Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

В голливудской продукции финал строится так: злодей, обхватив девушку, любезную сердцу героя, сзади за шею и приставив к ее горлу нож (или же – к голове пистолет), берет ее в заложницы. Герой, целясь в злодея из своего оружия, непременно кричит одну из двух фраз – либо: «Брось пистолет» (или нож), либо: «Отпусти ее», либо обе фразы вместе, наперед зная, что злодей не выполнит ни одну из этих категоричных просьб. Злодей, в свою очередь, не остается в долгу и тоже кричит одну из двух фраз (их тоже две, как и у его оппонента). Первая: это все то же – «брось пистолет», а вторая – «я убью ее» (или опять же – обе вместе). Он тоже знает наперед, что никого не убьет, мало того, мы, зрители, тоже это знаем. Но герой, испугавшись за жизнь героини, бережет ее и аккуратно кладет свой пистолет на пол (или отбрасывает). Затем злодей, все так же удерживая девушку, кричит: «Толкни его (в смысле – пистолет) ко мне». Герой толкает. И в тот момент, когда злодей, одной рукой придерживая шею девушки, другой пытается поднять пистолет героя, его собственное оружие оказывается выбитым из рук, и начинается последний, судьбоносный кикбоксинг между добром и злом. Еще бывает, что герой-лопух, оставшись безоружным, оказывается под прицелом злодея, и тот, не забыв подчеркнуть герою, что он все-таки лопух, стреляет в него. Но выясняется, что у него как раз к этому моменту кончились все патроны, или же у его пистолета как раз к месту – осечка, и тогда все равно начинается продолжительная драка в покинутом рабочими цехе между работающим поршнем и электропилой. В течение поединка злодей долго мордует героя, но мы знаем все равно – кто победит. Именно кровь злодея брызнет из-под электропилы, на которую герой исхитрится толкнуть злодея.

В нашем случае все было быстрее, грубее и проще. Как только злодей (он же центрфорвард известной нам тройки) увидел и услышал, кто это так внезапно нарушил их интимное собеседование с Викторией, он, как и следовало ожидать, схватил мгновенно ее за шею и приставил к горлу лезвие.

В этом месте рассказа Викторию затрясло, будто она вновь пережила ту мерзкую минуту, когда нож больно колол ее где-то в области сонной артерии. Только сейчас она осознала всю опасность того момента. И Саша – тоже, поэтому он, ни слова не говоря, обнял Виту и так держал долго. Слов было не нужно, он и так понимал, что ей довелось из-за него пережить и сколько мужества надо было иметь, чтобы отказаться от требований ополоумевших каратистов.

Итак, бойцы ОМОНа двигались потихоньку на главаря, беря его незаметно в кольцо. Он отступал и, отступая, кричал все то же:

– Не подходи! Я убью ее! Вы слышали! Я убью ее!

Остальных двоих уже положили резкими подсечками на пол, мордами вниз. Они стояли ближе главаря к дверям гаража и почти моментально были опрокинуты на пол, при этом по-детски крича:

– Больно, вы че!

Красивые серебристые браслеты украшали вывернутые назад руки обладателей низшего дана карате – до. Карате после – так и хотелось сказать, глядя теперь на их распростертые на грязном полу спортивные тела. Главарь тем временем продолжал орать и про «убью», и про «дайте вертолет», и «чтоб машину к дверям», и «чтоб ментов не было за нами», сам толком не соображая, чего хочет – машину или вертолет, или машину к вертолету; и еще что-то орал про 100 тысяч долларов, и что «папаша, падаль, свою дочку больше не увидит, если не будет того, что он хочет» – словом, весь дежурный набор киношного негодяя. И так он продолжал орать, пока его не отвлекли переговорами якобы с целью обсудить его условия, а в это самое время незаметно обошедший его сзади омоновец элементарно двинул его прикладом по башке. Он даже не встал спиной к стене, чтобы к нему не могли незаметно подойти сзади. Он и тут проявил себя любителем. Он так и осел мешком к ногам Виктории. Она была свободна. Все длилось три минуты и кончилось быстро и просто.

Всех троих обыскали и повезли в милицию. А там уже ждал Павел Сергеевич, подробно информированный о ходе операции и жалевший только лишь об одном: что они попали сначала не к нему, а сразу в милицию. Ему и его секьюрити нестерпимо хотелось побеседовать по-свойски с этой группой. Но что поделаешь, милиция была задействована с самого начала, и теперь уже миновать дежурную часть было нельзя. «Ну что ж, может, и не стоит о них руки марать, – рассудил Павел Сергеевич, – все равно они сядут, а уж там о них позаботятся». Забегая вперед, скажем, что папа – то ли сам остыл, то ли Вита попросила, – но троих незадачливых рэкетиров на зоне не зарезали, как свиней, однако по просьбе папы хорошо поучили. Причиной помилования явилось еще и то, что они, уже сидя в КПЗ, ухитрились отдать папе 15 тысяч, которые тот с них потребовал. Деньги вместе с робкими извинениями принесли оставшиеся на свободе члены группы.

