Четырех царей слуга - Алексей Шишов

Гордон при сказанном хитрил. Он давно знал большую страсть московского самодержца ко всяким огненным потехам, особенно к пушечной и ружейной пальбе. Поэтому генерал не удивился, когда царь сразу же после сказанных им слов приказал всегда бывшему под рукой Преображенскому сержанту-бомбардиру Алексашке Меншикову:

   — А ну-ка заряди мне сей самопал.

Государь стрелял прямо из оконца нарышкинского тульского дома, больше напоминавшего небольшой загородный дворец знатного вельможи. Стрелял Пётр Алексеевич метко, и ружейная пуля снесла с конька крыши соседнего дома деревянного резного петушка.

Отмахиваясь шляпой от пороховой гари, наполнившей комнату, шотландец восторженно воскликнул, опередив всех прочих присутствовавших царедворцев:

   — Браво, ваше величество! Стреляли не хуже, чем из бутырской мортирки по Азовской крепости...

В Туле Патрик Гордон во всех делах и увеселениях был рядом с царём. Посещения железных заводов чередовались с пирами то в доме у окольничего Соковнина, то в тульской вотчине Дубровицы князя Бориса Алексеевича Голицына.

В эти дни к отцу-генералу из Москвы приехал сын Теодор. Гордон представил его царю, который принял юношу очень милостиво. Государь очень хорошо знал всё семейство шотландца, часто бывая по любым случаям гостем в его доме в Немецкой слободе. Из Тулы Пётр I с приближёнными отправился в Коломенское.

В Коломенском царь и генералы подождали подходившие полки. Они шли из степного юга очень медленно. 22 ноября состоялось торжественное вступление армии в Москву. Пройдя по её улицам, войска вошли в Кремль. Честь первым пройти кремлёвские ворота досталась гордоновскому корпусу. Генерал Пётр Иванович Гордон в тот день удостоился царской похвалы за службу в Первом Азовском походе.

Желябужский, Бобровский и иные

Историк Иван Афанасьевич Желябужский в своих «Записках» так описывает торжественное вступление петровской армии в Москву после Первого Азовского похода:

«Ноября в 22 день, в пятницу, государь царь и великий князь Пётр Алексеевич всея великие и малые и белые России самодержец изволил из Коломенского идти к Москве с ратными людьми и шёл по каменному большому мосту и пришёл на дворец (в Кремль) с полками. Перво пришёл генерал Пётр Иванович Гордон. А за ним государь и весь его царский синглит (совет). А перед синглитом вели турченина (пленного) руки назад; у руке по цепи большой; вели два человека. А за ним шли все полки стрелецкие. И пришед, стали строем на дворце (то есть на площади в Московском Кремле. — А. Ш.).

А государь изволил идти в свои царские чертоги, а за ним пошли все генералы и все начальные люди. А всех начальных людей государь (царь-соправитель Иван Алексеевич. — А. Ш.) пожаловал к руке и службу их милостиво похвалил. А объявлял их, начальных людей, боярин князь Пётр Иванович Прозоровский, что генералы Пётр Иванович Гордон, да Автоном Михайлович Головин, да Франц Яковлевич Лефорт под Азов ходили и оный с людьми и с пушками взяли (?) и со всяким мелким ружьём».

После торжественной церемониальной встречи в Кремле Пётр тотчас же последовал с потешными полками в своё любимое село Преображенское. Генерал, раскланявшись с монархом, заторопился в Немецкую слободу, к семье, которая заждалась его.

Неудача под Азовом была несомненной. Но, по мнению крупного отечественного историка С. М. Соловьёва, «...благодаря этой неудаче и произошло явление великого человека: Пётр не упал духом, но вдруг вырос от беды и обнаружил изумительную деятельность, чтоб загладить неудачу, упрочить успех второго похода».

Но этот несомненный провал, как ни странно, стал подлинным «благословением» будущих ратных триумфов Петра Великого. Военный историк П. О. Бобровский в «Истории Лейб-гвардии Преображенского полка» писал:

«Начинание молодого царя в военном деле не было благословлено успехом. Враждебные Петру люди поднимали голову, это ведь не то, чтобы кораблики строить, под Кожуховом тешиться, с немцами пировать. Но эта самая неудача обнаружила в юном государе великого человека. Она подняла в нём силы, удвоила, утроила в нём энергию, чтобы загладить неудачу и упрочить успех второго похода».

В том, что Азовский поход повторится в следующем году, по весне, в петровской армии не сомневались. Об упорстве царя Петра Алексеевича в Русском царстве ходили уже и присказки, и легенды, и слухи неимоверные. За последние людей порой хватали, били кнутом на базарных площадях, бросали узилища.

