Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... (СИ) - Ройс Мэри

Я знаю, что мне лучше уйти сейчас, но почему-то не прислушиваюсь к здравому смыслу и, вопреки ему, поворачиваюсь к Айдарову, замечая, что он снова сидит на диване. Снова в той же поникшей мрачной позе, при виде которой мое сердце щемит от боли. Я не могу уйти. Не могу оставить его в таком состоянии.

А может, я просто не хочу уходить.

Медленно приближаюсь к Хакиму, несколько секунд переминаюсь перед ним с ноги на ногу. А когда он наконец поднимает голову, бездумно забираюсь к нему на колени, надеясь на то, что он не скинет меня на пол, как прилипшую к ботинку грязь…

Айдаров тут же замирает и напрягается от нашей внезапной близости, а я, наплевав на все, обхватываю его шею руками и зарываюсь в нее носом, одними только губами оставляя на его коже тихое:

— Прости…

Глава 54

Хаким не прикасается ко мне, напряженные руки опущены по бокам, но я чувствую, как вздымается и опускается от тяжелого дыхания его мускулистая грудь. И как сбивается мой пульс от близости с его твердым от неестественной натянутости телом. Будто если он пошевелится, то взорвется, как лава в кратере вулкана.

— Я даю тебе последний шанс уйти, — произносит таким мрачным голосом, что, даже когда замолкает, его слова продолжают вибрировать под моей кожей.

Крепко зажмуриваю глаза и мотаю головой, прижимаясь к его крепкой груди сильнее. Я зашла слишком далеко, чтобы уходить ни с чем. Даже мое ноющее колено не в силах заставить меня слезть с Айдарова. Да и кого я обманываю? Несмотря ни на что, мое измученное сердце все еще стремится к этому человеку. И, кажется, мои чувства достигли точки кипения. Как и мой мозг. Я больше не знаю, что мне делать со всем этим. С нами. Со своими чувствами. С правдой, ошибками и прошлым, не отпускающим меня на протяжении стольких лет. Ведь теперь я в полной мере понимаю, почему оно все это время тянулось за мной зловещей тучей.

А ненависть, которую я испытывала к Айдарову, сложила доспехи и оружие сразу же после его исповеди.

И теперь мне отчаянно хочется остаться. Вопреки всему. Даже если потом я пожалею об этом.

— Я уйду, когда ты примешь мои извинения, — шепчу прерывисто, опаляя его шею своим горячим дыханием. — Я больше не хочу, чтобы ты разрушал нашу жизнь из-за ненависти ко мне. Мне правда очень, — нервно сглатываю, — очень жаль, что все так вышло. И, как бы я ни хотела, уже ничего не исправить. Я… Я… — Прикусываю губы, заставляя себя собраться. — Но мы можем попробовать начать…

В груди Хакима зарождается гортанное рычание, которое не позволяет мне закончить, и он с силой отстраняет меня за плечи. Мгновение его пальцы еще впиваются в мою плоть сквозь толстовку, причиняя боль. Но Айдаров возвращает себе самообладание и отпускает меня. Вот только легче мне не становится.

Он смотрит на меня так яростно и напряженно, что становится трудно дышать. Но я не отпускаю его шею. Разве что от волнения начинаю ерзать на его коленях. И, кажется, зря…

Челюсти Айдарова дергаются, и, прикрыв на мгновение глаза, он делает глубокий вдох.

Господи, ну почему это выглядит так сексуально? Это совершенно неуместно сейчас. Точно так же, как и реакция моего тела. Закусываю нижнюю губу изнутри, пытаясь отвлечь себя от ощущения наливающейся внизу живота тяжести. Черт, черт, черт. Мне нужно свести бедра, вот только фактически это невозможно, пока я на его коленях. Хотя я пытаюсь…

— Чудакова…

Гортанный голос Айдарова подобен удару хлыста в сгустившейся тишине.

Но вздрагиваю я не от этого.

Прямо сейчас большие ладони обхватывают мои бедра и сжимают их так, что из моего горла вырывается прерывистый вздох.

— Ты родилась для того, чтобы испытывать меня на прочность?

Испугавшись нахлынувших на меня эмоций, хватаюсь за крепкие плечи Айдарова. Мне требуется несколько секунд, чтобы заговорить. Но даже когда я это делаю, мой голос дрожит:

— Не спрашивай. — В горле что-то дергается, и я прижимаюсь лбом к его лбу, выдыхая рвано: — Я сама не знаю, что творю.

От него пахнет тяжелой мужественностью, горьким шоколадом и солодом. Какой-то гребаный афродизиак.

