Готовься к войне - Андрей Рубанов

- Отлично.

- Еще не сбежала?

- Нет. Мы друг от друга в восторге.

- Врешь. По глазам вижу.

Знаев вздохнул.

- Смотрела бы ты… на что-нибудь другое.

- А мне нравится в твои глаза смотреть… - Маруся сделала полшага в его сторону. - Не хочешь, кстати, продолжить разговор в другом месте? Например, у меня дома?

- Прости, дорогая. Хочу, конечно… Но не могу. У меня в конторе сидит милиция. У меня стройка под угрозой. У меня друг в реанимации.

- Именно в такие моменты и нужна женщина настоящему мужчине.

- Много ты понимаешь в настоящих мужчинах.

- Побольше твоего.

Вдруг опять, второй раз за утро, мир со всей его жестокой любовью разом вошел в Знаева, как входит армия в захваченный город: небо приобрело твердость, налегло на темя, звуки стали грубее, запахи - отчетливее и больше числом, прилетели даже самые слабые: вот собачка описала столбик на детской площадке, вот мясо пригорает в доме напротив, вот в том же доме, этажом выше, запалили косяк с марихуаной, а в стороне, у крайнего подъезда, тлеет в мусорном баке какая-то гадость, тряпки лежалые; потом вдруг порыв ветра снес в сторону скучные человеческие смрады, и от Москвы-реки явился дух большой воды. Знаев вздохнул, обрадованный тем, что его тело освобождается от последствий контузии. Даже шею как будто ослабило.

- Послушай, Маруся, - сказал он, - почему правильным людям так тяжело живется?

- Ты имеешь в виду себя? - иронично осведомилась бывшая подруга.

- Ну… Да. И себя тоже.

- Спроси у него, - Маруся быстро показала пальцем на грязного парнишку, выбежавшего из клубов пара, чтоб затянуться сигаретой. - Расскажи ему, как тяжело тебе живется.

- Я серьезно.

- Я тоже. Не расстраивайся, Знайка. От тебя ушла девочка - подумаешь, беда… Ты слишком гордый, это тебя губит. Твоя гордость ужасна, она не имеет пределов. Конечно, бабы любят гордецов… Но жить с ними не умеют. Потому что это тяжело. Поедем ко мне, я тебя успокою…

- Извини. Как-нибудь в другой раз. Мне не до удовольствий.

- А кто говорит об удовольствии? - тихо возразила Маруся. - Я, может быть, от тебя ребенка хочу.

Знаев очень удивился.

- Ребенка? Ты не похожа на охотницу за алиментами.

Женщина некрасиво усмехнулась.

- Как это ужасно. Мир катится к черту. Богатые мужики не хотят делать детей, потому что боятся, что их разведут на деньги.

- Я не хотел тебя обидеть.

- Уже обидел. У меня есть деньги, Знаев. Может, я теперь богаче тебя. Мой бывший собрался эмигрировать. Куда - не говорит. Видимо, натворил делов и теперь - ноги в руки… Оставляет мне квартиру на Остоженке. Кстати, с высокими потолками…

- Поздравляю, - бесстрастно сказал финансист. - Но ребенка ты лучше роди от Жарова. Усиленно рекомендую. Красивый, умный, здоровья - вагон… А я - тощий, нервный и злой. Нелегко будет новому человеку с моим генетическим набором.

Он замолчал. Почувствовал, что прозвучало неискренне.

- Звучит неискренне, - сказала Маруся. - Ты за свой генетический набор горло перегрызешь. Я же вижу, как ты собой гордишься. Ты ведь у нас самый быстрый.

- Это плохо?

- Для тебя - хорошо. А других это пугает. Идешь себе спокойно, вдруг раз! - мимо со свистом что-то проносится. Вздрагиваешь. Что такое? А это знаменитый Знайка. Самый быстрый человек. Промчался на пятой скорости… Вот и рыжая твоя так же испугалась. Ты ее за руку схватил - давай, малыш! помчимся вместе! прямо вдаль! - а она пальчики выдергивает и головой мотает: нет, мне страшно, я лучше тут посижу… Ведь так было, да?

- Как у нас было - это тебя не касается.

Чтоб не видеть стремительно багровеющего лица Маруси, он опустил глаза. На асфальте валялась пятирублевая монета; нагнулся, подобрал, дунул. Положил в карман. Тоже деньги.

- Ах, не касается? - грубо переспросила женщина и уперла ладонь в выставленное бедро. - Тогда иди к черту, понял?

Из стоявших неподалеку машин на нее посматривали. Судя по всему, она это давно заметила. Сейчас начнется, подумал Знаев.

- Что, не понял?! Уйди с глаз моих! Не желаю тебя видеть, никогда, ясно?

Мальчишка-мойщик, тощий азиат в насквозь мокрой фуфайке, возмущенно поднял густые брови. Человеку ислама трудно понять московских баб, способных громко бранить мужчину на людях.