Итак, Павел Сергеевич ждал в милиции, и Вита сразу напомнила ему про Сашин паспорт и деньги. В милиции настолько лояльно и уважительно относились к Павлу Сергеевичу, что уступили ему в его незаконной в общем-то просьбе: чтобы его люди съездили на квартиру главаря и обыскали ее. Он все объяснил сыщикам про паспорт дочкиного друга, не упоминая про деньги (иначе могли бы и не разрешить, могли бы изъявить понятное желание – найти все сами). И надо же! Через час, пока шел допрос тех двоих, пока Вита давала свидетельские показания, люди Павла Сергеевича приехали. Они нашли все, что нужно было Виктории. Из денег в конверте кое-что было уже взято, но это – мелочи, пустяки по сравнению с общей «викторией» – победой. Ни пережитый стресс, ни разумное предложение папы переночевать у него не смогли остановить отважную девушку. Она попросила у папы машину и помчалась в деревню, чтобы Сашу успокоить и обрадовать.

– И вот я здесь, – закончила Вита свой рассказ.

Всю последнюю часть повествования Вита опустила, чтобы паспорт и утерянный было гонорар, возвращаемые Саше, стали самой приятной частью финала. Теперь пришло время Сашу обрадовать, как она думала, на все 100 %.

– Да, а что ж ты про паспорт свой не спрашиваешь? Не интересует? Вот, – Вита победно вытащила из сумочки паспорт и конверт, – и паспорт твой, и деньги.

Но Саша даже не посмотрел на них. Он смотрел на Виту.

– Знаешь, – сказал он, – а я даже ни разу не вспомнил о паспорте. Я о тебе беспокоился. Весь вчерашний вечер и полночи.

Душа девушки запела. Подарок был преподнесен ей самой. Не надо даже догадываться, каков был остаток ночи! «Ночи, полной ласки и огня» – как поется в одном цыганском романсе. И вторая их ночь была не хуже, а лучше первой. Но все рано или поздно кончается, и наступило утро, и они проснулись, и надо было, как это ни печально, отправлять Сашу в Москву – лечить глаз, и предстояло прощание, и хорошо бы, если бы оно оказалось легким.

Глава 7,

в которой мы с Викторией проводим Сашу домой

Самим ехать в аэропорт, брать Саше билет, провожать его в одиночку Вита не рискнула: она ведь уже знала, что конкретных пацанов было не трое, а больше, и мало ли что им может прийти в головы, поэтому следовало подстраховаться. Очередная помощь папы была бы тут нелишней. Вот они и поехали перво-наперво в папин офис. После вчерашнего инцидента Вита почти простила Павлу Сергеевичу все его предыдущие грехи. Ведь это он в конце концов практически спас Виту от намерений пацанов «делать ей немножко больно», как изящно выразился главный спортсмен, и, быть может, даже от надругательства, а Сашу спас от реальной физической расправы, тем самым компенсировав частично ту мерзость, которую сам же и учинил.

Кающемуся напропалую Жоре разрешили (только ради Павла Сергеевича) один раз позвонить из милиции. И на следующее же утро в офис Павла Сергеевича были оперативно доставлены деньги, те самые 15 тысяч, из-за которых «крутые пацаны» и погорели. Сейчас они были готовы на все, лишь бы только спастись от карающей десницы всемогущего папы. Когда Саша с Витой приехали, папа, широко улыбаясь, чуть ли не с порога протянул Саше пухлый пакет и сказал:

– Это вам. За моральный ущерб.

– А за физический? – криво усмехнувшись, спросил Саша, не забывший – кому он обязан своими приключениями в Ижевске.

– Тут и за физический, – успокоил Павел Сергеевич, но в глазах его появился привычный ледяной блеск. – Тут 10 тысяч, – и значительно добавил, – условных единиц…

Папа не всякому предлагал мир и дружбу и привык, чтобы это ценили, а парень еще тут кобенится. Саша все стоял и не брал протянутый пакет с деньгами. Тогда папа, дружески обняв его и похлопывая по спине, примирительно и вместе с тем совершенно некстати сказал:

– Ну-ну… Хватит сердиться. Кто старое помянет, тому глаз вон, да?

И тут взгляд его как раз наткнулся на заплывшее Сашино око, покрытое к тому же неподобающим ему сине-красным колером. Саша перехватил папин взгляд и сказал:

– Вот-вот, это вы правильно заметили, насчет «глаз – вон».

– Так не «вон» же, – засмеялся папа, – вылечим! Сейчас позвоню в Москву другу, и завтра же в институте глазных болезней вами займутся. – И, не откладывая намеченное в долгий ящик, Павел Сергеевич нажал на кнопку селектора и скомандовал секретарше: – Клавочка, соедини меня с Москвой, с Борисенко. Давай, жду.