— А по-моему, ты все знаешь. — Его горячее дыхание кусает мои губы горько-сладким вкусом.

Черт.

Хочу слизать этот вкус. Но я слишком близко к огню. Одно неверное движение — и сгорю.

Прикрываю глаза. Делаю успокаивающий вдох и прерывистый выдох.

Не помогает.

— Я не должна тебя хотеть после всего, — шепчу, мотая головой, словно в первую очередь пытаюсь в этом убедить себя.

А потом слышу то, что заставляет мое сердце споткнуться:

— Как и я тебя.

Медленно отстраняюсь. Облизываю пересохшие губы. И замираю, чувствуя себя застывшей в янтаре мушкой под прицелом металлических глаз.

С минуту мы буравим друг друга взглядами. Грубые пальцы сильнее впиваются в мои бедра, опаляя меня вспышкой похоти. Тело Айдарова становится еще жестче, если такое возможно. А потом мы срываемся с тормозов. По крайней мере, Айдаров точно.

Рыкнув сдавленное ругательство, он сбрасывает меня с коленей на диван и, не позволяя оправиться, сразу придавливает своим горячим телом сверху. Ахаю, когда его внушительная эрекция врезается мне между ног, и запрокидываю голову, ловя на подбородке низкий стон Хакима. Черт возьми. Даже через преграду плотной джинсовой ткани, ощущения все равно слишком сильные. Давление такое мучительное, что я цепляюсь за его предплечья и, тяжело дыша, стискиваю ткань рубашки в кулак.

И в этот момент Айдаров впивается в мои губы агрессивным поцелуем, окончательно лишая и себя, и меня пути к отступлению.

Выгибаюсь навстречу, крепче стискивая его мускулистые предплечья, и теряю стон поражения, который Айдаров с жадностью проглатывает, награждая меня победным рыком. Я взволнована, возбуждена и растеряна одновременно. Этот поцелуй слишком горячий, первобытный и требовательный. И чем яростней он трахает мой рот своим языком, с остервенением зарываясь пальцами в волосы, тем сильнее разгорается вкус его мужественности. Острый, как кайенский перец, и терпкий, как плитка горького шоколада.

Оторвавшись от моих распухших влажных губ, Айдаров утыкается в мой лоб своим, сжимая мои волосы крепче.

— Ненавижу тебя, ведьма, — выдыхает он хрипло мне в губы и толкается бедрами, вырывая из моего горла жалкий прерывистый писк. — Всю душу мне вымотала.

— Ты можешь трахнуть меня, ненавидя. — Облизываю губы, немного опьяненная происходящим. — Я не против.

Пытаюсь улыбнуться, но у меня не выходит. Он каждый раз трахает меня так, будто ненавидит. Хотя почему будто?

Но сегодня все иначе. Мы живые. Мы есть здесь и сейчас. Горячие. Взволнованные. Желающие большего. Я чувствую это. И хочу, чтобы он тоже почувствовал и отпустил то, за что столько лет корил себя. Мы имеем право жить дальше, и прямо сейчас я хочу ему это показать.

Мгновение я еще спорю сама с собой, неуверенная в правильности своих действий, но все же перемещаю дрожащие пальцы на верхние пуговицы рубашки и принимаюсь расстегивать их.

Тяжело сглатываю, пытаясь дышать ровно.

Делать это под его взглядом оказывается не так-то просто. Меня пугает это затишье и то, как Айдаров смотрит на меня, крепко стиснув челюсти. Кажется, он даже не дышит. И все же… не отталкивает. Но и облегчать ситуацию не собирается.

— Поцелуешь меня? — Нервная улыбка дергает уголки моих губ. Все так странно… и сложно.

Глаза Айдарова становятся дикими по мере того, как я расстегиваю рубашку и изредка поглядываю на него, борясь с дрожью в пальцах, словно боюсь его реакции. Боюсь, но все равно продолжаю делать то, что заставляет тело напротив приходить в такое напряжение, что становится действительно страшно. Что будет, когда то, что он сдерживает, прорвется наружу?

Блин. Надеюсь, я не пожалею… Но моя мысль обрывается, когда Айдаров теряет терпение, встает на колени и практически одним рывком стягивает с меня толстовку, а за ней и джинсы. Я задыхаюсь от его несдержанных движений. Кажется, он готов даже сломать мои кости, если какая-то тряпка не подчинится ему и будет мешать раздевать меня. И я молюсь, чтобы ничто не помешало, как, например, эта пуговица, которая только что отлетела в сторону, а теперь катится со звоном по полу.