Донбасс – сердце России - Олег Витальевич Измайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, пусть падет занавес и мы с вами вместе посмотрим на сцену из-за кулисы времен…
Зима 1918 года. Антрепренер Владимир Барский (нельзя его путать с тем, что плодотворно трудился на театральной ниве в Тифлисе) увозил свою труппу из сырого неприветливого помещения цирка братьев Яковенко. Нет его давно. Здание выморочное и уезжали мы с облегчением. Мало того, что угнетала мысль о том, что совсем недавно, в начале 1916 года, этот цирк погубил, уложил в могилу великого циркового деятеля России Анатолия Дурова, так еще и неистребимый запах навоза настолько пропитал все театральные костюмы, реквизит, даже белье, что долго потом актеры воротили нос от своего же добра.
А еще нас неизменно шокировал ежевечерний возглас владельца цирка: «Эй, Николай, слышь, Николай! Господа артисты уже пришли. Дай свет в конюшни!» (Это означало — в гримировочные кабинки.)
Труппа взяла курс на Юзовку, где нам дали возможность играть в так называемом «театре братьев Тудоровских». Он представлял из себя двухэтажное здание клубного типа с большим зрительным залом, уютной сценой и хорошими, сухими гримировальными комнатами. Скажу честно, труппа наша не блистала именами, но была вполне приличная и главное — вполне работоспособная.
И вот в один из февральских дней репетируем мы хорошо известную вам, Юрий Александрович, пьесу Сумбатова-Южина «Соколы и вороны». Погоды стояли на диво прекрасные, зал освещен ярким солнцем. Антрепренёра не было в театре, я исполнял должность режиссера спектакля, сидел на сцене и следил за актерами. И вдруг один из них подбежал к рампе и закричал:
— Эй, товарищ (это слово начало уже входить в обиход). Товарищ! Сюда посторонним нельзя!
— А я не посторонний, я свой, — раздалось из глубины зала, — я свой!
Поворачиваемся и видим движущегося к сцене коренастого, широкоплечего, немного сутулящегося человека, с ярко-рыжей бородой «лопатой» и усами. На самом затылке, отброшенная медно-красной копной волос, каким-то чудом держалась серая кубанка. Одет он был в солдатскую шинель без знаков различия, на поясе висел кольт в деревянной кобуре.
Кто тут у вас старшой? — спросил он опешивших артистов, подойдя к оркестру.
Я тоже несколько замешкался, но говорю через секундочку:
— Я старшой. А что вам, собственно, угодно?
Оно и понятно — приходит живописный тип с кольтом на боку. Кто его знает, чего ждать от такого персонажа служителям Мельпомены? Но когда я подошел к нему поближе и увидел большие ясно-голубые немного смеющиеся глаза, мне стало понятно: перед нами — добродушнейший русский мужичок…
— Сила, — сказал он, крепко, до боли сжал мне руку, и в ответ на разлитое в зале молчаливое недоумение добавил: — Сила — это мое фамилие такое, понимаешь? Товарищ Сила! — Затем, став во фронт, добавил: — Центроштаб Красной Армии Донецкого бассейна назначил меня к вам продовольственным комиссаром. А тебя, то есть вас, как зовут?
— А меня зовут Уваров Геннадий Михайлович. Я служу режиссером в театре, — ответствую я. — Товарищи! — обращаюсь к собравшимся на сцене актерам. — Представляю назначенного к нам в театр продкомиссаром товарища Силу!
Актеры встретили его слова громкими аплодисментами, как и принято у людей искусства. Бедный комиссар Сила смутился, покраснел до корней волос, бормоча что-то вроде «ну вот и познакомились, ну вот и познакомились…». А затем сказал:
— Ну а теперь продолжайте вашу работу. Да, вот еще что: скажите Барскому, чтобы он денег за аренду театра Тудоровским не платил. Мы его национализировали. Всё! Работайте!
Успокоившаяся труппа продолжила репетицию, даже не заметив, как новый член коллектива исчез из зала. Исчез, чтобы напомнить о себе самым оригинальным образом через два дня. Давали всё тех же «Соколов и ворон». Я стоял за кулисами, следя за действием на сцене, как вдруг на плечо мне легла тяжелая рука. — Сила!
Тут между нами происходит такой диалог:
— Товарищ режиссер, передайте вашим артистам, что в следующем антракте им принесут ужин.
— Какой еще ужин? Зачем? Нельзя этого делать.
— Я так распорядился, — сухо ответил Сила.
— А как же публика?
— А публика подождет. Разве актеры не люди? Разве им ужинать не полагается?
Вскоре действительно из буфета принесли несколько больших подносов с бутербродами, пирожками и чаем. Актеров приглашать два раза не пришлось.
Служение музам, оно, знаете, тоже питания требует.
Антракт продлился минут сорок. Пораженная публика сначала недоумевала, потом и посвистывать начала, и похлопывать. Тогда на сцену вышел администратор и холодно сообщил:
— Господа артисты изволят ужинать…
Такой вот театр времен, максимально приближенных к военным. Ну, натурально, Силу уговорили, чтобы на будущее он ужины устраивал по окончании представления.
Труппа Барского зажила на славу. Сила появлялся на сцене, как елочный дед-мороз, увешанный кошелками и сумками, и начинал одаривать актеров «фунтиками» сахара (очень дефицитный был тогда продукт), иногда палками копченой колбасы, просто хлебом, наконец. А когда кто-то из актеров заикнулся, что, дескать, неплохо бы сыграть в преферансик, да карт нет, Сила распорядился выдать актерам по четыре колоды, а режиссерам по полдюжины «атласных» из запасов типографии Горелика. Я много лет хранил две колоды нарядных карт как памятный подарок товарища Силы.
Ну а потом закончился зимний сезон у Барского. И что-то там не заладилось у нас с антрепренером, не помню уже что. Тогда из актеров наших Центроштаб Красной Армии Донецкого бассейна (тогда была такая Донецко-Криворожская республика в Донецком бассейне, счас ее уже никто и не помнит, наверное) сформировал актерскую агитбригаду из двенадцати человек. Она была зачислена в штат под громким названием Первый пролетарский Фронтовой театр Красной Армии Донецкого бассейна. Агитбригада ездила по окружавшим Юзовку рудникам, обслуживая в основном митинги. Время было суровое, надвигалось и вовсе беспощадное. Муза вырядилась в гимнастерку и сапоги. И тут товарищ Сила развернул вовсю свои администраторские способности: предоставлял артистам транспорт (чуть ли не тачанки), помогал переносить реквизит и устанавливать декорации. А когда Центроштаб должен был эвакуироваться из Юзовки, он ночью приехал за мной и другими актерами на их квартиру, с легкостью таскал со второго этажа тяжелые кофры и чемоданы, а потом, подхватив мою жену, отнес и усадил ее в мажару. Затем сноровисто грузил вещи в товарный вагон, а артистов проводил в классный, где на скамейках лежали душистые сенники (опять же его забота), расцеловал и пожелал счастливого пути и шагнул в темноту…
Последний раз я видел этого