Неудачный поход на Азовскую крепость в 1695 году первого всероссийского императора стал известен всей Европе. О нём писалось не только отечественными историками. Так, писатель Давид Ляхну в своим сочинении «Девар-Севафз им» среди прочего сообщал следующее:

«Когда Султан Мустафа, сын Султана Махмуда, воцарился и возсел на свой престол (1107 год Гиджры — то есть 1695 год нашей эры), в то время с каждым годом война с римлянами (то есть со Священной Римской империей, австрийцами. —A.Ш.) становилась обременительнее для турок, которые то побеждали, то были побеждаемы, — тогда ещё прибавилось у них врагов: с Севера угрожала беда, а именно: Ax-Бей (белый царь) царь Московский, который, с скрытою в сердце недружбою и вечною нелюбовью, питал недобрые замыслы и изыскивал средства овладеть Крымом. Он собрал многочисленное войско своё и разделил его на две части, из которых одну поручил воеводе по имени Шермет-оглу (боярин воевода Борис Петрович Шереметев. —А. Ш.), который пошёл на Кази-Кирман (Верп слав), лежащий на большой реке Узу (Днепр), с крепкою сто ною и прочными вратами, осадил его и начал войну.

Остальная же рать царя московского пошла воевать на сильную крепость Азах, обнесённую валами и стеною, лежащую на великой реке Тэе-Сваве (Дон), одном рукаве Чёрного моря. Выше же её, на расстоянии полумили, были две небольшие крепостицы, одна против другой, а между ними железные цепи, называемые «Занджили-хулахар», чтобы суда народа московского не могли проходить между ними, — одна называлась Ваддин-хулла, а другая Джан-хулла. Тогда-то они, напав и овладев двумя крепостицами, осадили Азах и долгое время вели с ним борьбу. Тогда было в Азахе 6000 отборного, опытного войска янычарского, которое до нашествия неприятеля построило себе большую деревянную стену, отступив на должное расстояние от городской стены, для того, чтобы было для них просторнее сражаться на ровном месте. И стали бросать стрелы, метать из пращей, наводить махины, стараясь пробить стену. С каждым же днём выходили вооружённые люди из города и наносили неприятелям сильные поражения, до того, что с каждым днём их становилось менее и менее. К ночи же они возвращались в город, и так день проходил в бою, а ночь в карауле...

Людей осталось весьма мало; война была продолжительная: осада и битвы продолжались 107 дней, а город не могли взять, несмотря на то, что настала зима. Вследствие мороза и холода война прекратилась: сняли осаду и войско ушло восвояси.

В городе осталось около 570 человек, спасшихся от меча, и те были ранены: одни излечились, другие умерли. А как услышал об этом султан турецкий, то оказал им благодеяние: послал им подарки, увеличил их жалованье и содержание; отправил к ним оружие и снаряды, а равно и жизненные припасы для городских жителей на всю зиму. Тогда опять воздвигли разрушенные и пробитые стены, укрепили бойницы, равномерно прислали к ним ратных людей для охранения города и для защиты во время войны».

Ещё не остывший от походных дней царь Пётр I начал готовиться к новому походу под Азов. На военном совете, состоявшемся в селе Преображенском, он сказал своим генералам, ближним боярам и единомышленникам из числа потешных:

— Всякий потентант (то есть человек, облечённый властью монарха. — А. Ш.), который только сухопутные войска имеет — одну руку имеет, а который и флот имеет — обе руки имеет.

Самодержец, одержимый мечтой получить для Российского государства незамерзающий выход в южное море, торопил всё Московское царство. Под Воронежем заработали многочисленные верфи, на которых строились десятки и сотни малых кораблей и речных судов. На верфи были согнаны чуть ли не со всей страны тысячи и тысячи плотников, кузнецов и прочих мастеровых людей.

Пополнялись солдатские полки. Генерал Патрик Гордон, занимавшийся этим едва ли не каждодневно, в частных беседах не раз напоминал своему воспитаннику об Азове, русском гарнизоне, оставленном в каланчах. Он просил царя не оставлять тех солдат и офицеров без «царской на то милости».

Пётр Алексеевич, весь в заботах и делах, пообещал Гордону позаботиться о них. Хотя и знал, что в минуту опасности к ним могут прийти только донские казаки:

— Хорошо, ваша милость. Я ещё раз отпишу атаману Фролу Минаеву. Пусть там, в Черкасске, блюдут каланчи. В случае чего — всем войском идти им на выручку...