Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта - Марсель Брион

В Баварии возникают волнения, в Силезии свирепствует голод. Даже в Вене появляются неприятные симптомы волнений; недовольные тем, что бургомистр Чапка строит муниципальные мясо-бойни, угрожающие их привилегиям и интересам, мясники выходят на улицы. В Нойершенфельде ткачи, встревоженные ростом цен на хлопок-сырец, поднимают на ноги пятнадцать тысяч рабочих; поскольку не принимается никаких срочных мер для обеспечения питанием этих бедных, кое-как перебивающихся людей, умирающие с голоду безработные грабят несколько булочных. В добавление ко всему урожаи в течение трех последних лет были очень скверными, и цена на муку за время с 1845 по 1847 год поднялась с трех флоринов до десяти. Обоснованно предчувствуя грядущие события, Эдуард фон Бауэрнфельд пишет в своей газете от 1 января 1848 года: «В этом году произойдут важные политические изменения, в чем все мы совершенно уверены».

Делаются попытки оказания помощи неимущим в виде раздачи с начала января «народных супов». Первыми такие пункты начинают функционировать в Шоттенфельде и Мариахильфе по программе американца Ремфорда, открывается также первая паровая булочная. В том же январе Меттерних предупреждает императора «о ветрах восстания, толкающих подрывные партии к подрыву действующих легитимных учреждений, потому что Австрия рассматривается как их истинный представитель, и ее они делают основной мишенью своих усилий».

В глазах народа Меттерних настолько является воплощением абсолютизма во всей его несгибаемой суровости, что люди громкими криками требуют его отставки. Цензура защищается от общественного мнения, препятствуя постановке шиллеровских Заговора Фиеско и Вильгельма Телля и запрещая газетам писать о Милане, где произошли беспорядки, в частности, направленные против австрийского правления; там сурово обходились с теми безобидными прохожими, которые, игнорируя патриотический лозунг курителей тоскани, не выпускали изо рта венские сигары. Манифестанты требуют публичности правосудия, автономной организации коммун, создания торговых и сельскохозяйственных палат, созыва Генеральных штатов и, все более и более настойчиво, — свободы печати.

В ожидании возможности свободно публиковать материалы повсеместно возникает все больше и больше мелких бунтарских газет, занимающих самые резкие позиции. Неловкие или смешные меры раздражают недовольных. В Милане забавляются тем, что носят большие шляпы с широкими полями, называя их то «калабрийками», то «пуританками», то «шляпами Эрнани», и этот головной убор становится революционным символом, который вскоре украсит множество венских голов. Можно сказать, что революция символически вершится в Вене в виде борьбы мягкой анархистской шляпы против цилиндра г-на Бидермайера.

Первые волнения беспокоят буржуа, чьей самой неотложной заботой становится обмен бумажных денег, которым они и в лучшие времена не особенно доверяли, на надежные полновесные металлические; трусливые скопидомы, собирающие звонкую монету, приводят к тому, что золотые и серебряные монеты исчезают из обращения, и тогда они устремляются к окошечкам Национального банка, размахивая последними купюрами, от которых хотят во что бы то ни стало избавиться. Еще раз подтверждается известное экономическое правило, согласно которому «плохие деньги изгоняют хорошие». Флорины и даже крейцеры исчезают из обращения, смятение растет, достигая апогея, когда некий адвокат из Будапешта по имени Людвиг Кошут произносит в прессбургском Ландтаге свою знаменитую речь, о которой говорят, что она была крестинами австрийской революции, в ней он, в частности, потребовал введения конституционного правления.

12 марта студенты проводят большое собрание в университете. Они требуют свободы печати, свободы образования, свободы вероисповедания. Чтобы лучше показать, что их профессура с ними, они просят двоих из своих преподавателей, Эндлихера и Хье, отнести в Хофбург составленную ими петицию, которая следует с разрывом в двадцать четыре часа за петицией венских буржуа, собранных бароном фон Бахом, менее радикальной, но настаивающей на реформах в промышленности, торговле и сельском хозяйстве.

