Боги богов - Андрей Рубанов

Махнул рукой, подзывая Цьяба. Велел дать животным по три меры сладкой глины и ждать, никуда с площади не отлучаться, в случае нападения — отступать в горы тем же путем. Сам пошел вдоль храмовой стены к боковому входу. Успел увидеть, что ворота не просто закрыты — осквернены. Минимум две драгоценные, ежедневно до блеска начищаемые медные пластины с изображением лика Отца оторваны и украдены, на других заметны свежие царапины, их тоже пытались выломать. На ступени нанесло песка, и у основания свадебного алтаря заметна небольшая куча фекалий.

Алтарь обосрали.

У служебного входа Марат прижался спиной к стене, посмотрел вокруг. Страха не чувствовал, только ярость.

Несколько темных фигур мелькнули, пробежав от дома к дому.

Носороги без понуканий сбились в кучу вокруг самки и немедленно заснули, не дождавшись, пока их расседлают.

Марат нажал на дверь, она тоже была закрыта изнутри, но тридцать дней назад Владыка Города побывал в Узуре, трижды за три дня нырял к Разъему и сейчас проложил себе дорогу одним ударом плеча.

Факелы не горели. Впрочем, ему хватило проникавшего в окна оранжевого света закатного солнца, чтобы увидеть пятна крови на полу.

У подножия статуи Владыки, меж двух огромных курильниц, сейчас пустых и распространявших неприятный запах перегретого металла, стоял, держа в каждой руке по ножу, совершенно седой и сутулый Хохотун. Увидев Марата, он выронил ножи — звук удара металла о камень был неприлично звонким, страшным — и сам упал лицом в пол.

— Встань, — приказал Марат. — Или я убью тебя.

Палач не пошевелился, только глухо завыл.

Со времен первого Дня Отцовского гнева Хохотун жил при храме. Его дом был дочиста разграблен и сожжен, как и дома остальных старых воинов. Крупнейшее в Городе стадо рабов обратили в собственность народа, то есть перевели в дворцовый загон. Жену не пощадили, но пощадили детей, благо они были уже взрослые и жили отдельно: сын заведовал охраной кузнечных цехов, а две дочери взяли себе в мужья богатых тюленебоев и в судьбе своего родителя не принимали участия; в матриархате отцы для дочерей не имели никакого авторитета.

Зато авторитет самого главного отца — Великого — был утвержден за несколько минут: Отец жестоко избил пузатого генерала на глазах у его же подчиненных бойцов, потом велел им продолжить экзекуцию, после чего изуродованного бездыханного великана оттащили в храм, и спустя сутки он очнулся уже в статусе палача. Его личное имущество составляли две набедренные повязки, моток веревки, церемониальный нож и точильный камень для упомянутого ножа. Хохотун спал в подсобном помещении, питался от стола храмовых послушников и наглядно олицетворял собой идею низведения. Кадры решают всё, незаменимых нет, любой и каждый может сверзнуться в самый низ с самого верха. Из князи в грязи. И не просто умереть, увидев свой кишечник намотанным на чужой локоть, а очутиться в аду при жизни. Ведь власть только тогда абсолютна, когда повелевает не только телами, но и душами.

Сейчас разжалованный генерал скреб ногтями камни пола и стенал.

Обитатели Золотой Планеты еще не знали ни рая, ни ада, но Великий Отец уже всё подготовил, и когда — примерно через полтысячи лет — их сознание дорастет до понимания принципов загробного мира, они обнаружат, что и после смерти их повелитель будет рядом с каждым.

Марат подошел, грубо надавил ногой, заставил Хохотуна повернуть лицо, прижаться к полу виском.

— Говори. Или я убью тебя.

— Пришел Митрополит… — промычал Хохотун, мешая равнинные слова с береговыми. — Он передал волю Великого Отца. Убить всех старших жрецов. Не при всех, не на алтаре. Просто убить.

— За что?

— Не знаю, Хозяин Огня. Он тоже убивал. Вместе со мной. Старших мы убили, младшие убежали. Потом пришли жены убитых и забрали тела. Потом Митрополит велел закрыть храм и убивать каждого, кто захочет войти.

— Когда это было?

— Очень давно, Хозяин Огня. Прошло четыре дня, и еще четыре дня, и еще. Дальше я не умею считать.

— А Отец?

— Я не видел Отца. Я никого не видел. Бывает, я слышу, кто-то хочет войти в храм, но ворота закрыты… Если кто-то войдет, я убью его, потому что такова воля Великого.

Марат убрал ногу.

Хохотун тоже состарился. Но природа одарила этого аборигена столь могучим здоровьем, что даже теперь он — морщинистый и дряблый — вполне мог бы возглавить Большую охоту, пробежать по вершине холма и поразить копьем трахею носорога, а потом добить ударом топора по переносице.

