Четырех царей слуга - Алексей Шишов

Земляные осадные работы продвигались вперёд. Стали готовить подземные мины, чтобы взорвать крепостной вал и проделать в нём брешь, через которую штурмующие могли бы ворваться внутрь турецких укреплений. Однако среди многочисленных иностранных специалистов не оказалось инженеров, способных вести подземные работы и делать необходимые расчёты.

16 сентября Патрика Гордона вызвали к царю на военный совет. Решался вопрос о подрыве подземной мины, устроенной под крепость со стороны позиции Головина. Шотландец, хорошо знавший ситуацию, попытался отговорить своего воспитанника от этого взрыва. В своём «Дневнике» Гордон записал:

«Когда мы все собрались, происходило совещание относительно взрыва мины. Я совершенно это отсоветовал, так как мы не везде ещё были готовы с заполнением рва. Однако другие настаивали на том, чтобы зажечь мину, и это по той единственной причине, что осаждённые могли её открыть, и тогда вся работа пропадёт. Нисколько не помогло моё представление, что они потеряют не только труд и порох, но и, кроме того, людей, так как я не сомневался, чтобы молодой минёр сумел правильно измерить дистанцию или точно узнать, где и под каким местом он заложил камеру, хотя он всё время с величайшей уверенностью утверждал, что камера находится под флангом бастиона и под частью куртины...»

На «консилии» осторожный на войне шотландец, сам опытный военный инженер, в который раз уже остался в одиночестве. Пётр отмолчался, а генералы Франц Лефорт и Автоном Головин в один голос заявили:

   — Бояться нечего. Расчёты минного подкопа сделаны по саженям. Для верности можно вкатить в подкоп ещё несколько бочонков пороха. Они взрывом любую ошибку минёра исправят...

Всё же обеспокоенный словами Гордона царь после обеда пришёл к нему в палатку вместе с другими генералами. Состоялся разговор, который никак не повлиял на последующие события:

   — Пётр Иванович, ваша милость, если не взрывать минный подкоп сейчас, так что же тогда следует делать?

   — Ваше величество, я бы вынул заложенный порох из подкопа и продолжил бы ещё земляные работы. Если турки подведут свою контрмину и взорвут её, то мы потеряем не только людей, но и весь порох, заложенный в подкопе. У нас его уже мало осталось.

   — Ваша милость, военный инженер клянётся, что подземная галерея дошла до крепости. Почему же вы не приемлете его расчёты?

   — Потому что по моим расчётам подземный ход отклонился в сторону и потому не дошёл ещё даже под крепостной вал...

Разговор прошёл впустую. И, как показалось окружающим, государь был явно недоволен шотландцем, который упорствовал во мнении. Царь, горячо поддержанный своим любимцем женевцем Лефортом и верным потешным Головиным, решил однозначно: мину взрывать. Независимо от того, куда вывела подземная галерея. Пётр Алексеевич приказал генералам:

— На час взрыва держать полки в готовности для приступа. Как в валу образуется большая брешь — близлежащим спешить к ней и утвердиться на валу. Всё. Идите к полкам и готовьте ратников.

Генералы, поклонившись царю, поспешили к полкам. Батальоны и роты, без барабанного боя, выстраивались среди палаточного городка. Роты, которым предстояло первым идти на приступ через ожидавшуюся брешь, заполнили траншеи. В передних апрошах был только сильный караул. Пётр, сев на коня, с небольшой свитой и казачьим конвоем поскакал к каланчам, чтобы оттуда наблюдать за событиями.

Тремя пушечными выстрелами был дан сигнал головинским караулам отступить из передовых траншей. Мину подожгли в назначенный час. Но совершенно неожиданно из отверстия минной галереи повалил густой дым. Вход попытались занавесить пустыми мешками, но из этого путного получилось мало — дым проходил через все щели. Почуяв недоброе, турки бросились прочь от вала и с болверка, торопясь укрыться во внутренних укреплениях.

Подземная мина ещё не успела взорваться, как на ближайшем к ней крепостном бастионе не осталось ни души. Зато из русских траншей в пояс человеческого роста выглядывали сотни любопытных, желавших лицезреть подрыв крепостной ограды.

Минная камера взорвалась под стенами крепости с оглушительным грохотом. Столб огня, дыма, земли, камней и брёвен в считанные секунды поднялся над полем. Когда развеялась пыль, все увидели нетронутые крепостные стены и на них бешено хохочущих турок, которые показывали пальцами на неприятелей.

Оказалось, что подземная галерея не только не достигла вала, но и не дошла даже до крепостного рва. То есть случилось то, о чём шотландец предупреждал царя.

