Четырех царей слуга - Алексей Шишов

Генерал Гордон настаивал на быстром отходе русской армии от Азова — погода ухудшалась с каждым днём, лили частые дожди и наступали холода. Войска тёплой одежды не имели, с топливом было крайне плохо. Больных в осадном лагере становилось всё больше. На складах кончались запасы провианта.

В московских стрелецких полках началось шатание. Нескольких стрельцов, говоривших товарищам, что-де пригнали их сюда, в донские степи, «русским мясом турецких ворон кормить», Пётр приказал повесить в обозе на вздёрнутых к небу оглоблях. Но даже такие меры не помогали — шатание не утихало и стрелецкие головы были бессильны что-либо сделать, не раз выслушивая гневные слова главы романовской династии.

Среди армейского командования усугубились разногласия, вызванные прежде всего неудачной осадой крепости. Австрийский дипломатический агент Плейер, присутствовавший при обложении Азова, отмечал, что генерал Патрик Гордон был крайне недоволен другим царским генералом — Францем Лефортом, который не позаботился об устройстве порученных ему коммуникационных линий, подвергавшихся постоянным налётам из степи крымской конницы.

В таких словесных стычках со швейцарцем в присутствии государя Гордон не отваживался сказать большее. Полки царского фаворита и собутыльника Франца Яковлевича Лефорта во время первой осады Азова показали никуда не годную боевую подготовку. Не говоря уже о генеральских способностях самого Лефорта.

На все упрёки последний, всегда в отбелённых кружевных манжетах и в кафтане с иголочки, отделанном золотыми галунами, отвечал убелённому сединами военачальнику односложно:

   — Советоваться надо нам, господам генералам. А вы все сами за викторию воюете.

Отступление. Холод и голод южных степей

Со стороны близкого Азовского моря чуть ли не каждый день налетали ураганы с дождём и штормовым ветром. Осадные лагеря превратились в болота непролазной черноземной грязи. Наступление южной осени делало продолжение осады бессмысленной. Пётр и его генералы понимали, что надо на что-то решаться. И действительно, на военном совете 27 сентября было решено уйти из-под Азова.

28 сентября шотландец стал свидетелем тяжёлого горя, которое постигло его воспитанника. Утром того дня умерли любимые петровские сотоварищи по юношеским потешным играм — бомбардиры Преображенского полка Григорий Лукин и Яким Воронин. Получив это известие, Пётр печально сказал Патрику Гордону:

   — Каких товарищей из бомбардиров теряю! Видел бы ты, ваша милость, как моя бомбардирская рота шла на штурм «нижнего города». Как там бились преображенцы с семёновцами. Не хуже донцов. И в пример остальному войску...

Генерал Гордон, знавший Лукина и Воронина лично по марсовым играм и Кожуховскому походу, не преминул о случившемся оставить такую дневниковую запись:

«Его величество был чрезвычайно печален, так как оба воспитывались вместе с ним. Его величество приходил ко мне и говорил, чтобы я был на похоронах».

В письме тех дней князю-кесарю Фёдору Юрьевичу Ромодановскому царь с горестью сообщал:

«Еким Воронин и Григорий Лукин волею Божиею умре. Пожалуй, не покинь Григорьева отца».

Архангельскому воеводе Фёдору Матвеевичу Апраксину, дружившему с погибшими бомбардирами-преображенцами, Пётр сообщал:

«Екима Воронина и Григорья Лукина, пожалуй, поминай».

Смерть и похороны друзей детства самодержца не заслонили собой главное событие тех дней — уход петровской армии из-под Азова. Гордон записал в «Дневнике»:

«Теперь, когда всякая надежда взять город пропала, было решено уходить, оставив сильный гарнизон в фортах (укреплённом военном городке) у каланчей».

Вопрос о том, оставлять туркам каланчи или нет, решался на последней «консилии» Первого Азовского похода. Генералы Автоном Головин и Патрик Гордон сказали в один голос:

   — Не оставлять. Ставить гарнизон в них, оставлять в каланчах запасы и держаться до будущей весны.

Генерал Франц Лефорт на такой ответ не решился. Лини, сказал уклончиво:

   — Как скажет его царское величество.

Пётр считал вопрос о новом Азовском походе решённым и потому не хотел приходить под Азовскую крепость опять как на пустое место. Каланчи второй раз брать смысла не было. Да и к тому же усилиями Гордона они превратились в два хороших форта и закрывали собой устье Дона. Потому государь сказал на «консилии»:

   — Господа генералы, каланчи оставлять не будем. Каждому из вас отобрать по тысяче солдат добрых для их гарнизона. Во главе его останется воевода Ржевский. Оставшийся провиант и огневые припасы оставить им. Часть лодок тож. Жалованье гарнизонные чины получат вперёд на полгода.

