Ким Филби - супершпион КГБ - Филлип Найтли

«Обрисую обстановку. Пять часов утра. Небольшой пограничный пункт. (Очевидно, в одном из портов на Черном море.) Середина зимы. В помещении стол, несколько стульев, печь на угле. На печке кипит чайник, все помещение заполнено сигаретным дымом. Меня ожидают три или четыре милиционера и специально прибывший из Москвы для встречи сотрудник. Он хорошо говорит по-английски.

После окончания формальностей я извинился за свой приезд. Я сказал, что хотел бы и дальше оставаться на Западе и продолжать свою службу, но обстоятельства оказались сильнее. Мой коллега из Москвы, очевидно, заметил, что я немного разволновался. Он положил руку мне на плечо. До сих пор я точно помню его слова.

Он сказал: «Ким, ваша миссия закончена. У нас в службе есть поговорка — когда контрразведка начинает проявлять к вам интерес, это начало конца. Мы знаем, что в 1951 году вы были на заметке у британской контрразведки. Сейчас 1963 год. Прошло двенадцать лет. Мой дорогой Ким, за что же вы извиняетесь»?»

Этот момент, очевидно, много значит для Филби. Возможно, он ожидал упреков за «выход из игры», когда Блант, например, продолжал оставаться на месте. Однако его встретили тепло, с пониманием создавшейся ситуации. Такое теплое отношение сохранилось и после прибытия Кима в Москву. КГБ сразу же направило его в одну из своих клиник для прохождения всестороннего обследования. Многие годы нервного напряжения и злоупотребления алкоголем дали о себе знать. Филби предстояло пройти курс витаминотерапии, привести свое здоровье в порядок. Его поселили в небольшую квартиру на берегу реки, поручив заботу пожилой женщине, которая четыре раза в день готовила для него обильную пищу. Регулярно приходила медицинская сестра и делала витаминные инъекции.

Как только Филби стал чувствовать себя лучше, он встретился с Сергеем, руководящим сотрудником КГБ, который из Москвы направлял его работу. По словам Элеоноры Филби, которая позднее тоже встречалась с Сергеем. Сергею около 40 лет, он бегло с небольшим акцентом говорит по-английски, обладает развитым чувством юмора. Встреча Филби с Сергеем носила, очевидно, эмоциональный характер, поскольку и через много месяцев после нее Элеонора слышала, как Сергей говорил Киму, что Советский Союз всегда будет перед ним в долгу.

После нескольких дней общих бесед, Сергей приступил к решению практических дел. Один из помощников Сергея был назначен в качестве специального офицера, отвечавшего за безопасность Филби, который должен был консультироваться с ним по всем вопросам. Сначала Филби возражал против этого, считая такую меру излишней. Как заявил мне Филби в Москве, Сергея и его помощника ему убедить в этом не удалось. Они заявили мне: «Как вы думаете, каковы шансы, что западные спецслужбы ничего не замышляют против нас?» Немного подумав, я ответил: «Тысяча к одному». Их ответ: «Даже с такой возможностью мы не можем согласиться». Таким образом я получил офицера безопасности, и до сих пор у меня есть такой помощник, в обязанность которого входит обеспечение для меня безопасных условий проживания».

Затем Сергей сказал, что Киму нужно посмотреть в Москве несколько квартир и выбрать одну для себя. А что Ким будет делать со своей квартирой в Бейруте? Со своей коллекцией пластинок, книгами, восточными коврами, испанским антикварным столом, подаренным ему Томми Харрисом. С получением этих вещей проблемы не будет, но потребуется некоторое время. (Их доставили в Москву в июне 1964 года.) А его трубки? Советское консульство в Лондоне пошлет кого-нибудь на Джермин-стрит, приобретет для него пару трубок и пошлет их в Москву дипломатической почтой.

Что касается финансовых вопросов, то Филби будут выплачивать 500 рублей ежемесячно в качестве основной зарплаты (около 200 фунтов стерлингов), производить определенные доплаты за особый характер его работы. Кроме этого, КГБ будет выплачивать ему 4000 фунтов стерлингов в год для оказания помощи оставшимся в Великобритании его детям, пока они не будут содержать себя сами. При необходимости Филби может пользоваться машиной с шофером и загородной дачей.

Что касается его личных дел, то при желании его жена может приехать к нему. О своем решении по этим вопросам он должен сообщить Сергею.

