Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

Аксель – крепкий и сильный парень, вполне возможно, получивший что-то вроде психологической подготовки бойцов спецназа, «рожденный, чтобы всю жизнь прослужить тайным агентом». Значит, идея дождаться у зева шахты, когда он будет выбираться на поверхность, и бить его по голове, пока его руки не разожмутся, может не сработать. Джонас все равно вылезет, вмажет ему как следует, а потом уже сам ему отомстит.

Если только Мюррей не раздобудет себе оружие. Точнее, «тупое орудие», как выражаются полицейские. А можно и «колющее». Молодой человек вспомнил о той кухне в конторе Алисы. Перед глазами у него промелькнул образ Акселя и его любимой женщины, в обнимку направляющихся туда выпить по бокалу вина или – мелькнула вдруг у него немного нелепая мысль – по чашке чая. Значит, кухня. Он поищет там тяжелую сковородку или скалку. Но успеет ли он сбегать туда и вернуться? Том сверился со временем – без девяти три. Джонас должен подняться минут через восемь или около того.

Он метнулся по крыше туда, откуда они пришли, перелез через парапет на «плот», плывущий по морю тусклых огней, пробежал мимо антенн и каминных труб. Луны не было, она то ли уже зашла, то ли спряталась за облаками. Небо отливало темно-красным, отражая искусственное городское освещение. Флейтист отыскал дверь, вошел внутрь и стал спускаться по лестнице. Заметив выключатель, он зажег свет. Чего ему теперь бояться? Да и времени на блуждания с фонариком нет.

Он пробежал мимо лифта, около которого находилась та самая знаменательная табличка, и вошел в кухню. Зажег свет и здесь тоже. Совсем недавно, проходя тут с Акселем, музыкант еще был уверен в любви Алисы. Предчувствия возникли у него уже после. Тома охватило дикое желание разбить тут все, разнести на кусочки, перевернуть стол или схватить с полки большой китайский чайник и грохнуть его об пол. Он сдавленно дышал, сжимая кулаки.

Кухонька оказалась крошечной. Что за идиот! Навоображал себе тяжелых сковородок и каминных щипцов. В кухонном шкафчике было только три ящика: первый – вообще пустой, во втором лежали бумажки с какими-то схемами, похожими на инструкции по пользованию чем-то, в третьем – столовые приборы. Ничего подходящего не было, а время шло. Мюррей схватил длинный хлебный нож.

У двери на крышу он глянул на часы: без четырех три. Выключив за собой свет, флейтист перебежал крышу и перепрыгнул через парапет. Он бы не удивился, застав у башенки поджидающего его Акселя, но там было пусто. Взгляд его метнулся к веревке: та висела неподвижно. Когда Джонас начнет взбираться наверх, она задергается.

Никогда еще на памяти Тома время не шло так медленно. Он подошел к шахте, перегнулся через ограду и заглянул внутрь. Включив фонарик, он вытянул руку так далеко вниз, как только смог. Луч уходил далеко в глубь шахты, но рассмотреть ничего не удавалось: через каких-нибудь несколько футов свет превращался в мутный желтоватый туман. Мюррею представлялось, что кирпичная кладка, смахивающая на колодезную, окажется покрыта лишайниками или даже папоротником. Но на самом деле стенки шахты оказались гладкими, коричневыми, с какими-то темными пятнами. Музыкант убрал фонарик и посмотрел на небо. Оно было похоже на дымный красноватый саван, рябой, словно пропитанная кровью тряпка.

Внезапно до Тома дошло, что Аксель может и не вернуться. Совершенно просто: он мог отыскать другой путь, какую-нибудь незапертую дверь, подходящую шахту или исправную лестницу. Флейтист прекрасно понимал, что Джонас не будет корить себя за то, что бросил его на крыше. Мысль о том, что тот сбежал и, вернувшись домой, Мюррей найдет своего ухмыляющегося соперника там, была совершенно невыносимой. Том вдруг вспомнил его блестящие ярко-голубые глаза. Пока он в отчаянии размышлял о своей несостоявшейся мести, веревка зашевелилась. Он не только увидел ее подергивание, но и услышал скрежет кольца о металлический брус, всякий раз, когда веревка натягивалась под весом поднимающегося по ней тела. Флейтист сжал свой нож. Его кончик выглядел достаточно острым, чтобы нанести Акселю удар, как только тот покажется над парапетом.

Но ведь есть гораздо лучший способ! Том чуть не задохнулся от волнения. Как это ему сразу не пришло в голову?! А сейчас, чего доброго, не хватит времени, чтобы все обмозговать. Он взялся своей левой, слабой рукой за веревку. Нет, еще не поздно. Наоборот, слишком рано. Нужно только выбрать правильный момент, подождать, пока Аксель заберется как можно выше, долезет до того места, куда достает свет фонарика.