Мощный взрыв не причинил вражеским укреплениям большого вреда. Взметнувшиеся же в воздух от сильного порохового заряда камни и брёвна полетели в сторону русской позиции. От подрыва своей же мины в тот день погибло 30 человек и свыше 100 получило ранения и контузии. Среди них оказалось много офицеров.

Взрыв подземной мины удручающе подействовал на осадные войска. Патрик Гордон о том оставил следующую дневниковую запись:

«Это вызвало среди солдат сильный ужас и неприязнь к иностранцам. Немало был огорчён и Его Величество. Мина заключала в себе 83 фунта пороха. Таков был третий несчастливый понедельник осады...»

Неудача с минным подкопом никак не подействовала на бомбардира Петра Алексеева. Наблюдая за взрывом со стороны каланчей, он сразу понял, что его царское войско под Азовом постигла очередная неудача. Царь приказал верному Алексашке Меншикову:

   — Скачи к генералам! Скажи им, чтоб делали всё, чтоб войска не унывали. Пусть к ужину выдадут всем по чарке. Побитых схоронить в сей день. Беги.

Гордон выслушал петровского посланца на осадной батарее. Ему нравился этот Преображенский бомбардир, бывший у государя за денщика. Всегда смекалистый, бесстрашный, готовый отличиться во всяком деле. Генерал сказал Меншикову:

   — Передай его величеству, что войска духом не пали. Остальное исполню всё так, как было мне велено.

Хотя за Патриком Гордоном вины не было — подземная галерея велась от позиций генерала Головина, он постарался в тот день не встречаться с государем. Тот был страшен для окружающих, вымещая на них своё раздражение. Досталось даже иноземным военным инженерам:

   — Учиться мины под землёй закладывать идите у Петра Ивановича. Он и свои мины устраивал, и турецкие повидал у Чигирина...

На другой день после губительного взрыва Пётр отписал в Москву думному дьяку Андрею Андреевичу Виниусу:

«А здесь, слава Богу, всё здорово и в городе Марсовым плугом всё вспахано и посеяно, а не токмо в городе, но и во рву. И ныне ожидаем доброго рождения, в чём, Господи, помоги нам, в славу имени своего святого».

По традиции, большую часть своих посланий самодержец Пётр Алексеевич подписывал по-немецки, кратко — «Питер».

Государь не желал, чтобы по Первопрестольной ходили слухи о постоянных неудачах. В нём всё ещё теплилась надежда на благополучный исход дела. Шотландский наставник мог радоваться, видя, с каким упорством его венценосный воспитанник заступает на бранное поприще.

Пётр настойчиво готовил новый генеральный штурм. Довести минные подкопы до вала не удалось, турки обнаружили их и взорвали. Царь приказал срочно вести новые подкопы и готовиться к приступу. На сей раз он решил ввести в бой лучшие армейские полки — потешные Преображенский и Семёновский, которым предстояло брать крепость со стороны Дона.

Гордон вновь выступил против такого малоподготовленного штурма. Его доводы, профессионального военачальника и инженера, были убедительны только для людей сугубо военных, много повоевавших и повидавших на своём веку. Но они не убедили ни царя, ни его ближайших советников, прежде всего в лице генерала Франца Лефорта.

«Несмотря на все мои доводы, — пишет Патрик Гордон в «Дневнике», — в представлении других генералов потребность видеть город завоёванным взяла верх над всеми затруднениями, причём они не приводили достаточных оснований тому, что они говорили, и даже самое сомнение в победе или во взятии города было истолковано как нежелание, чтобы он был взят».

Царь торопил с подведением под крепостные бастионы минных галерей. Военные инженеры Франц Тиммерман, Яков Брюс, Адам Вейде и прибывший им на помощь швейцарец Морло торопили землекопов с рытьём. Работы велись днём и ночью. Нерадивых подвергали безжалостной порке.

Пётр каждодневно бывал на работах. Каждый раз он расправлял на барабане карту Азова и, твёрдо выговаривая слова, кратко молвил:

— Господа военные инженеры. В сентябре должны взорвать стены. Глядите, думайте. Срок вам — месяц.

Дурная погода осложняла и жизнь в полевом лагере, и осадные работы. 18 сентября разразилась настоящая буря — пошёл сильный ливень с градом. Траншеи наполнились холодной водой. Это было предвестником осенней непогоды, а крепость всё ещё не была взята. Вслед за первыми грозами как-то незаметно подкралась осень с холодными и серенькими, без красок, днями.