Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта - Марсель Брион

Однако аплодисментов после представления направленной против иезуитов пьесы в Йозефштадтском театре и устроенного под окнами министра Фикельмона «кошачьего концерта» показалось недостаточно. 2 мая студенты, объединившись с рабочими, заявили, что Конституция их не удовлетворяет. В ней было указано, что не обязательно быть налогоплательщиком, чтобы иметь право голоса при выборах, однако рабочие и домашняя прислуга по-прежнему исключались из этого правила. После двухмесячной передышки население стали беспокоить два факта: 17 мая император с семьей покинул Шенбрунн, а на следующий день закрыли Биржу, что вызвало значительное понижение стоимости бумажных денег. 18 мая два экстремистских руководителя, редактор газеты Конституцион Леопольд Гефнер и основатель Свободомыслящего Йозеф Тувора провели большое собрание рабочих в Мариахильфе, на котором объявили о предстоявшем в скором времени учреждении временного правительства, а там и провозглашении республики. Рабочие избили этих агитаторов, после чего их арестовала полиция, но опасное слово «республика» было произнесено. Вернувшийся 16 мая в Вену Эдуард фон Бауэрнфельд был поражен изменением атмосферы. Военные, национальная гвардия и академический легион (сформированный из студентов) вместе патрулировали улицы, но свежий взгляд замечал «серьезное, почти тревожное выражение лиц этих людей». Впрочем, никакого беспорядка не было. «Пролетариат, этот постоянный кошмар венцев, казалось, исчез. Можно было подозревать, что люди почти желают возвращения Меттерниха, чтобы успокоиться». И Адальберт Штифтер писал своему издателю Геккенасту следующие полные разочарования строки: «Я человек с чувством меры и свободы. К сожалению, и то и другое сегодня скомпрометировано, и многие верят, что можно добиться свободы, отринув старую систему; но тогда они приходят к созданию не свободы, а чего-то другого». Эти слова получили наглядное подтверждение 25 мая, когда после неприемлемого приказа министра о закрытии университета и роспуске академического легиона накатилась вторая революционная волна: 26 мая на улицах уже строились баррикады.

«На баррикады! На баррикады! Вена никогда раньше их не видела. Они угрожающе вырастают на священной земле как неоспоримое свидетельство народного гнева…» — такие слова можно было прочесть в одной из бесчисленных газеток, изобиловавших в этот период. Некоторые из них жили не больше недели, другие вообще ограничивались первым номером, об этом пишет поэт Людвиг Бович, охваченный священной яростью. Восставшие не ограничиваются бранью, хотя бы и зарифмованной; они разносят чуть ли не в щепки дворец министра Пиллерсдорфа, сажают в тюрьму графа Гойоса, освобождают республиканцев Хефнера и Тувору, устанавливают рогатки, возводят заграждения вокруг города, чтобы помешать имперским войскам прийти на помощь силам, сопротивляющимся революции. Национальная гвардия заменяется «милицией безопасности» — это вооруженные студенты и двадцать тысяч рабочих из предместий. Характерный факт: 29 мая газета Винер Цайтунг впервые вышла без имперского орла на первой полосе.

В числе первых декретов, спешно принятых для того, чтобы по возможности унять ярость народа, фигурирует акт о предоставлении рабочим права голоса. 1 июня Альгемайне остеррайхише цайтунг публикует пламенную поэму, присланную из Дрездена, где также назревает мятеж, и озаглавленную Привет из Саксонии венским повстанцам. Последняя из четырнадцати строф этого подстрекательского стихотворного послания заканчивается выражением восхищения австрийскими мятежниками: «Своими делами вы, верные венские герои, подтвердили теорию, и мы заверяем вас в том, что, если кто-то посмеет нам сказать: „Возвращайтесь в рабство!“, мы ответим: „Мы поступим так, как венцы!“» Под этой поэмой, в большей степени экзальтированной, нежели гениальной, стояла подпись — Рихард Вагнер.

Пока император, обосновавшийся в Инсбруке, с тревогой читает послания, которые ему шлет заменяющий его в Хофбурге эрцгерцог Иоганн, в столице усиливаются беспорядки. Экстремисты становятся все более необузданными и набирают силы. Ежедневно вступают в перестрелку армейские отряды, академический легион помогает рабочим в борьбе с национальной гвардией, когда та их теснит, но бывает, что объединяется с гвардией, когда революционеры принимаются за грабеж. Участники волнений получают лозунги из редакции газеты Радикал, где находятся Бекер, Тувора, Мессенгаузер, Геббель, Таузенау и Нордман.

