Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн

К тем людям, которые, как говорила Пегги, «готовы были пикировать как стервятники на труп», нарушая ее авторские права, добавлялись еще и разного рода самозванцы, объявлявшиеся в Калифорнии, Мехико и Нью-Йорке и выдававшие себя за Маргарет Митчелл, делая при этом заявления для прессы. Одна из таких самозванок даже пыталась получить кредит в банке.

Ни дня, казалось, не проходило без волнения, вызванного возбужденными звонками Стефенса, и любая минута свободного времени у Маршей была занята обсуждениями тех вопросов, которые были причиной телефонных звонков Стефенса. А поскольку Пегги была вспыльчива и за словом в карман не лезла, то жить с нею в это время было нелегко.

Теперь она была убеждена, что в мире полно «воров и мошенников» и что все они кормятся ее удачей. И это циничное отношение ясно ощущалось даже в ее взаимоотношениях с издательством Макмиллана.

Ибо, как Пегги ясно сознавала теперь, ей совсем не удалось «снять скальп» с Сэлзника и что именно Макмиллан забыл предупредить ее, какие большие деньги можно делать на коммерческом использовании атрибутов фильма, приди Сэлзнику в голову мысль сдавать в аренду права на изготовление кукол «Скарлетт» или ремешков для часов «Ретт». И потому в адрес Лу Коул и Джорджа Бретта полетели сердитые письма от Пегги, Джона и Стефенса.

Прислушиваясь к доводам Джона и Стефенса, уверявших ее, что издательство небрежно отнеслось к защите ее основных прав, Пегги настаивала на внесении изменений в контракт. Бретт же в ответном письме пишет, что хорошо бы ее юристу приехать в Нью-Йорк, чтобы обсудить суть дела, и что «Макмиллан» готов «оплатить расходы».

В Атланте наивно посчитали, что это будет означать оплату как гонорара Стефенса, так и его дорожных и гостиничных расходов, и это свое мнение изложили в письме к Бретту. Ужаснувшись тону и содержанию подобного послания, Бретт тут же аннулировал свое приглашение. И с этого момента отношения между Пегги и издательством становятся весьма напряженными.

Больше других переживала по поводу сложившегося положения Лу Коул, и потому ее муж, Ален Тейлор, решил вмешаться, с тем чтобы успокоить «взъерошенные чувства» Пегги. Он пишет ей длинное, успокаивающее письмо, в котором пытается защитить Лу и «Макмиллана», но непоколебимая верность семье, отличавшая Пегги, выдержала это испытание: позицию Стефенса она продолжала поддерживать безоговорочно.

Возможно, для того, чтобы облегчить ситуацию, «Макмиллан» вернул Пегги все права на зарубежные издания, за исключением английских. Но вопрос с Сэлзником уладить так и не удалось, и пламя конфликта продолжало угасать.

Несмотря на уверенность Маршей, что с ними плохо обошлись, справедливости ради следует признать, что действия «Макмиллана» в отношении обеспечения авторских прав Пегги были, как правило, верными. Даже его решение воспользоваться услугами мисс Уильямс было попыткой обеспечить Пегги компетентного представителя на переговорах с кино боссам и.

Кроме того, каковы бы ни были ее достоинства, следует признать, что рукопись «Унесенных ветром» издательство получило в ужасном состоянии, что оно дважды изменяло условия контракта в пользу Пегги, что выплачивало ей деньги до того, как поступят ее законные ройялти, а кроме того, «Макмиллан» подготовил и издал рукопись и сделал все для распространения книги с огромной заботой и вниманием. В своих ранних письмах к Лу и Лэтему Пегги не уставала повторять: «Я никогда не могла бы подумать, что издатели могут быть так милы».

Но с тех пор как успех книги был обеспечен, а переговоры с кинокомпанией закончены, Пегги, похоже, начала думать, что любезность «Макмиллана» была не более чем способом извлечь выгоду из ее былой наивности.

9 октября она пишет Гершелю Брискелю, что Стефенс прибудет в Нью-Йорк в следующий вторник на встречу с Джорджем Бреттом и юристами издательства и что расходы его будут оплачены «Макмилланом».