Мюррей начал резать веревку.

Через некоторое время он прервался, чтобы заглянуть внутрь и осветить шахту. Потом молодой человек снова посмотрел на веревку: рывок, провисание, новый рывок, новое провисание… Невидимый Аксель взбирался молча. Вдруг он окликнет Тома? А неплохо бы, можно будет с ним поговорить! Было бы здорово заорать сейчас, объяснить, что он собирается сделать, какую судьбу ему уготовил. Он уже перерезал веревку где-то наполовину, но нож быстро затупился и теперь резал волокна с трудом. Флейтист испугался, что лезвие может согнуться или даже сломаться.

Рывок, провисание, еще рывок, еще провисание… Все случилось ужасно быстро. Ему оставалось перепилить где-то треть веревки, которая дергалась и натягивалась, в то время как кольцо скрежетало и звякало. Том со всей силы схватился за веревку обеими руками и дернул ее. Вес Джонаса тут же потянул его вниз, в колодец. Он упал бы, если бы не парапет.

Это было похоже на перетягивание каната из последних сил. Левая рука Мюррея горела от боли. Он уперся носками ботинок в стенку, выгнулся, пытаясь удержаться. Он хотел посмотреть, как там Аксель, заглянуть ему в глаза и только потом отпустить веревку.

Но это было никак невозможно, он бы свалился сам, если бы сделал это. Теперь у него уже болели обе руки, сердце гулко бухало в груди, и все тело стало одним огромным пульсирующим сердцем. Изо рта вырвалось рычание, и музыканту показалось, что звук эхом отразился от стенок колодца и ушел в небо. И с этим звуком, в котором выплеснулись вся его ненависть и гнев, Мюррей отпустил веревку и воздел руки к небу.

Он не видел, как обрывок веревки исчез в колодце. Глаза его были закрыты. Вопль Акселя прозвучал громче его собственного. Это был самый кошмарный звук, который Том когда-либо слышал, и ему подумалось, что этот крик будет теперь звучать в его ушах всю жизнь: нескончаемый вопль ужаса и безысходности, который отражался и пульсировал в колодце, замирая безнадежными нотами, пока не завершился тонким взвизгом боли.

Флейтист обхватил себя руками за плечи, словно боялся, что сейчас развалится на части, и стал качаться из стороны в сторону, перестав дышать в ожидании звука падения тела на камни. Он ничего не услышал – там было слишком глубоко. Но молодой человек продолжал ждать и открыл глаза только тогда, когда окончательно понял, что все уже давно случилось.

Тишина стояла мертвая. Смолк даже далекий гул машин, даже тихое шуршание лопастей вентиляторов.

После того как все закончилось, Том еще долго сидел на крышке бака, скорчившись и положив голову на руки. Его била дрожь, а сердце вело себя как-то странно. В какой-то момент оно вообще, кажется, остановилось, а потом снова начало стучать, но словно бы накренившись, и Мюррею казалось, что оно задевает за ребра.

Он просидел целую вечность, ожидая, когда пройдет дрожь, и понял, что приходит в себя, только начав замерзать. Ночь была теплой для этого времени года, и все же холод давал о себе знать, забираясь под одежду. Флейтист поднялся, чувствуя, что возвращается к жизни, осмотрелся, и его взгляд упал на кольцо.

Молодой человек задумался. Вид этой штуковины заставил заработать его мозг. Необходимо было все осмыслить, пусть даже это до сих пор причиняло ему боль. Он начал тереть пальцами виски, будто хотел помассировать мозг. Он просто обязан был продумать все как следует.

Рано или поздно, возможно всего через один-два дня, тело Акселя обнаружат, рядом найдут рюкзак с разбитым вдребезги фотоаппаратом и веревку. Конечно, они могут предположить, что Джонас принес с собой веревку для каких-то иных целей, а в туннель попал через одну из дверей – например, ему помог сообщник. Но главной версией, естественно, будет та, что он свалился в шахту, и полицейские полезут на крышу.

«Я совершил убийство, – подумал Том, – я убил человека, значит, я – убийца». От этой мысли у него начала кружиться голова. Он вдруг почувствовал себя особенным, и теперь, когда первый шок прошел, даже воодушевился. Слабак бы такого не сумел! Мюррей же сумел доказать, что на пути таких, как он, вставать не следует, что не следует уводить у него любимую. Но не успел он так подумать, как перед глазами встало лицо Алисы, и это оборвало поток его самовосхвалений. «Алиса! – воскликнул музыкант. – Алиса!» Он закрыл глаза, отгоняя видение, а потом, снова открыв их, уставился на кольцо.