— Оставайся тут, — сказал Марат. — Продолжай выполнять волю Великого Отца. Или я убью тебя.

— Да, Хозяин Огня.

Уже возле двери Марат вспомнил, обернулся — Хохотун лежал в той же позе, не шевелясь — и спросил:

— Почему ты не убил меня, когда я вошел?

— Такова воля Отца. Митрополит сказал: всех, кроме тебя.

Уже лучше, подумал Марат, выходя на площадь. Всех, кроме меня.

Погонщики сидели на земле, положив в центр круга чересседельные торбы. Любопытно вертели головами. Цьяб выжидательно вскинул яркие глаза, но Марат ничего ему не сказал и не подал знака, зашагал мимо, к Пирамиде. За гостями наверняка наблюдают. Надо придерживаться легенды. Владыка Города вернулся, пригнал новых животных, и теперь неотесанные равнинные жители ему не нужны. Пусть деревенщину накормят черепашьей икрой и отправят восвояси.

Дома были обитаемы, отовсюду пахло дымом и едой, из-за стен раздавались голоса, и даже детский смех, а в чистых кварталах на задах хозяйств мирно сидели в загонах рабы: переругивались или вяло мутузили друг друга из-за пищи.

Повинуясь внезапному импульсу, Марат выбил ногой дверь одной крепкой хижины и вошел, как входил Великий Отец: не нагибаясь, но ударом головы пробивая слабую глинобитную перегородку над дверным проемом. Немного неприятно, и грязь сыпется на волосы и лицо — зато эффект обеспечен.

Кстати, и сам возбуждаешься.

Здесь жила обеспеченная семья, дом имел две просторные комнаты и навес, под которым горел очаг и готовилась еда; сейчас в первом помещении сидели невысокий плечистый мужчина и маленький мальчик — оба закричали от ужаса, а мальчик еще и разрыдался. На шум из второй половины вышла девочка с заплетенными в волосы нитями водорослей. Через мгновение мужчина рухнул ниц, а девочка схватила мальчика и тоже легла, но без какой-либо паники.

— Где хозяйка? — спросил Марат.

— Ее нет, — прошептал мужчина. — Она ушла в…

В чувствилище, подумал Марат. Конечно. Уже пора догадаться.

— Встань, — сказал он аборигену. — Возьми еду и воду. Отнеси на площадь. Там увидишь носорогов и возле них — людей с равнины. Дай им свою еду и воду. Ты не поймешь их языка, просто оставь и уйди. Дай им ту еду, какую сам ешь, а не ту, какую даешь рабам. Сделай так, или я убью тебя.

— Да, Хозяин Огня.

Марат посмотрел на желтые нити в волосах девочки и вышел. Сегодня был канун Праздника начала охоты. Сегодня женщины украшают себя и идут к матерям родов. Сидят вокруг костра всю ночь, беседуют и поют песни. По очереди заходят в чувствилище. А мужей и хозяйство оставляют на дочерей. Таков древний обычай.

«Один старый праздник надо оставить, — говорил Отец. — Пусть отмечают. Чувствилища разрушены, матери убиты, их дочери бежали, старая вера ликвидирована, но пусть один праздник останется. Пусть они помнят своих предков — это будет поднимать их самооценку.

Нам не нужны тупые исполнители нашей воли, — говорил Отец. — Пусть они имеют немного свободы. Пусть развиваются сами по себе. Нас только двое, духовенство еще не сформировано, мы не можем контролировать все детали их жизни. Они не готовы. Они придут к этому через три-четыре тысячи лет. Мы не доживем. Хотят праздновать Большую охоту, или Всеобщую коллективную рыбалку, или что-то еще — пусть празднуют…

Нам нужны сообразительные и здоровые, — говорил Отец. — Пусть лекари следят за санитарным состоянием. Пусть бабы рожают чаще и больше. Пусть будут богатые, бедные, средние, пусть они завидуют, крадут, дерутся. Пусть всё бурлит. Пусть всё движется. Вводи налоги, отбирай излишки, пусть они будут раздражены. Сытость опасна, пусть лучше недоедают. Слабые вымрут — они нарожают новых, сильных…»

Мысли о старике заставили Марата ускорить шаг. Хохотун сказал, храм закрыли много дней назад. Значит, с Великим Отцом что-то случилось. Чувствилища, разумеется, тут же возродились — это объяснимо.

Вход на лестницу никто не охранял. Марат в три секунды взбежал на первый уступ Пирамиды, заглянул в караульное помещение — пусто. Дальше, за углом, была общая спальня жен Великого Отца. Тоже специально спланированное соседство.

— Самцы воняют, — говорил Отец, — а молодые сильные самцы воняют молодостью и силой, значит, пусть мои бабы живут рядом и вожделеют!

— Но самки будут вожделеть не тебя, — возразил тогда ему Марат.