«Этот бизнес и юридические хитросплетения, в которые мы теперь вовлечены, уже измучили нас всех. Они разрушили почти все мои планы, забирают почти все свободное время у Джона и большую его часть — у Стефенса. Мне кажется, что если бы все удалось решить, то я, возможно, начала бы приходить в себя… И я надеюсь, что Стиву удастся уладить все в ходе своей поездки на север.

Конечно, если бы там были какие-нибудь бумаги, требующие моей подписи, я бы поехала с ним, но я скорее суну голову в пасть льва, чем без крайней необходимости выйду сейчас из дома. Вы не можете себе представить, как ведут себя люди по отношению к новой знаменитости. Мы неделями жили фактически за баррикадами… Я не создана для того, чтобы быть знаменитой».

А следом Пегги впервые выражает свое замешательство и недоумение по поводу массового увлечения ее романом:

«Гершель, когда у меня есть свободная минута, я спокойно размышляю о своей книге… И так до конца и не могу понять, где хвост, где голова… Я не могу понять, почему моя книга продается в таких невероятных количествах… Здесь, в Атланте, студенты пятых и шестых курсов читают ее — как акушерские подробности, так и всю подряд… Старые люди, благослови их Господь… Она нравится коллегиям адвокатов и судьям… Большинство писем и телефонных звонков — от мужчин-врачей. Особенно она нравится психиатрам. Архивные клерки, лифтеры, продавцы в универсальных магазинах, телефонистки, стенографистки, гаражные механики, школьные учителя — о Боже, я могла бы про должать и продолжать — любят ее. Но больше всего сбивает с толку то, что они покупают ее. Союз дочерей Конфедерации одобрил этот роман, сыновья ветеранов Конфедерации с великим шумом и грохотом одобрили ее. Ее читают дебютантки и вдовы. И католические монахини тоже любят ее.

Чем объяснить все это… Несмотря на размеры и насыщенность деталями, в основе своей это совершенно обыкновенный рассказ о совершенно обыкновенных людях. В нем нет ничего от изящной словесности, нет великих мыслей, скрытого смысла, символизма, нет никаких сенсаций — нет ничего, абсолютно ничего из тех качеств, которые делают другие бестселлеры — бестселлерами. Тогда чем объяснить это повальное увлечение ею всех — от пятилетних до девяностолетних? У меня нет ответа».

Сейчас, по прошествии определенного времени, проанализировать массовое увлечение романом — задача уже не столь сложная. Каждый находит в этой книге что-то свое и лично для себя.

Скрытая чувственность начинает наполнять и пронизывает затем всю книгу до конца с момента появления Ретта Батлера — идеального воплощения мужской привлекательности.

Но автор дразнит читателя, заставляя Скарлетт всегда быть готовой отдать себя другому, «более бледному» Эшли Уилксу — и это на фоне почти постоянного и осязаемо мощного присутствия Ретта.

И лишь за несколько страниц до конца романа, после почти тысячи страниц, на которых Скарлетт преследовала целомудренного мистера Уилкса, она, наконец, осознает то, что читателю было известно почти сразу: что именно Ретт — тот человек, которого она любит и в котором страстно нуждается. И надо быть гениальным рассказчиком, чтобы именно в такой момент заставить Скарлетт потерять Ретта.

Какой романтично настроенный читатель может устоять перед этой волнующей историей? И неудивительно, что многочисленные читатели романа шумно требовали его продолжения и забрасывали автора письмами, умоляя ответить, вернется ли Ретт к Скарлетт.

Для детей эта книга — своего рода приключенческая повесть, в которой война показана с точки зрения женщин и детей, оставшихся дома, и героями которой они могли бы стать, живи они в то время.

Пожилые люди изображены в романе с чувством уважения и благодарности, а в 1936 году многие старики и на Севере, и на Юге с великой ностальгией вспоминали свое детство военного времени и тяжелые времена после войны.

В книге содержится достаточно медицинских данных, чтобы заинтересовать врачей, и есть в ней факты, полученные автором из первых рук и интересные для всех любителей истории.

Для твердолобых конфедератов в книге присутствуют и Юг, и южане, дотошно выписанные, а независимый дух Скарлетт был привлекателен для молодых современных женщин, среди которых — и жена президента Элеонора Рузвельт.