Имперский совет изучает эти требования, удовлетворяет некоторые из них и отправляет остальные на дальнейшее рассмотрение. Однако император принял решение собрать «штаты» из всех частей империи и поручил маршалу Монтекуколи созвать депутатов. Уже на следующий день сессия представителей Нижней Австрии приступает к работе, читает петиции, принимает делегации. Можно было подумать, что началась эра реформ и что они будут реализованы в условиях мира и порядка, но 13 марта оказывается роковым днем, которому судьба предназначила стать днем первой революционной вспышки. С этого момента события опережают решения и подавляют волю людей. Механизм трагедии приходит в движение уже из-за того, что власти в качестве меры предосторожности принимают решение вооружить городскую милицию и поручить ей обеспечивать порядок на улицах. Милицию собирают на склоне одного из холмов.

Толпа зевак, сильно возбужденная при виде людей, со всех ног бегущих ко дворцу, где заседают «штаты», и возвращающихся оттуда, а также проходом депутаций и нервозными действиями зачинщиков беспорядков, идет посмотреть на эту преамбулу революции, как в театр. Но для того чтобы «штаты» работали в мирной обстановке, нужно очистить улицы. Часы показывают час пополудни. Для поддержания порядка с холма вызвали городскую милицию, а из казарм — отряды имперской армии. Агитаторы с импровизированных трибун призывают народ идти во двор дворца «штатов»; два врача, Йозеф Гольдмарк и Адольф Фишхоф, выступают с речами и срывают аплодисменты, но их речи так свирепы, что побуждают слушателей к захвату зала, в котором заседают депутаты. Рабочие покидают фабрики; толпы жителей из опустевших предместий хлынули в центр города.

Министр полиции Зельдницки, боясь захлебнуться в этом потоке людей и понимая, что медлить нельзя, приказывает освободить дворец «штатов» и направляет туда итальянские отряды. Эти отряды никогда не были популярны в Вене, и их солдаты, в свою очередь, очень не любят венцев. Никто толком не понимает, что происходит, но городская милиция и воинские части сближаются и по роковой ошибке принимают друг друга за врагов. Несмотря на то, что и милиции, и войскам приказано восстанавливать порядок, они открывают огонь друг против друга. Шальные пули ранят ни в чем не повинных прохожих. В то время как в городе развертываются эти драматические события, рабочие жгут фабрики и дома промышленников. Желая избежать кровопролития, бургомистр Чапка, чью позицию все громко ругают, одни считая его слишком демократичным, другие слишком реакционным, просит командующего войсками эрцгерцога Альберта дать солдатам приказ отойти. Он убеждает его в том, что городская милиция сумеет навести порядок, когда все увидят, что перед ними больше нет плюмажей итальянских солдат. Как можно было предвидеть, милиция не смогла сдержать разъяренную толпу, все еще одержимую стихией грабительского буйства. Были все основания опасаться, что город станет добычей мятежников, когда ректор университета Йенулль разыскал эрцгерцога Людвига и предложил ему раздать оружие студентам. Поскольку большинство студентов были убежденными либералами и их любили как народ, так и буржуа, вмешательство молодежи несомненно должно было помешать усложнению ситуации. Эрцгерцог принял предложение, студентов повели в арсенал и роздали им ружья, после чего они вместе с городской милицией разогнали грабителей и поджигателей.

Взрыв мятежа привел Хофбург в замешательство. Эрцгерцоги решили сделать первую уступку народу, потребовав, чтобы Меттерних подал в отставку, что этот великий государственный деятель немедленно и сделал с большим благородством и достоинством. «Мои чувства, мои взгляды и мои решения, — писал он императору, — в течение всей моей жизни всегда были одинаковы, и эти незыблемые силы во мне никогда не угаснут. Я выразил их одной фразой, обращенной к моим преемникам, чтобы они помнили об этом и, подобно мне, избрали ее своим девизом: сила в праве».

В тот же вечер Меттерних вместе с княгиней уехал в Лондон. Покинул столицу и министр полиции Зельдницки, отправившись в свои владения, где мог чувствовать себя в большей безопасности. Как свидетельствуют современники, в ту ночь Вена была похожа на бивуак. Милиционеры и студенты патрулировали улицы и гасили пожары к большому облегчению буржуа, которые тем не менее им не аплодировали, не подбодряли и не пожимали рук. Таким образом — и это нормально для города такого высокого интеллектуального уровня, как Вена, — ситуацию спас университет. На следующий день Хофбург объявил об отмене цензуры и о гарантии свободы печати, что вызвало настоящий восторг. Магазины и жилые дома украсились флагами, на основе милиции и студенческих отрядов была учреждена постоянная национальная гвардия. Власти вернули доверие к себе успокоившихся буржуа, и порядок был восстановлен.