Филби отметил, что он напишет Элеоноре и попросит ее побыстрее приехать к нему. Это оказалось более трудным делом, чем он думал. Сразу после исчезновения Филби Элеонора стала поддерживать контакт с резидентурой СИС в Бейруте и, будучи неуверенной в том, что Филби выехал в Москву добровольно, согласилась информировать СИС о возможных подходах к ней со стороны русских. Поэтому, когда Элеоноре позвонил человек, которого когда-то Ким представил ей как корреспондента немецкой службы новостей в Бейруте, и сказал: «Я от Кима», она отказалась встречаться с ним и сразу же поставила в известность резидентуру СИС. Позднее в Лондоне, когда в СИС ей были показаны фотографии, Элеонора опознала того корреспондента.

Вместо того чтобы поехать из Бейрута в Москву, как этого хотел Филби, Элеонора в мае 1963 года выехала в Лондон. Собралось много представителей прессы, надеявшихся что-либо узнать о местонахождении Филби. Однако только в июле правительство, поставленное в трудное положение делом Профьюмо, признало, что Филби находится в Москве. Сотрудники СИС быстро увезли Элеонору из Лондона и упорно начали убеждать ее не ездить к Филби, пытаясь выведать все, что она знала. Они рассказали Элеоноре о предательстве Филби, убеждали ее в том, что, если она уедет в Москву, обратно может никогда не вернуться, направили ее к доктору, прописавшему ей успокоительные таблетки «либриум» и навещавшему ее раз в неделю. «Консультации этого доктора больше походили на психиатрические сеансы, — писала Элеонора. — Его вежливые, но настоятельные вопросы дали мне основание считать, что он каким-то образом связан с министерством иностранных дел».

В конце концов Элеонора уехала в Москву. По совету Филби она посетила консульство СССР в Лондоне, где ей выдали 500 фунтов стерлингов для приобретения теплой одежды и разрешили все формальности. 23 сентября 1963 года она прибыла на аэродром Внуково, где ее приняли по классу «VIР» (очень важное лицо). Элеонору встречали Филби и Сергей и сразу же повезли на новую квартиру Филби, находившуюся в жилом районе города в 15 минутах езды на метро от центра.

По советским стандартам квартира была большая и комфортабельная: четыре комнаты, в том числе большая гостиная, кабинет, столовая и спальная. Кухня была оборудована хорошо и по-современному, в квартире был телефон. Квартирная плата, включая отопление и свет, составляла двадцать пять рублей в месяц (около двадцати фунтов стерлингов). Каждый день для уборки и покупок к Филби приходила специально нанятая для этого женщина. Когда Элеонора распаковала свой багаж, они вместе с Кимом выпили шампанское за первый день их новой жизни в Советском Союзе.

Два других беженца, Гай Берджесс и Дональд Маклин, жили в Советском Союзе уже двенадцать лет. Первые сообщения о них появились в 1951 году, в основном благодаря усилиям Ричарда Хьюджесса, ближневосточного корреспондента газеты «Санди таймc», который обратился к советским властям с просьбой дать разрешение взять у них интервью. Была организована прессконференция, на которой Берджесс и Маклин зачитали заранее подготовленные заявления. В Лондоне распространились противоречащие версии относительно их жизни в Советском Союзе: они ненавидят Советский Союз, они счастливы в СССР; КГБ относится к ним с подозрением, они работают в КГБ; они хотели бы посетить Великобританию, они никогда не хотят появляться там.

Новостей о Берджессе было больше, чем о Маклине. Берджесс переписывался со всеми своими старыми друзьями и в четверг утром еженедельно звонил одному из них, Питеру Поллоку. Но Поллок посчитал необходимым информировать об этих звонках МИ-5, и спустя какое-то время звонки прекратились. Другой приятель Берджесса, Том Драйберг, поехал в Москву, чтобы навестить Берджесса. Драйбергу Берджесс признался, что у него есть определенные проблемы.

Свое поведение Берджесс не изменил. На приеме в новом китайском посольстве он изрядно выпил и устроил там настоящий скандал. Китайцы высказали свое возмущение. Этот инцидент явился причиной серьезной ссоры между Берджессом и Маклином, дипломатическую чувствительность которого Берджесс оскорбил своим поведением. После этого они почти не разговаривали друг с другом. В дальнейшем Берджесс все больше и больше времени стал проводить дома, в своей квартире, читая книги, слушая музыку, выпивая, испытывая все большую ностальгию по своей родной Англии. После пребывания в госпитале 19 августа 1963 года он умер от печеночной недостаточности и сужения артерий; Маклин присутствовал на его похоронах, он произнес похоронную речь, духовой оркестр исполнил «Интернационал». Берджесс оценил бы вынесенный ему профессором Кирнаном вердикт: «Он сделал то, что считал необходимым сделать. Я чту его память».