- И больше у меня не появляйся! - азартно продолжала Маруся. - А появишься - пинками выгоню! Ты сам себя проклял! Помрешь один, никому не нужный! Дикарь, животное, урод пещерный, от тебя никому никакой пользы нет! Лучше б ты разбился вместо друга своего! И чтоб год провалялся без движения! В гипсе, с ног до головы! Чтоб время появилось о жизни подумать! Всем вокруг себя голову заморочил! То у него война, то у него магазин, то у него потолки низкие! Все ты, дурак, знаешь - а самого главного не знаешь! МЕРУ надо знать, ясно?! Вот главное знание! Самое важное…

Положить это на музыку - получится хороший нервный блюз, подумал банкир. В миноре. С аскетическими барабанами и мягкой, мудрой басовой партией. А между короткими куплетами - два или три мелодраматических фортепианных аккорда.

- Я тоже был рад тебя видеть, Маруся, - сказал он, кивнул прощально и двинулся к воротам.

Нырнул в сырой полумрак. Из глубины слышался рык Фокина - витиеватый мат, переложенный уголовным жаргоном рубежа восьмидесятых-девяностых. Утопающую в хлопьях пены машину обрабатывали в восемь рук. Банкир засмотрелся. Физический труд, выполняемый споро, со знанием всех мелких, экономящих силы хитростей (а их достаточно даже в профессии землекопа) не может не завораживать. Особенно если наблюдатель - сам не бездельник.

- Быстрее! - гремел толстяк, жестикулируя экономно, но предельно выразительно.

- Не надо, - сказал банкир. - Не торопитесь, пацаны.

- Привет, - Фокин обтер о живот ладонь и протянул. - Как ты сказал? «Не торопитесь»?

- Да.

- Заболел, что ли?

- Вроде нет.

- Тогда не ломай мне трудовой процесс.

Толстяк невзначай посмотрел на исцарапанный лоб Знаева.

- Как дела?

- Отлично, - грустно сказал банкир. - Живу на всю катушку. Вчера побывал в аварии, сегодня - менты в офисе…

- Справишься или помочь чем?

- Справлюсь. Но деньги потеряю. Скажи, чтоб салон пылесосом почистили.

- Много денег?

- Неважно. И пусть полировку сделают.

- Когда деньги теряешь - это плохо.

- Мне все равно. Потерял, приобрел - неважно. Главное, чтобы машина была чистая. Очень чистая.

- Согласен, - кивнул Фока. - Пойдем кофе попьем.

- Я не пью кофе…

В сырой конторе Знаев присел на стул, застеленный страницами, вырванными из интересного журнала, глаз уловил голые женские ноги, грудь с эрегированным соском, лицо - очень красивое, очень неинтересное. Вот Алиса, девочка с золотыми волосами, словно создана для глянцевой эротики, воплощение наивысшей сексуальности, однако работать хочет мозгами, а не задницей, упрямая, легкой дороги не ищет себе… Что же ты сделала со мной, зачем - вот так, вдруг, взять и спиной повернуться, сбежать в самый неподходящий момент, я ведь всего себя для тебя распахнул, как шкаф…

Ее надо вернуть, решил он. Любой ценой. За такую женщину полагается сражаться. Все войны - из-за женщин. Они сами нас подталкивают. Они мечтают, чтобы их завоевывали. Они желают влюбляться в воинов и поэтов, а не в менеджеров среднего звена.

- А я от них уже отвыкать начал, - осторожно сказал Фока.

Банкир вздрогнул.

- От кого?

- От ментов.

- Я тоже думал, что отвык.

- Не менжуйся, - посоветовал Фока. - Ты не бандюган, не шпана, они тебя прессовать не станут. А если закроют - братва не даст пропасть…

- Учту.

Знаев прикинул, который час, и с удивлением понял, что внутренний хронометр не действует. Тоже явно последствия аварии, все-таки надо к врачу идти.

- Скажи, Фока, - спросил он, немного застеснявшись, - у тебя бывало так, что ты вчера был в шоколаде, а сегодня на нуле? Ты падал когда-нибудь? С высоты - вниз? В течение суток?

- Ха! - Фока улыбнулся. - Много раз. Это и есть жизнь. А ты, значит, на нуле? Упал с большой высоты?

- Мой друг разбился. Моя девчонка сбежала. В мою контору пришли с обыском.

- Друг жив?

- С утра был жив.

- Выберется. С божьей помощью… А девчонку новую найди.

- Я не хочу новую.

Фока усмехнулся, едва заметно, особенной, горько-циничной, снисходительно-презрительной усмешкой человека, некоторое количество лет наблюдавшего небо в клетку.

- «Хочу», «не хочу», - это не разговор.

- Ты прав.

- Разберешься потихоньку. Бабы - это… - толстяк развел руками. -…в общем, ты понял. А обыск - дело житейское. Откупишься. На то и деньги, чтоб откупиться, когда хвост прищемят. Или у тебя в шкафу какой-нибудь парабеллум припрятан? А то чего посерьезней?

- Я человек мирный, - ответил Знаев. - Вот мой парабеллум.

Он постучал пальцем по собственному лбу.

- Тем более.

Банкир некоторое время сидел молча. Отхлебывал горький чай из кружки с рисунком: берег, волны, чайки, пальма; вроде бы примитивно, а за душу берет. Отдохнуть, что ли, слетать? - пролетело в голове. Какой, к черту, отдых, у меня же стройка. Гипермаркет. Оригинальный бренд. Концепция, не имеющая аналогов.