — надо было поэтому расстаться с ними, с этою чудною косою, которую она всегда так холила и которую — увы! — пришлось совсем обрезать.

— Ну вот, теперь мы вас в наше «согласие» постригли, — шутила с нею по этому поводу Любушка. — Тоже стриженной барышней ходить будете, как и мы, грешные.

Скудно было больничное питание для поправляющейся Тамары, но добрые люди и тут помогли ей. Сначала на остатки денег, данных отцом Ннкандром, а потом и на свои собственные маленькие сбережения, Любушка ежедневно покупала ей то курицу для бульона, то свежих яиц, то вина бутылку, не говоря уже о белом хлебе, чае и т. д. Узнав об этом стороною, пожелал и доктор помочь от себя чем можно и стал присылать каждый день от своего стола по порции супа да по котлетке.

«Нет, есть же добрые люди на свете!»— думалось в порыве благодарного чувства Тамаре, которую в душе огорчало одно, что, со своей стороны, она ничем не может отблагодарить их, кроме доброго слова.

Здоровье и силы ее стали восстанавливаться довольно быстро, и она уже подумывала о том, как бы поскорее вернуться к себе домой и вновь приступить к занятиям в школе. Но от этого всячески отговаривала ее Любушка. — Опять к занятиям, опять в ту же школу?! Да ведь это значит идти на риск сейчас же простудиться снова и заболеть чем-нибудь еще хуже тифа! Крупозное воспаление легких получить желаете, а то чахотку?

Доктор также решительно советовал ей отдохнуть, будучи того мнения, что до весны нечего и думать о занятиях, в особенности в таких условиях помещения, какие существуют в Пропойске. Она все это отлично и сама понимала; но что же однако ей делать и на что рассчитывать? Ведь нельзя же, во- первых, бесконечно стеснять собою Любушку. — Но Любушка об этом и слышать не хочет, уверяя и божась, что это ее не только ни чуточку не стесняет, но напротив, ей даже веселее вдвоем: войну напоминает, Богот, Филиппополь, Сан-Стефано, — там они тоже все вместе жили. Вот бы еще сестру Степаниду, так и совсем бы коммуна их боготская образовалась!

— Хорошо, — соглашается Тамара, — но ведь пребывание на больничном содержании чего-нибудь да стоит; ведь здесь не даровое же пользование, и земство ни в каком случае не сложит с нее поденную плату за лечение.

Но Любушка доказывает ей, что лежит она не в больнице, а у нее, — значит, как бы на частной квартире, и земству нет до этого никакого дела.

— Что ж из того?! — возражает Тамара. — Положим, лежит она не в самом помещении больницы; однако же, пользуется вот и постелью больничною, — занимает, стало быть, чью-нибудь койку, — и помощью врачебною, советами, лекарствами, даже столом, отчасти, — ведь за все за это ей, во всяком случае, придется платить те же 57 копеек в сутки, а это, в сложности составит для нее сумму совсем непосильную. И ее серьезно тревожит, — как и чем будешь потом расплачиваться с земством. Но доктор утешает, что ей окажут некоторое снисхождение, — вы-де можете просить управу о скидке с вас известной части с этой платы, так как не пользовались ни пищею, ни уходом больничным. Уход же Любушки и его докторские визиты, — это уже их частное дело, их’личная добрая воля. А ей надо только в управу прошение, и тогда управа представит его на рассмотрение очередного земского собрания, а собрание, по всей вероятности, разрешит вопрос в благоприятном смысле.

— Хорошо, пусть даже и так, — продолжает спорить Тамара, — пусть даже скинут ей наполовину, чего однако и ожидать нельзя, но все же и тогда ей не из чего будет заплатить в больницу сразу всю сумму, которая, между тем, с каждым. днем ее дальнейшего пребывания здесь, будет расти все больше и больше. Но доктор с Любушкой и на этот счет успокаивали ее, уверяя, что земство охотно согласится рассрочить взнос этой суммы по частям, ежемесячными маленькими вычетами из ее жалованья. Доктор был так добр, что брался даже лично походатайствовать об этом у председателя и членов управы, представить им все уважительные резоны и проч. — Не истуканы же они какие, и не звери, — войдут, поди-чай, в положение и согласятся!

Все это несколько успокоило Тамару, хотя перспектива вычетов из восьмирублевого жалованья представлялась ей, во всяком случае, очень тяжелою. И без того уже, этого жалованья не хватает на удовлетворение самых необходимых потребностей, так как нередко она бывает вынуждена отказывать себе то в горячей пище, то в лишней чашке чая, то в фунте пшеничного ситника, и сидит целыми вечерами со своею бобылкой при свете лучины, а то и совсем впотьмах, за неимением ни сальной свечи, ни керосина. А если теперь пойдут еще ежемесячные вычеты, что же ей остается из жалованья? — Едва-едва на хлеб насущный, да и на тот-то не всегда хватит, если взять в расчет, что нужно еще и одеться, и обуться, а вот от чая, ситника и тому подобной роскоши надолго придется и совсем отказаться. Но это не особенно еще пугало Тамару, — были бы только силы да здоровье! Перспектива долгих лишений, правда, неприятна, но ведь только неприятна, а не невыносима, вынести можно, конечно, и не это еще, — было бы из-за чего выносить-то! Но вот вопрос, — из-за чего?.. И стоит ли?.. Что впереди-то хорошего? Не обманула ли ее жизнь со всех сторон? Или сама она не обманулась ли в жизни?