Обращаясь к атаману Фролу Минаеву, царь сказал:

   — Будешь держать связь с гарнизоном конными разъездами или по воде. В случае надобности Донскому войску подать помощь.

Донской казачий атаман с поклоном ответствовал:

   — Будет исполнено, ваше царское величество. Донское казачество благодарит своего государя за оказанную честь...

Тут же на военном совете каланчи были наименованы Новосергиевским городом или иначе — Новосергиевском, в честь преподобного Сергия, святого покровителя Придонья. По русскому обычаю, новый город-крепость был с большим торжеством окрещён. Православные священники, бывшие при царском войске, отслужили по такому случаю торжественный молебен. На нём присутствовали все полковые начальники и генералы, окромя Патрика Гордона и иноземцев, не принявших в Московии православие. Шотландец как ярый католик не посещал православные богослужения, хотя большую часть жизни провёл в России.

Так была решена судьба Первого Азовского похода, бесславно заканчивавшегося, и Второго, который ещё не начинался. И уже 29-го числа в путевом дневнике государя — «Юрнале» — появилась запись:

«Генералы наши велели пушки вывозить; из шанцев своих отступать от города стали; тако же и в обозах стали выбираться на пристань. День и ночь были холодны и с дождём. В 30 день. Тако же выбирались из обозов к пристани. День был с дождём и ветер».

Тяжёлые орудия вывозили с осадных батарей ночами, чтобы турки из крепости этого не видели. На их место ставили полевые пушки. По возможности имитировалась прежняя осадная жизнь. Артиллерия крупных калибров и часть обозов отправлялись в город Черкасск, столицу Донского казачьего войска, на сохранение до будущей весны.

Отступали от Азовской крепости в прежнем порядке: полки Головина и Лефорта по Дону до столицы Донского казачьего войска города Черкасска. Гордоновский корпус отходил по левому берегу реки, по так называемой Ногайской стороне. Перед отходом Гордон приказал уничтожить всё, чем мог воспользоваться вражеский гарнизон, и прежде всего сжечь доски и шанцевые корзины.

Сама погода препятствовала отступлению русских войск. Разразилась сильная буря, и ветер с моря стал гнать воду вверх по реке. Луга вокруг калачей превратились в настоящее озеро, по которому можно было плавать на лодках. Речная вода залила часть осадного лагеря, ещё не покинутого людьми. Патрик Гордон свидетельствует:

«Все в низменных местах оказалось под водой... все повозки до осей были в воде, часть пороха подмокла, несколько людей утонуло».

Корпуса генералов Франца Лефорта и Автонома Головина возвращались из похода по воде, на судах речной флотилии. Гордоновским полкам предстояло проделать обратный путь вновь пешими. Приходилось прикрываться от врага сильным арьергардом с пушками.

Ликованию турок в Азове не было предела. Муртаза-паша сразу же послал победную весть в Стамбул и хану в Бахчисарай. Последний приказал своей коннице нападать на отходившие русские войска. Крымчаки следовали за отступавшими русскими полками почти до самого Черкасска.

С выходом последнего полка из осадного лагеря мурзы крымского хана стали гораздо смелее. Их конники нападали на русских, которые по разным причинам отставали от своих колонн, поражали их стрелами или старались взять в полон, на продажу в рабство, в Анатолию.

Горестная судьба постигла солдатский полк под начальством полковника Шварта. Ему было поручено охранять дорогу от Азова до каланчей, где войска Лефорта и Головина садились на речные суда. Солдаты Шварта отразили не одну атаку вражеской конницы. Но в одном из случаев крымчаки прорвали их строй — около тридцати человек солдат при этом пало под татарскими саблями, было потеряно несколько знамён, а сам полковой командир с частью людей попал в плен и был угнан с ними в степь.

Гордон не видел разбития солдатского полка полковника Шварта крымской конницей. О событиях на холмах у каланчей рассказал ему царь через несколько дней, приехав к шотландцу повидаться по пути в город Черкасск.

Этот бой проходил у берега Дона на холмах. Его свидетелями стали полки, которые внизу садились на речные суда. Неудача полка Шварта в бою вызвала большое уныние в петровской армии. Стрельцы и солдаты поспешили с посадкой в лодки, выбросив из них часть увозимых запасов в воду. Полное спокойство сохранили в той ситуации, пожалуй, только Преображенский и Семёновский полки. Вражеские конники давно приметили их и потому старались не вставать на пути у потешных, чтобы не быть побитыми.