«Все, без различия положений и сословий, выкапывают камни из уличных мостовых, — пишет Фридрих Геббель, немецкий драматург, живущий в Вене и работающий над своей драмой Либуша в то время, как за окном бушует буря народного гнева. — Наступает момент, когда весь народ как один человек должен осознать самое себя. Будет случай исправить прошлое и искупить прежние грехи. Но в данный момент Немезида поддерживает левых, и горе этому народу, если он не сумеет найти правильный путь». При крайнем смятении, раздирающем Вену, господину Бидермайеру не представляется трудным выбор партии. Он всегда на стороне порядка, потому что порядок — это безопасность на улицах, спокойное обладание нажитым — честно или нечестно — состоянием. А также главенство хозяев над слугами, фабрикантов над рабочими.

Эрцгерцог Иоганн, на котором лежала тяжелая ответственность за управление государством и, в частности, Веной в отсутствие Фердинанда, был, к счастью, очень популярен. Его считали демократом, потому что, вместо того чтобы жениться на дворянке, он взял в жены дочь почтмейстера Анну Брандхоф, оценив ее красоту и доброту. Хофбург довольно косо смотрел на этот союз, но мезальянс, так сурово осуждавшийся еще вчера, сегодня прекрасно служил делу режима и императорской семьи. 24 июля Анна Брандхоф председательствовала в Мариахильфе на церемонии вручения знамени национальной гвардии, чьей крестной она была назначена. В день св. Анны в Шенбрунне был устроен большой праздник в честь ее святой покровительницы и ее самой. Студенты устраивали под ее окнами факельные шествия. И возможно, именно ее престиж и красота добились того, в чем не могло бы преуспеть никакое политическое давление, никакая изворотливость государственных мужей: 14 июля на полянах Аугартена произошло братание имперских полков, академического легиона и национальной гвардии.

Университет, за четыре месяца до этого стоявший во главе либерального движения, теперь был обеспокоен анархическим оборотом, который принимали события: как и буржуазия национальной гвардии, интеллектуалы опасались преобладания подрывных элементов среди рабочих. Было замечено, что во главе восставших встают подозрительные иностранцы, прибывшие неизвестно откуда. Эти люди не были венцами, их интересы не были связаны с Веной, и вполне можно было опасаться давления этих профессиональных агитаторов, которые были в некотором роде коммивояжерами международного возмущения и социального взрыва во всех странах. Новыми заправилами венского общественного мнения, иначе говоря самой Вены, стали чехи, венгры, немцы, авантюристы, вышедшие неизвестно из каких гетто и трущоб. Этого было достаточно, чтобы сделать их подозрительными в глазах г-на Бидермайера.

Что касается студентов, то они были патриотами, а не партизанами, идеологами, а не мятежниками. Запустив в ход эту машину, они приходили в ужас от невозможности ни остановить ее, ни управлять ею. К ним, в свою очередь, относились с подозрением новые лидеры той самой революции, неосторожными подстрекателями которой были они сами. Поэтому с недоверием воспринималась агитация, распространявшаяся среди крестьян, для которых самый молодой депутат рейхстага Ганс Кудлих с пылом своих двадцати пяти лет требовал равенства в правах и обязанностях.

Успехи маршала Радецкого в Италии поразили воображение многих. По случаю его вступления в Милан 6 августа Штраус сочинил знаменитый Марш Радецкого, который впервые сыграли 7 августа во время большого военного праздника, устроенного в пользу семей солдат, павших в Италии. Это стало поводом для новой демонстрации согласия и дружбы между имперскими полками, студентами и частями городской милиции. Эпизодические бесчинства рабочих, угроза, которую представляли для Австрии республиканцы, радикалы и коммунисты, подталкивали всех умеренных к созданию общего фронта против восстания, грозившего из предместий, где восставшие были хозяевами положения. Привязанность к империи и императору была настолько прочной, что, когда Фердинанд 12 августа вернулся в столицу, национальная гвардия выставила на всем протяжении дороги от Шенбрунна до Хофбурга шеренги почетного караула. Социальную проблему надеялись решить путем привлечения безработных к чисто символической и бесполезной работе, чтобы обеспечить им хоть какие-то средства к существованию.